Николай Николаевич, доводившийся бывшему русскому царю дядей и теперь принявший на себя обязанности местоблюстителя уже несуществующего престола, озабоченно поскреб затылок. Этот чисто мирской жест объяснялся тем, что на его плечи ложилось нелегкое бремя забот о членах семейства. Впервые в жизни великому князю пришлось задуматься над тем, что хлеб насущный — это не манна небесная и за него надо платить. А наличных было маловато.

Николай Николаевич сразу помрачнел. Настроение у него окончательно испортилось после осмотра отеля. Комнаты были обставлены довольно дешевой, прослужившей немало лет мебелью. С первого этажа проникали кухонные запахи и доносились хриплые звуки граммофона.

В другое время гримаса недовольства, появившаяся на челе персоны, привыкшей распоряжаться судьбами миллионов, могла вызвать серьезные осложнения во взаимоотношениях между государствами. Но на владельца отеля помрачневшее лицо высокопоставленной особы не произвело ровно никакого впечатления.

— Сэр! — бестрепетно обратился он к Николаю Николаевичу. — В моем отеле останавливаются самые уважаемые люди, и они всегда остаются довольны нашим гостеприимством.

В это время в отель вошел немолодой тучный мужчина в широкополой фермерской шляпе.

— О, мистер Холмс! — бросился навстречу посетителю хозяин гостиницы. — Прошу, прошу! Ваши комнаты всегда к вашим услугам! О, мистер Холмс! Это лучшие комнаты в моем отеле!

Николай Николаевич круто повернулся на каблуках и удалился в свои покои. В его душе созрело решение немедленно покинуть берега неприветливого Альбиона и переселиться в веселую столицу Франции.

Мария Федоровна восприняла сообщение Николая Николаевича с достоинством все еще царствующей особы. Решение своего шурина она расценила как официальное приглашение французского правительства.

— Итак, князь, вы считаете, что визит в Париж отложить нельзя?! — озабоченно проговорила старушка.

— Я думаю, — сказал Николай Николаевич, — что ориентация на Францию в данной обстановке будет более правильной. Да и к России ближе…

— Тогда передайте правительству Франции, что мы принимаем его приглашение! — с важностью произнесла Мария Федоровна и тут же пустилась в воспоминания: — О Париж! Это прекрасный город!..

Прибытие именитых путешественников в столицу Франции не сопровождалось помпезностью. У дверей вагона не толпились официальные лица, на перроне не были выстроены гвардейцы в медных касках и местоблюститель престола был избавлен от необходимости принимать рапорт почетного караула.

Для того чтобы добраться до отеля, августейшему семейству пришлось выйти на привокзальную площадь и воспользоваться услугами парижского таксомотора. Короче говоря, прибытие высоких гостей в столицу Франции не вызвало никакой сенсации.

…Париж жил своей обычной жизнью. В ресторанах гремела музыка, знаменитые шансонье в интимном полумраке ночных кабаре шептали песни о любви, стройные длинноногие девицы отплясывали темпераментный канкан, а любители острых ощущений со всего света совершали паломничество на Монмартр. Париж оставался Парижем.

Но в то же время в облике французской столицы появилось нечто новое. Высадившиеся где-то у Константинополя русские офицерские фуражки, казачьи папахи и штатские котелки петербургского покроя теперь маячили на улицах самого веселого города Европы. По соседству со старыми вывесками столичных ресторанов, предлагавших обильное меню и массу вечерних развлечений, красовались новые, необычные для парижан названия: «Казачий ресторан Тарас Бульба», «Интимный кабачок Шехерезада», «Лучший в Париже кавказский ресторан Шато Коказьен».

«Тарас Бульба» вместо набивших оскомину французам омаров и устриц предлагал аппетитные галушки. В «Шехерезаде» русская водка конкурировала со знаменитыми французскими коньяками, а на закуску подавались блины с семгой и икрой.

Что же касается «Шато Коказьен», то там гостей угощали сильно приправленными перцем кавказскими блюдами, огненной лезгинкой и танцами с кинжалами.

«Шато Коказьен» в переводе с французского означает кавказский замок. Но владелец ресторана, истинный кавказец, толковал это название на свой лад:

— Коказьен — это Кавказ! — жестикулировал он. — Может, слыхал песню: на Кавказе есть гора. Шота — это имя. Я Шота. Все вместе значит — Шота с Кавказа! Заходи, дорогой мсье! Шашлык, уф, какой шашлык!..

Коронным номером вечерней программы в кавказском ресторане был танец с шашлыками. Около полуночи в зале создавался полумрак, и под визгливые звуки восточного оркестра появлялись затянутые в черкески джигиты. Поводя широкими плечами и ступая на носках, они несли на вытянутых руках облитые коньяком пылающие шашлыки, нанизанные на штыки от русских трехлинеек образца 1897 года.

Царственный дом Романовых ни для Парижа, в частности, ни для Европы вообще уже не представлял былого интереса. Единственно, кто не хотел мириться с реальной действительностью, — это сами Романовы да запрудившие столицу Франции люди в русских генеральских мундирах, беглые помещики, банкиры и промышленники. Они устраивали сборища, организовывали заговоры, обивали пороги кабинетов европейских сановников и министров, требуя материальной поддержки и решительных действий против Советской России.

Сами европейские политиканы тоже не прочь были расправиться с новым опасным соседом на востоке. Но гром революции прокатился и над Европой, и теперь кое-кто из них думал не столько о судьбе Романовых, сколько о своей собственной.

Обосновавшись в Париже, Николай Николаевич после перенесенных дорожных лишений устроил себе маленькие каникулы. Начинавший дряхлеть генерал от кавалерии облачился в модный штатский костюм и, изготовив себе у лучшего парижского дантиста новые вставные челюсти, с головой окунулся в светскую жизнь. Появляясь в самых модных ночных клубах, он то и дело ослепительно улыбался, выставляя напоказ искусственные зубы.

Пользуясь правами местоблюстителя престола, молодящийся дядюшка бывшего русского царя бесконтрольно распоряжался семейным бюджетом и придумывал для себя все новые удовольствия. Лишенные этой возможности, остальные члены семейства откровенно высказывали недовольство поведением старшего в роде. Больше всех Николаю Николаевичу доставалось от ставшей не в меру сварливой Марии Федоровны.

— Князь! — наставляла она. — Мне кажется, что ваше пребывание в столице Франции должны ощущать на себе не только шансонетки. Пора подумать и о деловых связях. И вообще от этой гнилой парижской зимы я чувствую себя совершенно разбитой и у меня прескверное настроение.

— Но ведь в Петербурге сейчас тоже несладко! — выкручивался Николай Николаевич. — Та же слякоть и тот же туман!

— В Петербурге у нас дворец, — нервничала Мария Федоровна. — А здесь мои внуки, великие князья Андрей и Дмитрий, поставили у меня в спальне какой-то чугунный аппарат, который они называют бур… бурж…

— «Буржуйка», ваше величество, — с апломбом сказал князь Дмитрий.

— Вот-вот, «буржуйка»! От нее то слишком жарко, то совсем никакого тепла.

Но отвлечь Николая Николаевича от веселой парижской жизни было не так-то просто. Только летом 1922 года главнокомандующий созвал наконец военный совет, на котором присутствовали генералы Врангель, Кутепов, генерал от кавалерии Эрдели, бывший главнокомандующий на Северном Кавказе, офицеры и доверенные штатские лица. Желая подчеркнуть, что ему не чужды демократические веяния времени, генерал Кутепов явился на совет в новом парижском костюме.

— Какие вести? — осведомился Николай Николаевич.

— Народ ждет! — объявил Кутепов. — Но нужен, ваше высочество, лозунг!

— Лозунг известен: «За веру, царя и отечество!»

— Господа офицеры! — вырвалось у горячего Кутепова, и его черные, раскосые глаза при этом сверкнули.

Участники совещания вскочили со своих мест и, вытянувшись в струнку, замерли.

— Итак, если я вас правильно понял, господа, — торжественно произнес Николай Николаевич, — я должен принять на себя высокий сан…