Вот с такими невеселыми мыслями подошел Леша к реке. По времени, вроде бы, успел. Но лодка на том берегу, привязанная к причалу не качается, а лежит вытащенная на берег и перевозчика ни в ней, ни рядом нет. А это признак плохой. Если он уже в дом ушел, а тем более первый стакан успел принять, все - больше не поплывет. Самогон у этого лодочника знаменитый был, крепости необычайной. На еловых иголках настоянный, он мог бы напомнить знатокам английский джин. Только, знатоков таких в этих краях отродясь не водилось. Лодочника, правда, это обстоятельство ничуть не огорчало, поскольку окрестное население давно его продукт распробовало и с удовольствием употребляло.
Походил Леша вдоль берега, покричал, даже камни попытался бросать, но куда там. Речка широкая, не перебросить, да и бесполезно это, лодочник все равно уже не повезет. Начинало темнеть, стало холоднее, а ночью вообще могло подморозить. Надо было что-то придумывать с ночлегом.
На противоположной стороне реки стояло, кроме лодочникова, еще 2-3 дома, и все они были жилыми, а с Лешиной стороны был только один, да и тот заброшенный. Стоял он метрах в пятидесяти от воды. Темный, окна заколочены, мрачноватый немного, но крыша у него имелась, и от дождя и ветра он отлично мог защитить. Доски с входной двери Леша отодрал, ни в какие комнаты заходить не стал. Печь затапливать - себе дороже - пока растопишь, утро наступит, да и дымоход неизвестно в каком состоянии: можно и угореть.
А вот на чердаке было очень хорошо: сухо и тихо. Пол был засыпан галькой, так что безо всяких опасений был разведен небольшой костер, испечена картошка, А также разогрета тушенка и вскипячен котелок чая. Пара толстых чурбаков из ближайшего лесочка, должны были обеспечить Лешу теплом на всю ночь. Ну, вот, жизнь все-таки прекрасна, друзья мои. Телогреечку положим поближе к костру, но так, чтобы не загорелась. На крупную гальку поставим свечку, откроем книгу и мы почти в раю. Да, не забыть еще будильник завести, чтобы завтра встать пораньше и успеть к началу смены на буровую.
Проснулся Леша среди ночи, потому что по реке плыла в лодке разудалая компания. Шумели и кричали они на всю округу. Но пронзительнее всего хохотала какая-то женщина. Громко, с повизгиваниями, почти беспрерывно, как будто ее щекочут. Сначала Леша попытался не обращать на шум внимания, но потом проснулся окончательно. И начал к голосам с речки невольно прислушиваться. С удивлением обнаружил, что голосов-то как будто уже и не слышно. Все заглушал этот истерический женский смех. Странно было еще и то, что звуки ни вверх, ни вниз по реке не передвигались. А ведь трудно представить себе, чтобы лодка стояла на одном месте. "Да и откуда", - внезапно подумал Леша, - " здесь вообще взялась эта лодка, а в ней молодая компания? Здесь же на километры вокруг молодежи нет. И погода сейчас совсем не для водных прогулок. Да, наконец, просто на улице сейчас абсолютно темно".
Впрочем, смех этот, похоже, был уже не на реке. Он явно приближался к дому. Все ближе и ближе. Визгливый с какими-то всхлипываниями смех молодой женщины. Только смех уже вовсе не веселый, а какой-то болезненный и злой. Вот она остановилась и начала обходить дом. Сказать, что Леша испугался, это значит, ничего не сказать. Он был в ужасе. Из всех возможных мыслей в голове теперь билась лишь одна: " Только бы она не зашла...". Свечку он давно уже задул, а теперь принялся лихорадочно разбрасывать угли, чтобы полностью слиться с темнотой. Потом забился в самый дальний угол, натянул на голову телогрейку, закрыл глаза и в холодном поту продолжал повторять про себя: "Только бы не зашла..., только бы не зашла...".
В дом эта веселая женщина так и не заглянула. Побродила вокруг и как-то постепенно стала уходить все дальше и дальше, а потом и вовсе стало тихо. Леша дрожал в своем углу от страха и холода до самого рассвета. Но, чтобы снова разжечь костер или хотя бы одеться потеплее и подумать боялся. Рюкзак с теплым свитером, свечам и спичками лежал где-то в другом конце чердака. А шарить в темноте ему вовсе не хотелось. Так и представлялось, как натыкается его рука в темноте на холодную молчаливую фигуру.
Успокоился и уснул Леша только, когда посветлело небо за слуховым окном и стало понемногу теплеть. А, когда проснулся, понял, что на смену опоздал бесповоротно. Сквозь все щели, пробивался яркий свет, было тепло, а о ночном происшествии напоминали только разбросанные вещи и разбитый будильник. Леша собрался, спустился вниз, приколотил камнем доски к входной двери и пошел к реке.
Лодочник покуривал у причала, лодка, как обычно, покачивалась на воде и Леша через несколько минут оказался на другом берегу реки. Забирая деньги, лодочник, кивнув на другой берег, спросил:
- Это не ты ночью в том доме огонь зажигал?
-Ага,- отвечает Леша, - переночевал на чердаке. А что?
- Да, просто мы в тот дом не заходим никогда, там два года назад женщина повесилась...
Буровой лагерь было уже недалеко, и минут через сорок Леша уже заходил в свой вагончик, представляя непростой разговор с бригадиром и обдумывая, как будет оправдываться, отстаивая квартальную премию. Лешиного соседа по вагончику, Паши, тоже помощника бурильщика, на месте не было, но это было понятно, он остался после своей ночной смены вместо Леши на смену дневную. А вот где все остальные, было совершенно не ясно. Ни бригадира, ни выходного сменного мастера, ни шофера водовозки, ни тракториста - никого в лагере не было. Леша заглянул на кухню. Повариха что-то сыпала в стоящую на плите громадную кастрюлю.
- Мариш, привет, а где все? Дашь что-нибудь перехватить?
-Ой, Леша, ты пришел! Какой перехватить, беги на буровую скорей...
-А, что случилось?
-Беги, Лешенька, беги, Пашу задавило!
До скважины было километра полтора, и уже подбегая к ней, Леша услышал шум садящегося вертолета. Буровая стояла, сильно накренившись, и рядом с ней кучей лежал весь набор, штук двести, тяжеленных шестиметровых буровых штанг. В памяти, к Лешиному стыду, хотя и совершенно к месту, промелькнули строчки из старого гимна буровиков:
Смерть придет, как призрак старый и хромой
Где-нибудь в горах Бырранга.
Вдарит из каприза даже не косой,
А шестиметровой штангой...
Носилки погрузили в вертолет, и когда он взлетел, бригадир, повернувшись к Леше и показывая рукой в небо, сказал:
-А ведь там ты должен был быть. В рубахе, ты Леха родился.
С тех пор Лешу одноклассница его больше никогда не тревожила. Не то, чтобы он ее забыл,... нет, не забыл, конечно. Но сниться она перестала, и беспокойство мучительное от мыслей о ней прошло навсегда.
Крымская история
В Крым первокурсники геологоразведочного и геофизического факультетов Ленинградского Горного института (ЛГИ) уезжали около 23 часов севастопольским поездом с Московского вокзала. Они только что вернулись с месячной геодезической практики, проходившей под Вышегородом в Псковской области, и должны были провести сутки в общежитии на Шкиперском проезде Васильевского острова, попросту называемом Шкиперкой, начинавшем постепенно заполняться робкими абитуриентами 1970 года поступления.
Будущие геологи и геофизики впервые испытали ощущение начала новой жизни, которое появляется при возвращении в город после полевого сезона. В течение суток общежитие было похоже на большой веселящийся перевалочный лагерь. Девочки приводили себя в порядок, собирались в новую дорогу и были полны забот, мелькая по коридорам, как птички. А мальчики в основном слонялись из комнаты в комнату и занимались ненужными на первый взгляд, но страшно важными вещами.
В комнате у Леши Горшкова, на столе стоят две бутылки "Каберне", тарелки с нарезанным хлебом и колбасой. Рядом ручной машинкой производится стрижка желающих "под ноль". Учитывая, что за месяц в Вышегороде у многих отросли бороды, из комнаты выходят натуральные абреки, правда, слегка захмелевшие.
