Окружающая монархию обстановка политического вакуума усугублялась еще и тем, что мясная лавочка по-прежнему придерживалась недружелюбного курса. Мсье Шарль, несмотря на все обещания, всякого рода заигрывания и гарантии, упорно отказывался отпускать в кредит.

Финансовый кризис поневоле отодвигал на задний план большие политические проблемы и ставил на повестку дня требующие немедленного решения экономические вопросы. Владимир теребил своего адвоката. Однако перспективы получить подкрепление из лондонского банка были по-прежнему весьма неопределенными. Анна-Анастасия и Ольга продолжали обивать пороги судебных инстанций. Кокетливые дамы уже успели превратиться в кокетливых старушек, но настойчивости у них ничуть не поубавилось.

И вполне возможно, что тяжба из-за миллионов так и осталась бы единственным занятием недоучившегося студента, если бы от этого дела его не отвлекла внезапно разразившаяся вторая мировая война.

Двор Владимира перешел на военное положение. Императорская армия в лице Глазенапа тотчас вступила в тесное взаимодействие с вооруженными силами «третьего рейха». Немецкое командование во имя общих интересов разрешило царскому генералу посещать лагеря военнопленных и вербовать желающих сражаться за святую Русь, фюрера и великую Германию.

Казачий атаман Науменко, который в силу одолевшей его подагры уже не держался в седле и по этой причине не мог принять участие в военных походах, изъявил желание передать в фонд фюрера свое золотое Георгиевское оружие.

Однако самым доблестным воином, которого императорский дом дал великой Германии, оказался любимец муз и служитель лиры поручик Чухнов. Он облачился в мундир фашистского унтер-офицера с нашивками карателя на рукаве.

— Хайль Гитлер! Боже, царя храни! — выкидывая вперед руку, провозгласил он, представ перед своим государем.

Вероломное нападение фашистской Германии на Советский Союз породило радужные надежды не только у прихвостней Владимира. Оно окрылило и кое-кого из тех битых вояк, которых в памятном 1919-м морской прибой разбросал от берегов Константинополя до Гибралтара и Ютландского полуострова. Окрылило тех, кто за годы бродяжничества по белому свету утратил свою национальность, забыл родной язык, но сохранил ненависть к рабочему классу и крестьянству, изгнавшим их из России. Эта ненависть клокотала в них, искала выход и наконец нашла.

Значительная группа белогвардейских офицеров осела в Югославии. Это были люди без гражданства, не имевшие подчас ничего общего ни в своих взглядах, ни в программах. Большинство из них с первыми залпами на советской границе почувствовали тревогу за судьбу России и безоговорочно встали на сторону СССР. Но среди осевшего в Югославии воинства нашлись и такие, которым снова начали мерещиться их бывшие имения, усадьбы и дворцы. С лозунгом «За веру, царя и отечество!» они готовы были встать под любое знамя. И таким знаменем стал украшенный свастикой фашистский флаг.

Боясь упустить подходящий момент и прибыть в Россию к шапочному разбору, они перешли к решительным действиям. В их разгоряченных головах родилась идея создать русские воинские формирования, которые рука об руку с фашистскими головорезами должны были вступить в покоренную Москву.

Практически осуществить эту идею взялся доживавший свои дни в общественной богадельне бывший царский генерал Скородумов. Послужной список этого матерого вешателя свидетельствует, что он взялся за это дело не случайно. Вот как описывает «боевой путь» Михаила Скородумова один из его однокашников:

«Михаил Федорович Скородумов, будучи протезным инвалидом, прошел весь путь «добровольческой армии» в строю. В конной атаке при взятии Киева был снова ранен. Участвовал в боях на Перекопе. После Галлиполии проживал в Югославии, где непрерывно был занят антикоммунистической деятельностью».

Итак, за свои походы Скородумов в свое время поплатился одной ногой. На другой он ускакал подальше от Перекопа. Теперь он готов был прыгать на одной ножке перед новым своим хозяином.

— Только Германия способна искоренить коммунизм в нашем отечестве! — провозгласил протезный инвалид, покидая богадельню. — Ибо всем ясно, что национал-социализм и III Интернационал — понятия, исключающие одно другое!

Рубака Скородумов был скорее практиком. Теоретическую основу под провозглашенный им лозунг подвел уже знакомый нам редактор придворного вестника «Знамя России» Н. Чухнов. Узнав о готовящихся в Югославии русских формированиях, придворный лирик на перекладных примчался в Белград, с тем чтобы стать правой рукой Скородумова.

«Рыцарское уважение к русской доблести у германского командного состава, — подкреплял он мысль своего генерала в специально выпущенном номере «Знамя России», — и чуть ли не преклонение перед русскими царями укрепило меня в мысли, что немцы и только немцы могут быть нашими реальными союзниками».

Через какие-нибудь полторы недели после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз из Белграда в Берлин полетело ходатайство: «Просим разрешить формирование русской дивизии для Восточного фронта». Из Берлина пришел ответ: «Благодарим, справимся сами».

Но, охваченный военным психозом, протезный инвалид уже не мог остановиться. Надеясь, что немцы в конце концов примут его услуги, Скородумов на свой страх и риск заготовил проект приказа о мобилизации, которым призывались под ружье все проживавшие в Югославии русские мужчины в возрасте от восемнадцати до пятидесяти пяти лет.

Желая изменить в свою пользу настроение немецкого командования и еще раз подчеркнуть, что он собирается действовать на благо Германии, генерал из богадельни назначил начальником своего штаба фон Штейфона — немца русского происхождения.

Начальник штаба решил в первую очередь ознакомиться со скородумовским приказом.

— Как вы думаете, господа, — желая выразить заинтересованность в русских делах, обратился начальник штаба к своим подчиненным, — не следует ли внести в текст приказа немного пафоса?

— Несомненно, несомненно, — поспешил проявить себя редактор придворного вестника «Знамя России» Чухнов. — Хорошо было бы закончить приказ фразой: с божьей помощью я приведу вас в Москву!

— Напишем, в Россию! — безапелляционно объявил Штейфон. — А в Москву нас приведет не Скородумов, а фюрер! Хайль Гитлер!

Приказ был размножен и распространен.

Но на следующий день командующий так называемым отдельным русским корпусом не появился в своем штабе, расквартированном в особняке на улице Натальи. В то время когда персонал штаба ломал голову над тем, куда мог исчезнуть генерал, шеф белградского гестапо вел со Скородумовым душеспасительную беседу.

— Так что же, господин генерал, вы не признаете власти рейха? — журил протезного инвалида оберштурмбаннфюрер Краус. — Так, может быть, вы замаскировавшийся русский партизан?

— Да что вы, бог с вами! — крестился Скородумов. — Мы же верой и правдой хотим послужить его величеству фюреру!

— Если ваши услуги понадобятся, вас позовут! — строго сказал Краус. — А пока сидите и ждите!

Гестапо определило и место, где Скородумову надлежало сидеть. Правда, сидеть и ждать в каталажке пришлось не особенно долго. Против немецких оккупантов в Сербии росло и ширилось партизанское движение. Вскоре народные мстители оказались вблизи Белграда, за горой Авалой, откуда то и дело доносились пулеметные очереди и ружейная стрельба. Для того чтобы удержать город в своих руках, гитлеровцы должны были отозвать регулярные части с фронта. Но с фронта никого отзывать было нельзя. На фронте и без того было туго…

И тут немецкое командование вспомнило о принадлежащей Скородумову идее создания белогвардейских воинских формирований. Скородумова немедленно выпустили из каталажки. Но командовать так называемым русским корпусом ему не суждено было. Во главе соединения был поставлен срочно произведенный в генерал-майоры немец русского происхождения фон Штейфон.

Так Скородумов, желая угодить гитлеровцам и пригласив себе в помощники немца, подложил самому себе свинью.