Морган заверил, что да.

Пол хлебнул пива, положил книгу Гитлера себе на колени, нашел в ней паспорт, деньги и адрес. Листок с информацией о пансионе вытащил, а книгу убрал в портфель. Выучив написанное наизусть, он «небрежно» уронил листок в лужицу пива на столе и смял в комок, который бросил в карман, где уже лежали окурки. Мусор выбросит потом.

Морган поднял брови.

«Мне говорили, что ты хорош».

Пол кивнул на книгу и шепотом спросил:

– «Моя борьба», книга Гитлера, о чем она?

– Кто-то назвал ее собранием ста шестидесяти тысяч грамматических ошибок. По идее, это философия Гитлера, на деле – непроходимая чушь. Но книгу лучше не выбрасывай, – с улыбкой посоветовал Морган. – Берлин – город дефицита, туалетной бумаги не достать.

Пол хохотнул и спросил:

– Этот твой информатор… Почему стоит ему доверять?

– В Германии доверие – штука любопытная. Риск настолько велик и вездесущ, что нельзя доверять человеку лишь потому, что он твой единомышленник. Брат моего информатора организовал политическую ячейку и был убит штурмовиками, отсюда единомыслие. Только на одно единомыслие я не полагаюсь, поэтому щедро плачу Максу. Как говорится, чей хлеб ешь, того и обычай тешь. Так вот, Макс съел немало моего хлеба. Тем более он в непростом положении, так как уже продал мне полезный, компрометирующий себя материал. Пожалуйста, яркий пример доверия по-немецки: либо подкупаешь, либо угрожаешь, а я предпочитаю то и другое вместе.

Дверь распахнулась, и Морган прищурился, увидев знакомого:

– Вот и он.

В ресторан вошел худой мужчина в рабочем комбинезоне, с рюкзаком через плечо. Он огляделся по сторонам, щурясь, чтобы привыкнуть к полумраку. Морган помахал рукой, и мужчина подсел к ним. Он явно нервничал: то на Пола посмотрит, то на других посетителей, то на тени в коридорах, ведущих в уборную и на кухню, то снова на Пола.

«Кто такие „они“?» – «В Германии это все».

Сначала Макс сел за столик спиной к двери, потом пересел так, чтобы видеть остальную часть ресторана.

– Добрый день! – проговорил Морган.

– Хайль Гитлер!

– Хайль! – отозвался Пол.

– Мой друг просит звать его Максом, – представил ему товарища Морган. – Он, так сказать, работает на человека, в гости к которому ты приехал. В доме у него работает. Доставляет туда товар, знаком с экономкой и садовником. Макс и живет в том же городе, что и он, в Шарлоттенбурге, это к западу отсюда.

От еды и пива Макс отказался, но взял кофе, в который насыпал сахар, оставивший на поверхности серую пену, и принялся перемешивать свой напиток.

– Мне нужно знать все, что ты можешь о нем рассказать, – шепнул Пол.

– Да-да, я расскажу вам, – пообещал информатор, но затих и огляделся по сторонам.

Подозрительность его бросалась в глаза не меньше, чем бриолин, которым он пригладил редеющие волосы. Такое беспокойство казалось Полу неприятным и опасным. Макс вынул из рюкзака темно-зеленую папку и протянул ему. Пол откинулся на спинку стула, чтобы никто не разглядел содержимое папки, раскрыл ее и увидел с полдюжины мятых фотографий. С них смотрел мужчина в пиджачной паре, сшитой на заказ, – так одеваются добросовестные педанты. Круглая голова, короткие седые волосы – мужчине было за пятьдесят. Он носил очки в проволочной оправе.

– Это точно он? Не двойник?

– У него нет двойника, – ответил Макс, дрожащими руками поднес ко рту чашку с кофе и снова оглядел ресторан.

Просмотрев снимки, Пол хотел вернуть их Максу, чтобы тот уничтожил фото, когда доберется домой, но бедняга слишком нервничал. Шуман не исключал, что в панике Макс оставит их в трамвае или метро. Лучше положить папку в портфель, рядом с книгой Гитлера, и ликвидировать потом.

– Теперь расскажи мне о нем, – потребовал Шуман, подавшись вперед. – Все, что тебе известно.

Макс рассказал. Рейнхард Эрнст сохранил военные дух и дисциплину, хотя давно уволился со службы. Встает рано, работает допоздна, и так по шесть-семь дней в неделю. Он регулярно делает зарядку и отлично стреляет. С собой часто носит автоматический пистолет. Работает в рейхсканцелярии на Вильгельмштрассе, куда ежедневно ездит один, лишь изредка с охраной. Водит «мерседес-кабриолет».

Пол обдумал услышанное.

– Он каждый день в этой канцелярии?

– Как правило, да. Хотя порой ездит на судостроительные верфи, а в последнее время и на заводы Круппа.

– Кто такой Крупп?

– На заводах его семьи производят оружие и бронетехнику.

– Когда мой знакомый ездит в канцелярию, где он ставит машину?

– Не знаю, я там не бывал.

– Можешь выяснить, где он будет в ближайшие несколько дней? Когда на работу поедет?

– Постараюсь… – Макс замолчал. – Не знаю, стоит ли… – И снова осекся.

– Что? – вскинулся Пол.

– Мне и о личной жизни полковника кое-что известно. Про его жену, невестку, внука. Об этом вам рассказывать? Или лучше не надо?

Касание льда…

– Надо, – ответил Пол. – Расскажи мне все.

Не жалея мотора маленькой «ДКВ», сотрудники крипо мчались к ресторану «Летний сад» на Розенталерштрассе.

– Герр инспектор, можно вопрос? – спросил Конрад Янссен.

– Какой?

– Инспектор Краусс надеется, что убийца – иностранец, а у нас есть доказательство, что наш подозреваемый – иностранец. Почему вы не сказали ему об этом?

– Прежде всего, наше доказательство лишь предполагает, что подозреваемый может быть иностранцем. Без особой убедительности. Мы просто выяснили, что тот человек говорил с акцентом и свистел, подзывая такси.

– Да, герр инспектор, но не стоило ли об этом рассказать? Возможности гестапо нам пригодились бы.

На жаре грузный Коль тяжело дышал и обливался потом. Он любил лето за шанс отдохнуть с семьей в Тиргартене или луна-парке, за пикники на озере Ванзее и на реке Хафель, но погода ему больше подходила осенняя.

Инспектор вытер пот со лба и ответил:

– Нет, Янссен, нам не следовало ни упоминать подозреваемого, ни просить помощи гестапо. Почему? Во-первых, потому, что с тех пор, как месяц назад их объединили, СС и гестапо из кожи вон лезут, чтобы лишить крипо независимости. Нам ее нужно сохранить во что бы то ни стало, а это значит, вести расследования самостоятельно. Во-вторых и в главных, «возможности» гестапо – это зачастую аресты всех, на кого падает хоть малейшее подозрение. Зачастую это аресты совершенно невинных, просто потому, что так удобно.

В штаб-квартире крипо было шестьсот камер. Изначально в них, как и в камерах любого полицейского участка, арестованных держали до суда или освобождения. Сейчас же в камерах, набитых до отказа, сидели обвиненные в непонятных политических преступлениях. Караулили их штурмовики, свирепые молодчики в коричневой форме с белыми нарукавниками. Те камеры считались перевалочным пунктом на пути в концлагерь или штаб-квартиру гестапо на Принц-Альбрехтштрассе. Или на кладбище.

– Нет, Янссен, мы – виртуозы высокого полицейского искусства, а не саксонские крестьяне, серпами вырезающие десятки горожан ради поисков одного виновного.

– Верно, майн герр.

– Помните об этом! – покачал головой инспектор. – Ах, насколько труднее нам работать в этой моральной трясине!

Подогнав «ДКВ» к обочине, Коль глянул на помощника:

– За то, что я сейчас наговорил, вы могли бы арестовать меня и отправить на год в Ораниенбург.

– Я никому не расскажу, герр инспектор.

Вилли Коль выключил зажигание. Они вылезли из машины и по широкому тротуару зашагали к «Летнему саду». Когда приблизились, инспектор уловил аромат хорошо промаринованного жаркого, которым славился ресторан. У него аж в животе заурчало.

Янссен нес с собой номер «Народного обозревателя», нацистской газеты, на первой странице которой красовался фотопортрет Геринга в стильной шляпе необычного для Берлина фасона. Подумав о шляпах, Коль глянул на помощника. Под июльским солнцем лицо светлокожего Янссена покраснело. Неужели молодежь не понимает, что головные уборы носят не просто так?