Несколько секунд Поттер ошеломленно смотрел на меня, а потом затряс головой.

— Причем тут это! — воскликнул он. — Какая здесь может быть связь?

— Например, если воскрес ты, мог воскреснуть и он.

— Нет, — твердо ответил Поттер. — Он — не мог.

— Почему?

Гарри колебался, переводя взгляд с меня на шкафы и обратно, потом провел рукой по лицу и, наконец, решился.

— Потому что он убил не меня. Он убил себя. Часть себя во мне. И после этого уже не мог вернуться.

…Он прервался только раз, когда в библиотеку заглянула Джинни и предложила нам сделать перерыв, спуститься вниз и перекусить, но увидев наши лица, не стала настаивать и тихо закрыла дверь. Наконец, я услышал всю историю и получил возможность составить целостное представление о событиях тех лет, поскольку, что бы там ни говорил Дамблдор, у меня никогда не было полной картины.

Рассказ Поттера вызвал во мне множество противоречивых чувств и мыслей, и в первые минуты я просто не знал, что сказать. Гарри тоже молчал, подавленный воспоминаниями. Однако первым заговорил он.

— А теперь объясни, ради чего я тебе всё это рассказывал? Почему ты решил, что он мог вернуться?

— С палочкой это не связано. Я не утверждаю, что её ищет именно он.

Поттер мрачно смотрел на меня. Настала моя очередь рассказывать историю.

— Ты видел когда‑нибудь чары Метки?

Гарри неуверенно покачал головой.

— Не знаю… я не слишком часто пользуюсь Очками. Может, и видел, но не знал, что это они.

— Значит, не видел. Чары Метки ни на что не похожи. Это не цвет, не спирали, не волны — в общем, такое ни с чем не перепутаешь. Чтобы увидеть их в Темные Очки, прибор надо настраивать: эти чары не в ауре, а в теле. Сейчас они почти мертвы, но все равно впечатляют — я уже не говорю о том, какими они были, когда работали…

— Погоди, — перебил меня Поттер. — Хочешь сказать, ты их видел еще тогда?

Я медленно кивнул.

— Да, видел, и это не самое приятное зрелище. Есть вещи, о которых ты не знаешь, как и я не знал того, о чем ты сейчас рассказывал. У тебя портальные заклятья работают?

— Внутри дома — да, — ответил Гарри. Я вытащил палочку, и через секунду стеклянный контейнер, до сих пор лежавший в кармане куртки, переместился ко мне в руку. Я поставил его на стол и осветил Люмосом.

Некоторое время Поттер всматривался в содержимое коробочки, не касаясь стекла, а потом лицо его исказилось:

— Господи, откуда он у тебя! То есть… как ты его нашел!

— Я его не искал и до нашего разговора понятия не имел, что это такое. Но когда ты выбрасываешь в Запретном лесу Воскрешающий камень, будь уверен — с концами он не пропадет.

— Да, верно, — пробормотал Поттер, все еще глядя на коробочку. — Знаешь, лучше убери. Мне ничего этого не надо.

— Камень мне отдали позавчера в Запретном лесу, чтобы я вернул его владельцу.

— Он мне не нужен, ясно? — прошипел Поттер. — Чёрт, Ди, что ты творишь!

— Этот крестраж уничтожил не Дамблдор, — продолжил я, не трогая камень. — В то лето он предложил мне отправиться на поиски одного артефакта, по его словам, очень ценного. Место, где находился артефакт, могло быть под сложной охраной, и чтобы определить природу ее чар, ему понадобился мой патронус. Вряд ли он действительно был нужен Дамблдору, но идти туда в одиночку ему не хотелось.

— И ты пошел? — спросил Поттер.

— Разумеется. Это же приключение. Опасное приключение. Как я мог не пойти? В общем, я остался на улице, он вошел в дом, надел кольцо, а когда я его хватился, он был почти без сознания. Мы вернулись в Хогвартс…

— И ты разрубил крестраж, — сумрачно закончил Гарри. Я кивнул.

— А потом вызвал Снейпа. Послал к нему домой патронуса и через патронуса увидел чары Метки. Они похожи на грибницу или нервы — белые, тонкие, расходятся от Метки по всему телу. Выглядит довольно жутко… Короче: видеть чары могут патронусы–тени, настроенные Темные Очки и особые зелья видения. — Я вытащил телефон и открыл файл с тем фрагментом рисунка Кана, на котором изображался я. — А теперь взгляни.

Поттер взял телефон и посмотрел на рисунок.

— Неделю назад это нарисовал мой сын. Ему семь лет, и он в жизни не пил зелий видения, не носил Темных очков и пока не обзавелся никакими патронусами. На картинке, как ты сам понимаешь, я. И все объяснения, которые я могу этому найти, рано или поздно приводят к фигуре Риддла.

Поттер уставился на экран, быстро взглянув на меня пару раз, будто сравнивая. Через минуту он положил телефон на столик, закрыл ладонью рот и покачал головой.

— Конечно, это только гипотеза, — начал я, решив, что его так потрясло изображение чар Метки, — но логично же…

— У тебя есть сын? — изумленно проговорил Гарри, убрав руку.

— Да, есть.

— И за все эти годы ты ни словом о нем не обмолвился?! А я как дурак рассказываю тебе о своих, думаю, может, в тебе что‑то проснется… Ты вообще представляешь, как на тебя люди смотрят?

— Люди правильно смотрят, — ответил я жестче, чем мне бы того хотелось. Когда разговор заходил о семье, я чувствовал полнейшее нежелание говорить о ней, однако сейчас ситуация требовала откровенности и честности: мне не с кем было обсудить свою проблему, кроме Поттера. — Молчание — это, скажем так, особенность профессии. У нас не принято говорить о детях.

— Знаешь, тебя в школе психом считали, и ты не сильно изменился, — сказал Поттер с искренней обидой в голосе.

— То, кем меня считали в школе, совершенно не при чем. Это правила, дисциплина Легиона. Семья и дети — уязвимое место любого, у кого они есть. Мы не говорим о них не потому, что такие бессердечные или равнодушные, а чтобы их защитить. Многие колдуны, которых мы искали и ищем до сих пор, умеют слать проклятия на любые расстояния, и не хватало только, чтобы они подслушали имена наших детей.

— Вуду и всё такое, — примирительно сказал Поттер.

— Вуду — детские игры.

— Ладно, не придирайся, — Гарри улыбнулся, и я, по всей видимости, был прощен. — Но все равно, у меня в голове это не укладывается. Ты совсем не ассоциируешься с семьей, детьми… Кстати, Гермиона за тебя очень переживает. Одно время даже хотела тебя с кем‑то познакомить.

— Какой кошмар.

— Нет, я серьезно! — Гарри сразу оживился. — На тебя посмотришь — ты всегда такой сдержанный, серьезный, закрытый, всегда чем‑нибудь занят. Ни у кого и в мыслях не было, что у тебя, оказывается, есть ребенок.

— Дети, — усмехнулся я. — У меня трое. Дочери уже взрослые. Им по двадцать три.

— С ума сойти! Близнецы? — Поттер в восторге хлопнул ладонями по коленям.

— Нет, не близнецы, просто двойняшки. Слушай, может, вернемся к делу?

Гарри без возражений взял телефон и вновь посмотрел на включившуюся картинку.

— Ладно, что мы имеем… — проговорил он. — Твой сын нарисовал чары, которые нельзя увидеть. Может, он о них слышал? Ты кому‑нибудь их описывал?

— Да, я говорил о них с Мэй, но это было давно, в училище, когда мы только познакомились. И она точно не станет рассказывать семилетнему ребенку, что его папа похож на дурной призрак.

— Значит, ее зовут Мэй… — улыбаясь, начал Гарри, но тут же состроил серьезную физиономию. — Тогда объясни, каким боком тут Риддл. Я не возражаю, просто пытаюсь разобраться. Интуитивно связь есть, но по факту я не понимаю, как это возможно.

— Я тоже не понимаю. Хотя десять минут назад ты говорил, что видел его в образе ребенка.

Поттер взглянул на меня с подозрением.

— Имеешь в виду реинкарнацию? Вообще‑то я в нее не верю.

— Зря не веришь, но я имел в виду не это. Считается, что поврежденная душа не способна воплотиться, но на самом деле мы не знаем, на что она способна. Душа бессмертна и даже в усеченном виде как‑то где‑то существует. Никто не умирает до конца. Даже магические портреты хранят тени умерших.

Гарри отчего‑то напрягся, но молчал, и я продолжил:

— Есть еще кое‑что. Мой сын — необычный ребенок. У него особый склад ума, и ведет он себя не как другие дети. Дочери полагают, что такое поведение похоже на форму аутизма, но я не считаю его больным. И не потому, что он — мой сын, а я такой вот упертый слепец, — добавил я, видя, как на лице Поттера проступает сочувственное выражение. — Да, у него есть черты, которые заставляют так думать, но это только внешнее сходство. Основание под этим другое. У него бывают видения, очень странные сны, иногда он предсказывает будущие события… в общем, много разных необычных мелочей. Аутические черты — не проявление болезни, а компенсация психики за такие способности. У него какая‑то непонятная внутренняя жизнь, и это… — я указал на телефон, — очень сильно меня тревожит. Не знаю, но возможно то, что осталось от Риддла, каким‑то образом вступило с ним в контакт.