Вскоре его походная канцелярия распространила сообщение:

«Их Императорские Высочества Государь Великий Князь Владимир Кириллович и Государыня Великая Княгиня Леонида Георгиевна отбыли через Париж и Франкфурт-на-Майне в длительное путешествие воздушным, частью морским путем.

При этом Их Императорские Высочества посетят Аляску, Токио и другие города Японии, Гонконг, Формозу, Манилу, Сингапур, Малайзию, Джибути, Порт-Саид и через Суэцкий канал, Рим, Геную и Марсель возвратятся в Париж.

На Аляске Великим Князем и Великой Княгиней будут осмотрены наиболее примечательные места, в которых сохранились следы прежней России.

Возвратившись с Аляски, Государь Великий Князь Владимир Кириллович и Государыня Великая Княгиня Леонида Георгиевна прибудут в Европу для присутствия при бракосочетании своей племянницы Принцессы Марии-Цецилии Прусской, старшей дочери Их Императорских и Королевских Высочеств Принца Луиса-Фердинанда Прусского и Государыни Великой Княгини Киры Кирилловны, с Герцогом Фридрихом-Августом Ольденбургским.

Начальник походной канцелярии

Николай Вуич».

Ознакомившись с этим сообщением, шеф мадридской уголовной полиции понял, что птичка улетела.

Хотя двор и переехал в Мадрид, штаб-квартира Владимира по-прежнему оставалась в Париже. Из Испании сюда поступали высочайшие распоряжения, и уже отсюда, облеченные в лаконичную форму приказов и размноженные, они рассылались рассеянным по свету немногочисленным поклонникам монархии.

Количество входящих и исходящих бумаг было невелико, и у генералов оставалась масса свободного времени. С утра они еще находили для себя кое-какую работу — передвигали с места на место единственный числящийся на вооружении военного ведомства стол. Но этой работы хватало на какие-нибудь полчаса, а затем персонал штаб-квартиры отдавался воспоминаниям о прежнем житье-бытье. Потом, как водится, читали придворную газетку «Знамя России», смаковали объявления гастронома А. Балаклицкого об опенках и боровиках и в который раз слушали россказни казачьего атамана Науменко о поджарых семинаристах и щедрых на угощение мариупольских бабах.

Известие о том, что Владимир с супругой отправились в путешествие по странам Азии, Европы и Америки, внесло в тематику предобеденных бесед некоторое разнообразие. Никто, разумеется, не подозревал, что его высочество предпринял кругосветное странствие не из любознательности, а из-за натянутых отношений с мадридской уголовной полицией.

Верноподданные с напряженным вниманием следили за каждым шагом монарха и мысленно сопровождали его в пути. Однако сам монарх меньше всего интересовался переживаниями своих верноподданных. Душевное состояние Владимира было таково, что на него не производили впечатления ни развалины римского Колизея, ни каналы Венеции, ни даже знаменитая китайская кухня. Он старался нигде подолгу не задерживаться — ни в Токио, ни в Гонконге, ни в Сингапуре. Главой российского императорского дома овладела страсть к перемене мест. Он стремился побыстрее оказаться на Аляске, где плотность полицейских на один квадратный километр намного меньше, чем в других географических широтах с более благоприятным климатом.

Длительное путешествие и в самом деле оказало на Владимира благоприятное воздействие. И не только на него. Каудильо за это время тоже успел заметно поостыть. Правда, рассчитывать на почетный караул у подъезда мадридского особняка больше не приходилось, но зато можно было и не опасаться угодить под надзор полицейской стражи.

В конце декабря, как и предполагалось, путешественники возвратились в Европу, чтобы присутствовать на свадьбе любимой племянницы — Марии-Цецилии Прусской. Празднество продолжалось три дня, и все это время августейшая чета находилась на полном пансионе у своих родственников. На четвертый день между супругами неожиданно разразился семейный скандал.

В это утро Леонида, лежа в постели, как всегда, ожидала чашечку дымящегося шоколада. Но вот прошел уже битый час, а горничная почему-то не появлялась. Любимица экс-королей и диктаторов сердито ткнула локотком безмятежно спящего супруга.

— Вова, почему не несут шоколад?

— Шоколад, дорогая, я отменил. Ты же знаешь, путешествие стоило нам немало…

— Но ведь это не значит, что мы теперь не будем завтракать?!

— Конечно, нет. Но для этого нам придется спуститься вниз. Я думаю, что великолепные сосиски с тушеной капустой…

— Сосиски?! А о моей фигуре, которой восхищался весь Мадрид, ты подумал?

Выведенная из себя Леонида не преминула напомнить своему супругу о двадцати процентах, о том, что он до сих пор живет на деньги покойного итальянского банкира и что ему давно пора взяться за ум.

— И вообще, — негодовала Леонида, — перед тем как жениться, мужчина должен подумать, чем он будет кормить свою семью!

На это Владимир ответил, что инициатива супружества исходила не от него. И если она хочет, то брак можно расторгнуть. В свою очередь, Леонида не осталась в долгу и, отпустив парочку язвительных замечаний, еще сильнее раздула бушевавший пожар. Она заявила, что в казино «Альтазар» встречались более состоятельные женихи, и, если бы не Владимир, она могла бы устроить свою жизнь намного лучше.

Глубоко оскорбленный, Владимир схватил шляпу и выбежал на улицу. Ему хотелось немедленно сослать в Соловецкий монастырь не только Анну Андерсон и фон Мекленбург, но и свою капризную супругу. Но больше всего его возмущало то, что часть его верноподданных не выполняла своего долга перед государем. Если генералы и казаки регулярно отдавали ему свои пятьдесят центов, то находящиеся за рубежом служители православного культа не оказывали своему монарху никакой материальной поддержки.

В годы гражданской войны спешившие укрыться за границей русские иереи вывезли немало церковных ценностей. В свое время покойный родитель Владимира пытался обратить вывезенные церковные богатства на общее благо. Но святые отцы, лицемерно закатив глаза к небу и осеняя себя крестным знамением, клятвенно заверили Кирилла, что у них ничего нет. Теперь же они потихоньку выковыривали из церковной утвари драгоценные камешки и, превращая их в звонкую монету, обжирались кулебяками.

Святым отцам следовало напомнить, что если на небе их владыка — бог, то на земле помазанник божий — царь.

— Царь я или не царь? — вслух воскликнул Владимир, стоя около лотка с пирожками. Продавец пирожков испуганно посмотрел на растрепанного господина в измятой шляпе и в рубашке без воротничка.

В отель Владимир возвратился энергичный и собранный.

Через несколько дней штаб-квартира опубликовала в вестнике высочайшее обращение:

«Для сведения верных мне русских людей объявляю, что хочу с новыми силами и с помощью любящей и одинаково мыслящей со мной супруги продолжать служение Родине, которое является моим долгом и целью моей жизни. Да поможет мне всеблагий Господь.

Владимир».

Ссылка на всеблагого господа в этом обращении была сделана не только ради соблюдения традиционной формы. Первый экземпляр этого документа специальный императорский курьер, к тому же наделенный особыми полномочиями, доставил в Мюнхен, на Донауштрассе, 5 и вручил в собственные руки благословлявшего когда-то белогвардейское воинство в поход против большевизма и теперь перебазировавшегося сюда главы синода так называемой русской зарубежной церкви, Карловацкому митрополиту Анастасию (Братановскому)[1].

Ознакомившись с посланием, Анастасий истово перекрестился.

— Да благословит господь благие начинания государя нашего! И да пребудет с ним вечная помощь святой православной церкви!

— Именно на это, ваше святейшество, государь и рассчитывает.

— Передайте, что церковь будет молиться за упокой души покойного императора и за здравие его достойного наследника.

— Что еще, ваше святейшество?

— Передайте, что мы отслужим торжественную литургию перед чудотворным образом и совершим молебен с акафистом божьей матери.