Война, хотя и с перерывами, продолжала оставаться модной темой благодаря новым книгам и телевизионным программам, но все же становилась, хотя и очень медленно, далеким прошлым. Где-то за горизонтом нападение на Плуга превратилось в смутный эпизод, о котором едва ли знал кто-либо кроме него, — в страшную сказку из давно прошедшего времени. Когда Сандре исполнилось шестнадцать, она вдруг заявила, что ей хотелось бы увидеть то место, где погибли ее бабушка, дедушка и дядя. И Саския, и Лисбет нашли, что это ни к чему, но Антону это было нетрудно — и субботним майским днем он повез ее в Харлем: по четырехрядной дороге вдоль бесконечных кварталов многоквартирных домов — стоявших на том месте, где когда-то сушились ряды торфяных брикетов, — через виадуки в три этажа, поглотившие судоходный канал. Больше четверти века не был он здесь, ни Саскии, ни Лисбет он не показывал этого места.

Место. Он рассмеялся. В поврежденную челюсть вставили золотой зуб. Там, где когда-то стоял его дом, расположилось теперь посреди аккуратно подстриженного газона низкое белое бунгало в стиле шестидесятых годов: с широкими окнами, плоской крышей и гаражом-пристройкой. На ограде прикреплена была табличка: ПРОДАЕТСЯ. Он сразу заметил, что и дом Бёмеров перестроен: низ был расширен и в крыше сбоку прорезано новое, широкое окно. В палисаднике самого правого дома, где жили Аартсы, стояла теперь доска с фамилией нотариуса. Ни у одного из трех старых домов не было больше имени, и ему трудно было вспомнить, который назывался «Домом Удачливых», а который — «Надежным Приютом». Только имя дома Кортевегов — «Сюрприз» — он вспомнил сразу. С обеих сторон от четырех домов были построены бунгало, а на пустыре за домами вырос целый квартал, с улицами и всем прочим. На том берегу реки, где раньше пастбища простирались до самого Амстердама, возник новый, сверкающий на солнце район, с многоквартирными домами, конторами и широкими, оживленными улицами. Только у самой воды, за мельницей, осталось еще несколько старых домов.

Он рассказывал Сандре, как все выглядело раньше, и видел, что она не может себе этого представить — так же как когда-то, когда он пытался объяснить ей, что такое голодная зима. Пока он, стоя на противоположной стороне улицы, вымощенной «в елочку», пытался описать, как выглядело «Беспечное Поместье», — и видел призрак своего старого дома с тростниковой крышей и эркерами словно проступающим сквозь стены нового, из бунгало вышел человек в джинсах, без рубашки. Не может ли он быть чем-либо полезен? Антон сказал, что показывает своей дочери место, где жил раньше, на что человек ответил, что они могут зайти и осмотреть дом. И назвался: Стоммел. Сандра вопросительно посмотрела на отца: все же это был не тот дом, где он жил; но Антон вытянул губы и закрыл глаза, из чего она заключила, что нужно подчиниться обстоятельствам. Он видел, что Стоммел принял его объяснение за хитрость заинтересованного покупателя. Пока они шли через улицу, он машинально искал глазами то самое место на тротуаре, но понял, что уже не смог бы точно указать его.

Внутри оказалось просторно и светло. Там, где были когда-то узкий коридор, тесная гостиная, темноватая столовая со столом под лампой, распластался теперь светло-голубой ковер — от кухни-столовой мореного дуба в одном конце до белого пианино — в другом. В углу два мальчика лежали на животе перед телевизором и даже не оглянулись на них. Показывая светлые спальни в пристройке с другой стороны, Стоммел рассказал, что купил этот дом пять лет назад, что теперь, увы, в связи с обстоятельствами вынужден с ним расстаться, но что он готов к потере. Они вышли в сад. Ограды, сквозь которую он так часто лазал, не было больше; соседи сидели под зонтиком в саду бывшего «Сюрприза»: старик с коричневым, выдубленным на солнце лицом и совсем седая индийская дама. Антон не сразу понял, что это и была та самая приятная молодая пара, которую когда-то он видел в саду с двумя детьми. Появилась г-жа Стоммел, тщательно причесанная и подмазанная, представилась: «Г-жа Стоммел» — и очень дружелюбно предложила им что-нибудь выпить, но Антон поблагодарил и стал прощаться. Стоммел, перед тем как подать ему руку, быстро вытер ее о штаны, но ладонь все равно осталась влажной от пота.

Взявшись за руки, они с Сандрой подошли к монументу в конце набережной. Вместо тропинки по кромке воды были вбиты деревянные шпалы — для укрепления берега. Рододендроны разрослись массивной стеной, покрытой тяжелыми гроздьями цветов; египетская женщина за нею постарела и выветрилась. Не веря своим глазам, читала Сандра свою фамилию на бронзовой плите — было ясно, что она никогда не поймет до конца, что там произошло. Антон же, напротив, прочел под именем матери: «Й. Такес». И вспомнил, как Такес говорил, что его младший брат был в числе заложников; но тогда ему не пришло в голову, что и это имя должно было быть выбито на монументе. Он кивнул головою, и Сандра спросила, в чем дело. Ничего особенного, сказал он.

Потом, на полной народу террасе ресторана «Харлемский лес», выстроенного на том самом месте, где был гараж военной комендатуры (а там, где была сама комендатура, стояло теперь новое здание банка), он впервые рассказал Сандре о своем разговоре с Труус Костер ночью, в подвале под полицейским участком в Хеймстеде, — и одновременно подумал, что туда он так ни разу и не зашел и что теперь тоже не стал бы этого делать. Сандра не понимала, почему он так ласково о ней говорил: разве не она была виновата во всем, что случилось? И Антон почувствовал страшную усталость. Он покачал головою и сказал: «Каждый сделал только то, что он сделал, и ничего больше». И в ту же секунду вспомнил, что Труус Костер именно это говорила ему — теми же или почти теми же словами, — вдруг, после почти тридцатипятилетнего перерыва, он услышал ее голос — очень мягкий и очень далекий: «…он думает, что я не люблю его…» Застыв, он прислушался — но все стихло. Больше он ничего не услышал. Глаза его стали влажными. Все было здесь, в нем, ничего не исчезло. Свет и мир между высокими прямыми буками, полоса молодых деревьев на том месте, где были противотанковые укрепления. Здесь они с Шульцем садились в грузовик, а с неба дождем сыпались ледяные иглы. Он почувствовал, что Сандра взяла его за руку, и положил на ее руку свою ладонь, но не осмелился поглядеть на нее, потому что боялся заплакать. Сандра мягко спросила, был ли он на ее могиле. И, когда он покачал головой, предложила сделать это теперь.

Она хотела только сперва купить на свои собственные деньги красную розу в цветочном магазине, но вышла оттуда с пурпурной, почти синей: красные были распроданы. Потом они поехали в дюны, на Кладбище Чести. Запарковав машину там, где стояло уже несколько других автомобилей, они пошли по извилистым тропкам вверх, в сторону флага, развевавшегося на гребне дюны. Слышно было только жужжание насекомых в кустах и еще — хлопанье флага.

За стеною, ограждавшей квадратное кладбище, было несколько сотен четких прямоугольников могил, разделенных дорожками, посыпанными ослепительно сверкавшим гравием. Какой-то человек поливал дорожки из шланга; старики клали цветы на могилы или сидели, тихо разговаривая, на скамейках. В тени высокой стены, на которой бронзовыми буквами были выбиты имена и тексты, тоже сидело несколько человек. Антон не знал никого из них, и вдруг он понял, что ожидал встретить здесь Такеса. Сандра спросила садовника, не знает ли он, где могила Труус Костер, и тот, не задумываясь, указал могилу, возле которой они стояли.

Сандра положила свою синюю розу на серый камень, они стояли рядом и смотрели на него. Хлопанье флага в тишине и звонкие удары троса по мачте были печальнее любой музыки. Там, под песком, гораздо темнее, чем тогда, в камере, думал Антон. Он посмотрел вокруг, на математически четкие ряды могил, которые завершали собою весь этот военный бардак, и подумал: я должен найти Такеса, если он еще жив, и рассказать ему, что она его любила.