— Тебе туда не хочется, — констатировала Ин перед выходом. Я покачал головой:

— Хочется не хочется, а надо.

На официальных приемах я чувствовал себя чужим. Там собирались аристократы с ветвистой генеалогией, уходящей на десяток — другой поколений в глубь веков, бизнесмены с состояниями, казавшимися мне настолько большими, что обладанием такими деньгами теряло всякий смысл, и важные чиновники, к которым относился и я. Это был мир скучной, претенциозной публики без чувства юмора, которая любила сплетничать и устраивать друг другу мелкие и крупные пакости. У меня плохо получалось поддерживать отношения с важными людьми, поэтому чаще всего я сидел в унынии, мечтая поскорее вернуться домой или перекидываясь с соседями ничего не значащими фразами. Сейчас, на благотворительном вечере Мазерсов, я надеялся, что разговор не сведется к серии банальностей вроде тех, которые мне пришлось выслушать во время первой встречи.

Не успели мы толком оглядеться, как пожилой слуга–эльф попросил меня следовать за ним, и Ин осталась в одиночестве. Замок с неизменными портретами предков, дорогим фарфором и множеством комнат за высокими дверьми напоминал дом Пирса (да и любого другого аристократа). Мы поднялись на второй этаж, удаляясь от зала, где скоро должен был начаться благотворительный аукцион; шум голосов постепенно стих, и нас окутала приятная тишина.

Клайв Пирс ждал меня не один. Вместе с ним в комнате находилась молодая женщина лет двадцати пяти, в джинсах и синем вязаном свитере с веселым белым барашком, что показалось мне несколько вольным выбором одежды для проходившего внизу мероприятия. В отличие от нее, Пирс был в смокинге и бабочке.

— Линг, познакомьтесь. Это мисс Эмилия Мазерс. Возможно, в будущем вам придется работать вместе.

Девушка встала и крепко пожала мне руку.

— Давайте к делу, — сказал Пирс, когда я занял третье кресло. — Надеюсь, всем ясно, что мы не можем позволить невыразимцам обрести полный контроль над постом премьер–министра, кто бы его не занимал. Легион много лет пытался внедрить к ним своих людей, но существует предел допуска, за который ни один из них не прошел из‑за существующих проверок. Мы не знаем львиной доли того, что творится в этом подразделении Министерства. Хуже — мы даже не знаем их силового ядра. Все официальные представители невыразимцев владеют информацией на уровне наших агентов, а потому бесполезны. Буни — первый, кто решил сыграть в открытую. До того, как он стал охранником сознания премьера, мы понятия не имели, что он невыразимец.

— То, что они позволили вам придти на встречу с премьер–министром, либо грубая ошибка, либо начало активных действий, — продолжила Эмилия. — Конечно, они ничего не сделают с ней физически или магически — это нарушение международных конвенций, и никто такого не потерпит, — но они могут вынудить ее уйти, после чего поставят своего человека, которого наверняка уже вырастили и который станет плясать под их дудку. Поскольку невыразимцы вряд ли просмотрели недовольство Бруствера и недооценили вас, они разрешили вашу встречу, чтобы раскрыть карты перед Легионом. Вопрос — зачем им это надо?

Они оба посмотрели на меня.

— Вы действительно не знаете или просто хотите, чтобы я угадал вашу версию? — спросил я.

— Мы хотим услышать новые, — сказал Пирс.

— Я‑то считал, что они ошиблись, что они чересчур тщеславны и недооценили маггловского премьера. Ее поведение на встрече стало для них неожиданностью. Думаю, она давно их раскусила и решила попросить нас о помощи, так что по сути их карты раскрыла она. Если же вы правы, и ход продуманный, вряд ли это перчатка в лицо Легиону. По–моему, дело лично во мне.

Пирс кивнул:

— Это возможно. У них может быть что‑то против тебя?

— Кроме того, что я был Пожирателем? — Я покачал головой. — Нет у них ничего. И кстати, у Бруствера еще достаточно политического веса, чтобы принимать самостоятельные решения. Даже если невыразимцы были против встречи, он мог все сделать по–своему. А сместить Бруствера у них кишка тонка.

— Бруствер — миротворец, — со скептицизмом заметил Пирс. — В наше время это, скорее, исключение, чем правило. На мире много не заработаешь. В данных обстоятельствах смещение — лишь вопрос времени.

— То есть Легион не будет переживать, если Бруствер вдруг выйдет из игры? — удивился я. — Это что‑то новенькое…

— Мы не видим никого, кто способен сейчас занять его место, поэтому он нас устраивает: Бруствер предсказуем, стабилен, но не вечен. — Пирс посмотрел на Эмилию. — Я имел в виду в политическом смысле.

— Мистер Ди, — произнесла Эмилия. — Что бы вы сделали на месте невыразимцев?

Улыбающийся белый барашек на синем фоне казался мне сейчас самой неуместной вещью, какую только можно себе представить в данных обстоятельствах.

— Дискредитировать премьера несложно. Ничто так не снижает рейтинг политика, как два–три удачных теракта. Можно использовать стычки на религиозной почве — то есть еще более серьезные, чем сейчас. Если моя версия справедлива, и каналы поставки нелегалов существуют, это также может нанести по ней серьезный удар.

— Как и по Брустверу. Представьте бойню в Хогсмиде. Колдуны держались подальше от религиозных фанатиков, но сейчас многие из них привезли сюда маггловские семьи и живут вместе, так что нельзя исключать конфликты между местными жителями и приезжими.

Я помолчал, размышляя.

— Насколько мне известно, Бруствер в эти проблемы не вникал, но только потому, что до сих пор не было прецедентов. И я не знаю, что тут можно сделать — разве что выдворить из страны всех нелегалов, которых понавезли колдуны–иммигранты. Но это усилит волнения, а если кто‑то решит этим заняться, сами же англичане обвинят его в фашизме. По крайней мере, некоторые из них…

— Брустверу поставили пат, — заключила Эмилия. — Они вполне способны разыграть эту карту, а он ничего не сможет сделать. Сколько в стране деревень со смешанным населением, подобных Хогсмиду? Если там начнутся неприятности, мало не покажется.

— Мы введем контингент. По договору имеем право.

— Они отстранят Бруствера, выйдут из договора и объявят Легион оккупантами.

— Такое уже бывало, — напомнил Пирс.

— Тогда у нас просто нет времени. Чтобы организовать беспорядки, нужна всего одна команда сверху. Наверняка они без дела не сидели, создавали группы…

— Поверь, мы тоже работали, — негромко сказал Пирс. — Но ты прав, времени нет, и действовать надо сейчас.

Пирс и Эмилия остались в комнате, а я спустился на первый этаж. Аукцион шел своим чередом, и я не стал задерживаться в зале, отправившись бродить по замку в поисках Ин. Ее не было, как и Трента с Полиной. Не знаю, с чего я решил, что они сюда приедут — им было куда лучше в своей тихой норвежской глубинке.

Пройдя несколько комнат, я, наконец, заметил Ин. Встав так, чтобы она меня не видела, я со смешанными чувствами наблюдал за тем, как она что‑то рассказывает Люциусу Малфою, который с выражением невероятной заинтересованности и блеском в глазах следил за каждым ее словом.

На женщин это не действовало. Моя дочь была лисица–оборотень, а магия таких существ — обольщение. Когда‑то, обернувшись людьми, лисы выходили на дорогу, пугая путников ради забавы, завлекали в лес крестьян, строили пакости тем, кто решился им досаждать, или проникали в дома, выходя замуж на глав семейств. Ин не использовала никаких внешних приемов, к которым обращались человеческие женщины. Это была природная магия, и когда она включалась, даже самый обычный разговор становился для собеседника музыкой небесных сфер, и ему было все равно, о чем шла речь — он просто хотел слушать.

— Надо же, кого сюда позвали, — произнес рядом женский голос. Я обернулся.

— Здравствуйте, Нарцисса. Как поживаете?

— Прекрасно, — ответила она, не глядя на меня. — А вот тебе не позавидуешь.

Люциус Малфой давно уже перестал появляться в обществе. После судебных процессов, свалившихся когда‑то на его голову, он постепенно отошел от светской жизни, перестал интриговать и теперь общался лишь с теми немногими друзьями, что у него остались. Спустя десяток лет они основали ностальгическую — и, на взгляд многих, комическую — Палату лордов, не имевшую ничего общего с маггловской, которая ворошила славное прошлое и проповедовала радикальный консерватизм. Однако его место на светской сцене заняла Нарцисса, закалившаяся во времена судов над мужем; я видел ее на званых обедах, посольских приемах, открытиях, закрытиях и прочих собраниях светских персон и высокопоставленных чиновников. Несмотря на возраст, Нарцисса оставалась все такой же великолепной женщиной, при этом не стараясь выглядеть на тридцать в семьдесят, что вызывало во мне уважение, на которое ей, разумеется, было наплевать.