– А теперь скажи, почему ты на самом деле пришел сюда, – потребовала я.

Бернс поерзал на стуле.

– После того дела меня понизили в должности – начальство сказало, что я не справился с расследованием. Два месяца назад перевели в Кингс-Кросс. Команда мне не доверяет, босс, женщина, следит за мной, как ястреб. – Молитвенно сложив ладони, Бернс наклонился ко мне: – Элис, без тебя мне не справиться.

Эмоциональный шантаж. И раз уж Дон обратился к нему, значит, других шансов у него не осталось – чтобы понять это, вовсе не нужно было быть ясновидящим. Дотронься – и зазвучит, как натянутая струна.

– У меня будет доступ ко всем данным? – уточнила я.

Полицейский с готовностью кивнул. Теперешний Бернс резко отличался от Бернса тогдашнего, не жалевшего себя на работе, но настолько неорганизованного, что он просто забывал передавать важную информацию. Инспектор отчаянно хотел начать с чистого листа, и его навязчивый взгляд уже не оставлял меня. Такой же взгляд был у Даррена перед самым ударом.

– Ответ дам завтра. – Я посмотрела на лежавшие на столе бумаги. – Надо поговорить с боссом.

Бернс вышел в коридор, и жара сделалась вдруг невыносимой. Даже при открытой двери дышать стало трудно.

В холле, у зеркала, я внимательно рассмотрела синяк. Цвет его за ночь сменился на ярко-пурпурный, диаметр достиг шести дюймов, и каждое движение отдавалось болью. Я осторожно ощупала поврежденный участок. Ребро вроде бы не пострадало – в крайнем случае трещина, но не перелом, – и это означало, что все заживет за дни, а не за недели. Отметина на плече выглядела скромнее – обычное темно-синее пятно. Я насыпала в пакетик кубиков льда из морозилки и легла на диван. Холод мгновенно заглушил боль, и я постаралась убедить себя в том, что легко отделалась – при желании Даррен мог легко сделать из меня фарш. А так я вполне могла, если ничего не случится, продержаться день на болеутоляющих.

Я еще лежала со льдом, когда пришло сообщение от Хари. Он советовал оставаться дома. Сообщение я тут же удалила и заставила себя сесть. Хари – мой давний, многолетний друг, но он так и не понял до сих пор, что больничные – не мой репертуар. Уж лучше проползти по раскаленным углям, чем чахнуть на диване перед телевизором. Пройдя в кухню, я вывернула содержимое пакета в раковину. За стеной, в соседней комнате, слышались неловкие шаги брата. Уилл – еще одна причина убраться на работу. Видеть, как он в угрюмом молчании смотрит в окно, выше моих сил. Хотя брат и не упрекнул меня ни разу, в его травмах виновата я. Была бы сообразительнее, не дала бы ему выпасть из окна третьего этажа, в результате чего он, ударившись о бетон, повредил кости обеих ног. Неудивительно, что при таких травмах контролировать наркоманию намного труднее.

Возле кабинета терапии, когда я добралась до работы, уже толпились пациенты. Кого-то направила сюда служба пробации, кого-то врач, но причина у всех была одна и та же. Все они старались удержать в узде собственный гнев. Их реакции на мое объявление, что сеансов больше не будет, варьировались от возмущения до смиренной покорности. Но куда больше меня беспокоили остальные группы – новость им уже сообщили, а я не смогла даже попрощаться.

Я прогулялась немного по двору. Физическая активность – мой излюбленный метод контроля над гневом. Я надеялась, что прогулка позволит прояснить мысли, но жара оказалась сущим наказанием. Больничные садовники, похоже, получили запрет на использование шлангов – розы силились и никак не могли расцвести, трава на лужайке иссохла, изнемогая в ожидании дождя.

Вернувшись в больницу, я справилась в приемной, приходил ли Даррен.

– Боюсь, так и не появился, – извиняющимся тоном, словно сама была причиной его неявки, ответила регистраторша.

Изнывая от жары и боли – ребра протестовали против каждого шага, – я поднялась в свой кабинет. Даррен прийти не соизволил, и я уже сожалела о своем вчерашнем решении. Надо было, наверное, заявить в полицию о нападении. Мне стоило немалых трудов успокоиться к приходу следующего пациента.

К шести часам жара могла бы соперничать с тропической, и моя монстера увядала на глазах. Вентилятор не помогал: он только гонял спертый воздух из одного угла комнаты в другой. В другое время я надела бы кроссовки и слетела по пожарной лестнице, но сегодня могла в лучшем случае надеяться на неторопливый спуск. В вестибюле было почти пусто, не считая нескольких посетителей с цветами и журналами, и последняя дневная смена медсестер уже торопилась к метро. Приезжие из пригородов растекались из станции «Лондонский мост», снимая на ходу пиджаки, галстуки и кардиганы – все то, без чего они могли прекрасно обойтись. Мне ничего не оставалось, как тащиться за ними, кривясь от боли, пронизывавшей грудь всякий раз, когда подошва касалась земли. У реки мне пришлось сесть. Дорожку перегородила группка туристов, щелкавших друг друга на фоне Тауэрского моста. Последняя четверть мили – по эстакаде у Нью-Конкордия-Уорф – растянулась в вечность. Добравшись до Провиденс-сквер, я была уже готова свалиться в темной комнате.

Из прихожей моей квартиры доносился знакомый, включенный на полный звук голос. Этот голос ничуть не изменился со школы, оставшись таким хрипловатым и восторженным, как будто обладательница его всю вторую половину дня полоскала горло бурбоном.

– Эл! – Лола обняла меня и тут же скривилась. – Господи, ты ужасно выглядишь! Все в порядке?

Я поцеловала ее и начала объяснять, что со мной, но Лола, как обычно, слушала вполуха. Она вихрем носилась по кухне со сгустком сырного соуса в длинных темно-рыжих кудряшках и, как обычно, творила чудеса с моим братом. Уилл по такому случаю – в кои-то веки – надел чистую одежду: голубую льняную рубашку и новые, купленные мною джинсы. Ради гостьи он даже вымыл голову. Наблюдая за ним исподтишка, я сделала себе пометку: купить Лоле букет цветов. Она всегда дарила ему что-нибудь интересное: DVD с «Дневниками мотоциклиста», ингредиенты для пиццы, старенький комплект «Монополии», найденный в магазине «Оксфам»[5]… Оставив их развлекаться, я налила себе ванну и с наслаждением опустилась в теплую воду – смыть последние несколько дней. Минут через двадцать образ Даррена с занесенным кулаком почти растворился. Я натерла синяки кремом «Арника» и вернулась в кухню.

Лола как раз вытирала бумажным полотенцем испачканные сырным соусом волосы.

– Черт, Уилл. Мы забыли про чесночный хлеб. Отправляй-ка его в микроволновку!

Кухня выглядела так, словно в нее угодила бомба, пол был усыпан тертым сыром, но злиться на Лолу было невозможно. Ее joie de vivre[6] была непробиваема.

– Вуаля! – Она с триумфом извлекла из духовки пасту.

Уилл только что не сиял от удовольствия. Обычно он сидел у себя в комнате и ничего, кроме сэндвича, не принимал, но сегодня напоминал себя прежнего, такого, каким был до того, как пристрастился к наркотикам. Лола стала накладывать пасту, и он с готовностью подался к ней.

– Как идет шоу? – спросил брат.

– Эти шпильки меня убивают! – Гостья закатила свои зеленые глаза. – В хоре я самая старшая! – Она укоризненно, словно они подвели ее в чем-то, взглянула на свои длиннющие ноги.

– У тебя есть запасной план? – поинтересовалась я.

– Вроде того. Работаю с несколькими детьми-инвалидами в Хаммерсмите, помогаю в конкурсе талантов. Обязательно приходи к нам в воскресенье. Тебе понравится. – Лола наклонилась и прихватила кусочек хлеба с тарелки моего брата. – А ты, Уилл, чем занимаешься?

– Вообще-то, ничем. Записался в Общество любителей облаков. Это такой веб-сайт о различных типах облаков. – Его бледные глаза вспыхнули. – А главное, их надо изучать и изучать – из-за посланий.

– Что ты имеешь в виду? – удивилась Лола.

– Каждое облако содержит в себе послание. Если смотреть достаточно долго, его можно расшифровать. – Брат говорил искренне и серьезно, как ученый, докладывающий о решающем прорыве в своей области.