Он честно продержался верст пять, пока река, то сужаясь, то расширяясь, текла хоть и по дуге, но круто не заворачивала. На шестой версте, когда у парня уже начали сводить судорогой ключицы, ведун, словно угадав его внутреннее состояние, вагу забрал и прогнал Гора отдыхать. Он не сопротивлялся. Устало опустился на нос плота и какое-то время просто сидел, бросив руки на бревна и ссутулившись. Белогост прервал его отдых:

— В котомке у меня найди крючок и нитку, и закинь.

— Я есть не хочу.

— Я хочу. Малосол сделаем.

Гор неохотно подтянул к себе котомку ведуна. Поразмышляв, он нацепил на крючок волосяную мушку. Должна сработать.

Не успел он бросить в воду за плотом волосяную нитку, как ее с силой дернуло и потянуло. Парень подсек и, чувствуя через нить сопротивляющуюся рыбину, уверенно потащил, наматывая на локоть. Ведун закатал рукав и, присев на коленку, повесил руку над водой. Когда голова крупного сига показалась из реки, он шустро ухватил его под жабры и выдернул на бревна. Сильная рыбина забилась на плоту, норовя вывалиться за борт.

— Усмири ее, — ведун снова взял в руки вагу. Река подбиралась к шумному перекату.

Гор знал, что делать. В деревне рыбалка среди мальчишек занимала, чуть ли не основное время летом, захватывала и осень. Он с силой упер колено в рыбину, раздался хруст и сиг свесил вялый хвост.

Затем Гор, немного оживившись, разделал сига: выбросил требуху в воду и посолил нежное мясо. Разложив его на бревнах, он приготовился ждать первой готовности, вдруг сообразив, что вопреки собственному недавнему заявлению, есть хочет, как линялый волк.

Ведун решил не останавливаться на обед, а двигаться дальше, перекусив прямо на плоту. Так и сделали. Дождались более-менее спокойного участка реки и разложили нехитрую снедь прямо на бревнах. Еще оставались сухари и кусок вяленного мяса. Впрочем, до него охотников не нашлось — сиг подоспел. Белогост нарезал его крупными ломтями.

— Ух, вкусный какой! — с полным ртом проговорил парень.

— Точно, — согласился ведун, осторожно выбирая крупные кости из куска рыбины.

Прожевав, Гор не удержался от вопроса:

— Светлый, а ты же вроде, только то, что растет, ешь?

Белогост захрумкал сухарем:

— Обычно так. Но в дороге Велес не запрещает животную пищу. Тут силы надо. А без мяса, или хотя бы рыбы, где ее возьмешь? А если дома, то, конечно, не ем животного.

— А мне, что, тоже придется от мяса отказаться?

— Это как сам решишь. К ограничению в пище, как и к Богу, придти нужно. Понять и, главное, почувствовать, что можешь без мяса жить. Многие на зерноедство переходят не готовые еще внутренне, и оттого только вредят себе. А тело человека — это, как ты знаешь, храм божий. Бог сам даст тебе понять, что есть надо, а что не надо.

— А как он даст понять?

— Просто. Что тебе хочется слопать в такой-то момент, то и лопай. Тело само знает, что ему сейчас надо. Так что прислушивайся к себе, мысли свои проверяй почаще на наличие в них недоброго и, если найдешь — сразу избавляйся. Все ответы в тебе самом. Не ищи их у других.

— И у тебя тоже не искать?

— И у меня не ищи. Я ничему тебя научить не могу, как и никто не сможет. Могу только ключики подсказать, как открыть твои способности. А уж как ты ими воспользуешься — то только твой выбор.

Доедали молча. Гор надолго задумался над словами ведуна. Как понять все сказанное волхвом? Что значит, все ответы в тебе самом? Так ли это? Как все сложно и просто, одновременно. Может быть, для того, чтобы понять, что подразумевал ведун, придется прожить не меньше самого Белогоста.

После обеда Гор подтянул под голову котомку и развалился на подсохших бревнах. Ведун устроился рядом.

Свежий ветерок гнал серые тучи в попутном направлении — на юг, заодно подгоняя и плот. Ни комары, ни мошки не досаждали путникам. Высокие берега ограничивали реку с левой — уральской стороны красно-серой гранитной стеной, высотой выше любого леса, по противоположному берегу тянулись голые галечные островки.

— Хорошо. — Гор блаженно прикрыл глаза.

— Хорошо-то хорошо, но внимания терять ни к чему. А вдруг враг, — ведун задрал голову на высокий берег.

Гор мгновенно открыл глаза и смел довольную улыбку с лица. Растерянно потерев ладошкой лоб, он рывком сел:

— Прости, деда.

Белогост усмехнулся:

— Бог простит, если успеет.

Приближался следующий поворот и Гор подскочил первым и ухватил вагу:

— Я сам справлюсь, Светлый. Ты отдохни.

Ведун пожал плечом и незаметно усмехнулся в бороду:

— Добро. Веди, если сладишь.

Гор с силой уперся шестом в мелкое каменистое дно.

К вечеру небо слегка прояснилось, и даже где-то впереди в разрыв облаков выглянул серебристый солнечный луч, высветив враз раскрасневшиеся, словно разрумянившиеся девицы, скалы. Река начала плавно разворачиваться на запад, и ведун скомандовал парню править к берегу.

В первый же выходной Никита Дубинин собрался в слободу. Почти неделю держалось в городе тревожное положение. Дружинники измучились на дежурствах, да был бы толк и ясность, а то одни загадки вокруг. Ни кто бы не роптал, если враг у ворот стоял, или дозорные сообщили, что чужая рать на подходе, или сами в поход готовились. А тут ни того, ни другого, ни третьего, а на постах стой за себя и того парня. Тут еще как назло сотню, что в начале лета на полевые сборы на заставу отправили, назад не возвращают. Говорят, гоняют их там до седьмого пота. Причем, вести какие-то подозрительные доходят из стана. Будто готовят их не к бою с ворогом, а к захвату селений. Как окружать, как правильно заслоны ставить. Ну, и рубка, и стрельба, конечно. Не иначе, как на Коломны собираются. И еще непонятно, куда два десятка дружинников с Тагром отправились? Никому не слова, прямо тайна за семью печатями, как и его товарищи из десятка вместе с Микулой? Какие тати такие объявились, что на гораков напали? Разбойники в лесах есть, то верно, но они в основном на торговых людей охоту имеют. «Хотя, — вспомнил Дубинин, — как-то, пять сроков назад, был такой же случай — тоже гораки пропали. Так и не нашли. Может, те же тати и были». — Никита повесил на пояс фляжку с водой, кинул в сумку на поясе кусок овечьего сыра — на всякий случай. Может, заночевать придется. Отпросился на пару дней, хотя вернуться рассчитывал к вечеру.

И вообще эти гораки в городе не понятно с чего на особом счету — на посты их не ставят, службу какую тоже не тянут, лишь пятерками на облавы ходят, по два-три дня где-то пропадают — на кого только охотятся? Если на родноверов, то почему никого в город не приводят? Неужто, на месте разбираются? Если так, то это очень нехорошо — в честь чего русичей на Руси какие-то приезжие смерти предают? По какому такому закону? Даже если они приказ от Никифора получают, все равно без княжьего суда нельзя. Хотя, сейчас и среди своих — дружинников, такие же появились — увидят старика в длинной белой рубахе и сразу за меч хватаются. Что они им сделали? Никифор, конечно, за каждого ведуна серебром платит, но есть же и честь воинская, — Никита горько качнул головой и, приветливо махнув рукой часовому у выхода, толкнул калитку воинского городка. — Князь странно себя ведет — из терема носа не кажет. Раньше, бывало, и не застанешь его за городскими стенами — то он на охоте, то рыбу с рыбалями промышляет, то к соседскому князю в гости отправится. Сейчас же сидит. А вот сынок его Любояр — отличный парень растет, простой, спокойный, тот целыми днями шустрит. И с робятами деревянными мечами рубится, и стрелы мечет по мишени, и дротики бросает. Видно, решил в военном деле самого воеводу Бронислава обойти. Он упорный, такой обойдет. Сейчас уже, поди, на равных будут, а через годик-два далеко уйдет. Способный паря.

Вышел через ворота, еще трава не просохла. Утро стояло пасмурное. Последние дни дождь лил почти не переставая, и промозглая сырость после последнего ночного дождя висела в воздухе и никак не добавляла настроения. Знакомые стражники, прочитав при свете фонаря берестяную увольнительную, извинительно улыбаясь, приподняли ворота. Никита махнул рукой, мол, не тушуйтесь, служба, есть служба, сам такой и нырнул под поднявшуюся аршина на полтора массивную створку ворот.