Кортес, как и всегда, не поддался унынию и решил лично возглавить следующую экспедицию. Эта новость привлекла многих добровольцев. К началу 1535 года маркизу удалось собрать триста человек команды и пятьдесят лошадей. Замысел этой третьей экспедиции был весьма оригинален: половина экспедиционного корпуса отбывала из Тегуантепека на трех кораблях, которые удалось подготовить к плаванию; вторая половина под командованием Кортеса и его верного помощника Андреса де Тапиа двигалась на запад по суше. Бросив вызов Гусману, Кортес без боя пересек территорию, находившуюся под контролем бывшего председателя Аудиенции, и 15 апреля вышел к Чаметле к северу от Наярита. Разграбленный корабль Бесерры восстановлению не подлежал, но корабли из Тегуантепека прибыли к месту встречи в назначенный срок. Они были слишком малы, чтобы принять на борт всех солдат, лошадей, пушки и снаряжение, поэтому им предстояло совершить челночные рейсы. На корабли погрузилась часть войска под началом Кортеса, а оставшиеся на берегу солдаты Тапии стали лагерем в ожидании второго захода. Но второго захода они, однако, так и не дождались.

Если до Калифорнии переход прошел без каких-либо сюрпризов, то обратный путь к Чаметле стал настоящим кошмаром. Поднявшаяся буря разметала корабли. Один был выброшен на рифы в заливе Матанчен, другой укрылся в неизвестной бухте, окрещенной Гуайябаль, а последний был вынужден три месяца спасаться от разбушевавшейся стихии в устье реки далеко к югу от Чаметлы. Его шкипер решил вернуться к Кортесу, не заходя за войсками Тапии, которые, впрочем, его уже не ждали и маршировали на север. В вынужденном бездействии время для Кортеса тянулось невыносимо долго. Он официально вступил во владение новой территорией, которую назвал Санта-Крус, поскольку ступил на калифорнийский берег 3 мая, в праздник Обретения Святого Креста.

Когда единственный уцелевший корабль вошел в бухту Санта-Круса, маркиз вместе с командой плотников отправился спасать два судна с грузом продовольствия. Один пришлось затопить, а второй был отремонтирован ценой титанических усилий. С полными трюмами Кортес поспешил обратно в Калифорнию, где его войско умирало с голоду, не сумев найти источники снабжения в диком краю, населенном воинственными кочевниками. Изобилие после долгого воздержания нанесло последний удар желудкам солдат, очень многие из которых не пережили этого испытания. Кортесу пришло время задуматься о дальнейших действиях. Он исследовал под парусом бескрайний залив Санта-Круса, названный морем Кортеса, и обнаружил китов. По легенде, он окрестил новые земли Калифорнией по имени королевы Калафии, главного персонажа модного в то время рыцарского романа.[220] Но это название не фигурирует ни в одном документе, вышедшем из-под его пера, и сомнительно, чтобы он когда-либо его употреблял. Калифорния для христианина Кортеса всегда оставалась Землей Святого Креста.

На горизонте показался парус корабля, огибавшего мыс: это Франсиско де Уллоа нарушил летаргический сон этого мира, утонувшего в одиночестве бескрайних просторов. Он доставил письмо от Хуаны, которая, уже год не получая вестей от мужа, волновалась и требовала супруга домой. Гонец передал также и послание от новоприбывшего вице-короля Антонио де Мендосы, вступившего в должность в Мехико 14 ноября 1535 года. Вице-король Новой Испании желал видеть маркиза дель Валле. Кортес должен был возвращаться. Он доверил Уллоа обустройство испанского поселения в Санта-Крусе, оставил двадцать лошадей, запасы продовольствия на год и обещал скоро вернуться.

На обратном пути корабль пришлось снимать с мели. Кортесу встретились два судна, которые только недавно были спущены на воду в верфях Тегуантепека и теперь шли ему на помощь. Маленькая флотилия добралась до Сантьяго-де-Колима, а в апреле 1536 года вошла в гавань Акапулько. 5 июня Кортес вернулся в Куэрнаваку.[221]

Южное море – это те же Лас-Гибуэрас. Тот же всплеск нерастраченной энергии, невероятное упорство в завоевании бесполезного, готовность пожертвовать состоянием ради погони за миражем. Как десять лет назад бежал в джунгли Гондураса губернатор Новой Испании, так теперь бежал маркиз дель Валле. За эти годы Кортес ничуть не изменился. Ему все так же было необходимо куда-то устремляться, гнаться за мечтой.

На тихоокеанском побережье он был вдали от Хуаны. Кортес не был создан для жизни с испанкой. Его жена, юная изнеженная аристократка, не испытывала к Мексике и мексиканцам ничего, кроме презрения. У супругов не было общих точек соприкосновения. Пока Кортес пропадал на верфях Тегуантепека, жители Куэрнаваки засыпали Аудиенцию жалобами на плохое обращение. Если поток петиций и можно объяснить интригами, то только отчасти. Главной виновницей была надменная, бездушная и жестокая маркиза.

Одной из немногих радостей, доставленных Кортесу этим союзом, был сын Мартин. Именно он был объявлен наследником майората по достижении им возраста трех лет. Право старшинства не было общим правилом в Кастилии. Для того чтобы передать свой удел старшему сыну, требовалось разрешение короля. Кортес получил это право в июле 1529 года вместе с маркграфством. Но только в январе 1535 года под пальмами Колимы он нотариально оформил передачу майората Мартину, чтобы тем самым обеспечить на будущее единство своих мексиканских владений.

Отправляясь в поход в неизвестность по волнам Южного моря, Кортес избрал самый удаленный в то время от Испании уголок мира. И не случайно. Он чувствовал себя тем увереннее, чем дальше находился от своей исторической родины Кастилии. Забираясь в труднодоступные и неизведанные места, он избегал любого преследования властей.

Однако одна мысль не давала ему покоя. Кортес не мог допустить, что чудовищный произвол его врага Нуньо де Гусмана в 1528–1529 годах не был санкционирован короной. Кровавая эпопея в западной Мексике была щедро вознаграждена. За пытки и убийство мичоаканского касика Кальсонцина, за спровоцированные жестокостью и несправедливостью восстания индейцев, за бесконечную череду злодеяний в западных землях, которые он предложил назвать Большой Испанией – la Mayor Espaca, Гусман получил в 1531 году от короля титул губернатора «Галисии Новой Испании», которая в дальнейшем станет Новой Галисией. Области, включившие в себя земли Халиско, Наярита и Синалоа, составляли часть доиспанской Месоамерики науа. Кортес считал, что имеет моральное право на них. Гусман и его прихвостень Чиринос не только захватили эти земли, но и установили на них огнем и мечом жестокие порядки, вызывавшие отвращение у главнокомандующего. Поскольку Аудиенция была глуха к стонам Тонамы и Наурита, Кортес решил сыграть роль верховного судьи и восстановить справедливость, хотя больше и не имел на это прав. Вместе с францисканцами он вознамерился повергнуть в прах Нуньо де Гусмана и начать борьбу с произволом государства.

Калифорнийские экспедиции Кортеса в значительной степени объяснялись стремлением остановить экспансию Гусмана в северном направлении. Неудача Луиса де Кастильи, отправленного в 1531 году с сотней солдат в Новую Галисию и постыдным образом захваченного в плен Гусманом, несколько охладила Кортеса и вынудила отказаться от открытой военной кампании против рабовладельца из Пануко. Но само присутствие его кораблей у берегов Новой Галисии оказывало психологическое давление на Гусмана, который не знал, что ждать от такого врага, как Кортес. Жажда справедливости нашла свое отражение в той настойчивости, с какой Эрнан добивался возобновления судебного процесса против бывшего председателя Аудиенции. Иск был удовлетворен в 1534 году, и его свидетели стали главными обвинителями.

Можно бы предположить, что, оставив Мехико и отправившись исследовать Южное море, Кортес тем самым успокоил испанские власти. Но ничего подобного. Вторая Аудиенция старалась воткнуть еще больше палок в колеса морского предприятия конкистадора. Возник неприятный вопрос о носильщиках. Епископ Фуенлеаль запретил маркизу дель Валле использовать индейцев-носильщиков для доставки на морские верфи в Акапулько необходимых материалов. И это в стране, где три тысячи лет грузы переносились главным образом на спинах! У конкистадоров-добровольцев, отправлявшихся к Южному морю, под разными предлогами власти конфисковали имущество. Кортесу то и дело приходилось бороться за отмену решений, продиктованных патологической ненавистью к нему и его делу. И тут вмешался король. 1 марта 1535 года он адресовал Кортесу дополнение к капитуляциям от 1529 года; в одностороннем порядке он извещал об изменении контракта.[222] Король поднимал тарифы; в случае открытия новых земель налог на движимое имущество (rescate) повышался до 33,33 процента: пятая часть становилась третью! Что касается недвижимого имущества, то есть самих покоренных земель, то аппетиты короля выросли до 60 процентов. Частный бизнес конкистадоров постепенно заменялся государственной монополией. Кортес искал и не мог найти себе новое место на шахматной доске ненасытной колониальной власти.