— Так что же мы сделаем? — спросила Эмилия, до сих пор не проронившая ни слова.

— Подождем до завтра и, если не возникнет дополнительных обстоятельств, большой и дружной компанией отправимся в тюрьму. Без разрешения.

— Это безумие, — Поттер покачал головой. — Нас туда не пустят.

— Поверь, туда нас пустят. Проблема может оказаться в том, чтобы оттуда выйти. И вот для этого нам придется предпринять кое–какие меры предосторожности.

Вечером я заскочил в квартиру, собрал сумку, сообщил Мадими, что в очередной раз временно переселяюсь в коттедж, и отправился к морю.

— Ты у него был? — жадно спросил Риддл в ту же секунду, как я вошел в дом. Он даже не пытался скрыть волнение. Никогда бы не подумал, что его лицо способно выражать такие эмоции.

Я и сам чувствовал себя слишком нервно. Мне хотелось, чтобы все, наконец, произошло, какие бы неожиданности нас не подстерегали. Нельзя было сказать с уверенностью, что Стражи пустят нас в Азкабан, но если и стоило взывать к разуму какой‑то из участвующих сил, то только к ним.

Наше совещание длилось до обеда; под конец мы начали ругаться и ссориться, устав друг от друга, от царившего в комнате напряжения, от тягостного ожидания или, наоборот, предвкушения чего‑то плохого. Эмилия предложила сделать перерыв и собрать свежую информацию, но я знал, что никакой информации нет: со вчерашнего вечера Ларс просматривал маггловские и колдовские сайты новостей, собирал сведения в социальных сетях и прислал бы мне новость, которую я ждал больше всего — что происходившее в Хогсмиде стало известно, и в деревне начались столкновения.

— У меня живет там пара знакомых, — сказал мне Ларс, когда я вернулся с совещания и спросил его о последних событиях. — Связи с ними нет ни по каким каналам. Там и раньше сигнал не слишком ловился, а сейчас вообще не проходит — они всё закрыли.

— А другие сайты? Форумы?

— Ничего, — он покачал головой. — И это странно: если в выходные в Хогсмид ходили дети, они наверняка написали родителям о том, что видели в деревне тьму полиции.

— Вот именно, написали. Пока птицы долетят, пройдут минимум сутки, а значит, все начнется завтра.

Риддл не мог вынести моего молчания.

— Ты не был, — констатировал он. — Я понимаю, тебе некогда, ты чем‑то очень занят…

— Занят! — рявкнул я, грохнув сумку о стол. — Мне сейчас не до тебя и не до твоей души! Я пойду к Олливандеру, как только смогу!.. Черт, перед кем я вообще отчитываюсь? Перед картинкой углем! — Я ожесточенно начал выкладывать из сумки вещи и продукты.

Мне было ясно, что идти к Олливандеру придется, и не только из‑за Риддла. Мысль о встрече с этим человеком вызывала сопротивление, особенно потому, что я сознавал ее неизбежность. А ведь кроме души Риддла есть еще костяная палочка, вампир, который ее ждет, и мой сон. Получается, Олливандеру тоже есть что мне сказать?.. Но все‑таки он был куда менее важен, чем невыразимцы, и пока события позволяли отложить к нему визит.

Я подумал о наших координаторах в Штабе. К ним стекалось множество информации, в том числе и той, которой не владел ни я, ни, скажем, Клайв Пирс. Но Штаб не двигал нами как шахматными фигурами: Легион любил импровизации, и это стало для меня самым неожиданным открытием с начала службы. Сегодня, запросив на всякий случай подкрепление, я получил ответ, что в стране достаточно легионеров, чтобы справиться с любой нештатной ситуацией, и дополнительные люди не потребуются. Я сомневался, что тридцати человек будет достаточно, если возмущенный народ пойдет на министерских, однако до сих пор Штаб меня не подводил, и я доверился ему и в этот раз.

— А костяная палочка? — спросил Риддл, когда я переоделся и начал готовить ужин. — Неужели тебе не хочется ее испробовать? Олливандер говорил, она создана для воинов. Признаюсь, я не укротил ее, это чуждая и неприятная мне энергия, но ее мощь удивительна, и если ты сможешь ее покорить, она сделает из тебя бога. Разве сейчас она бы тебе не пригодилась?

— Пригодилась, и если у меня будет возможность, я ее заполучу. Но тебе не стоит слишком рассчитывать, что Олливандер освободит твою душу, как только я его попрошу. Он хотел отомстить, и у него это неплохо получилось.

Портрет молчал со скорбным выражением лица, потом произнес:

— Тебе нравится меня унижать. Признайся, Линг, ты получаешь от этого удовольствие…

Подумав для вида, я ответил:

— Наверное, ты прав. Постараюсь следить за собой. Но и ты должен согласиться, что Олливандер подошел к своей мести творчески: он сделал прямо противоположное тому, что делал ты — поймал твою душу, от которой ты так упорно избавлялся.

Больше этим вечером Риддл со мной не разговаривал.

Меня разбудил телефонный звонок. За окнами было темно, огонь в камне почти погас; я перевернулся на бок, держа в руке трубку, и увидел перед собой Эмилию Мазерс.

— Мистер Ди, вы меня слышите? — спросила она.

— Кажется, да, — ответил я, ослепленный ярким экраном. Взгляд моей собеседницы выражал сомнение, но потом она продолжила:

— В сегодняшнем "Пророке" выйдет статья о том, что было в эти выходные в Хогсмиде. Там упоминается ваше имя. Я вам ее послала, прочтите — информация лишней не бывает.

Еще не отойдя от сумбурных сновидений и в глубине души не разобравшись, сон это или явь, я испытал потрясение, видя Эмилию все в том же синем свитере. Внизу экрана виднелись уши и верх головы барашка.

— Мисс Мазерс, вы вообще когда‑нибудь снимаете свой свитер? — спросил я.

Эмилия гневно уставилась на меня и через секунду отключилась, даже не попрощавшись. В недоумении я сел, дотянулся до компьютера на столике и лишь тогда сообразил, что сейчас ляпнул.

От смеха я чуть не выронил планшет, однако каким бы веселым это ни казалось, я сморозил двусмысленную бестактность и понимал, что от меня ждут извинений при первой же встрече.

Статья в сегодняшнем "Пророке", который еще не вышел ни в бумажной, ни в онлайн–версии, была достаточно обыкновенной для текстов, стремившихся оправдать одних и уличить других. Магглы–нелегалы, жившие в семьях колдунов–иммигрантов, не были для английских читателей открытием: традиция совместного открытого проживания колдунов и неволшебников была чужда Европе и британцами не одобрялась. Автор статьи проделывал старый трюк: сперва шла пропаганда ненависти к отдельной группе, подчеркивание ее непохожести и опасности, и в конечном итоге обосновывалась агрессия в ее адрес.

Я нашел фрагмент, о котором говорила Эмилия. Как ни странно, меня хвалили: я подал Министерству плодотворную и верную идею относительно проникновения в страну нелегальных иммигрантов, тем самым способствуя перекрытию каналов и разоблачению преступной сети.

Выходит, невыразимцы не хотели ссорить меня с Министерством. Они надеялись, что Штаб отзовет меня в Дахур для консультаций, а то и для выговора, на несколько дней, за которые невыразимцы могли бы многое успеть. Однако в некоторых вопросах Легион был консервативнее малфоевской Палаты лордов — он никогда не поощрял контакты магглов и колдунов, и я понимал, что никаких консультаций, тем более во время такого расследования, не будет, к каким бы беспорядкам моя идея не привела. Попытка невыразимцев выпроводить меня из страны казалась слабой и неудачной, но недооценивать их не стоило. На часах было пять утра, и решив, что дальше спать не имеет смысла, я встал и начал готовиться к визиту в Азкабан.

Риддл не спал, ожидая, пока я выйду из комнаты.

— Я хочу тебе кое‑что сказать, — произнес он, когда я включил свет и занялся обдумыванием своего раннего завтрака.

— Лучше не надо, а то я опять как‑нибудь не так отвечу, ты начнешь обижаться…

— Не начну, — миролюбиво ответил портрет. — Просто выскажу тебе два соображения, а подтвердишь ты их или нет — твое личное дело. Итак, Линг, ты служишь в Зеленом Легионе. Это верно?

— Верно, — согласился я. — Ты видел меня в форме, так что догадаться нетрудно.