31 октября 1527 года три корабля вышли из Закатулы и собрались вместе в заливе Зигуатанехо, чуть дальше к востоку. На борту находилось сто десять человек. В конце января Сааведра, потеряв два корабля, добрался до Филиппин у острова Минданао. Оттуда он взял курс на юг к Молуккским островам, но там ждали португальцы, скорые на расправу. В конце марта испанцы достигли острова Тидор, где подобрали нескольких уцелевших соотечественников из экспедиции Лоаиса. 3 июня 1528 года, наполнив трюмы пряностями, Сааведра направился в обратный путь. На его «Флориде» находилось шестьдесят тонн гвоздики, но не более четырех десятков человек команды. Не сумев справиться со встречными ветрами и вернуться в Америку, Сааведра повернул назад. Через год он предпринял новую попытку, но также без успеха. В декабре 1529 года корабль вернулся на Тидор, но уже без капитана, скончавшегося в тщетной борьбе с ветром и течениями. Оставшиеся в живых участники экспедиции попытались добраться до Испании, плывя на запад. Но в Малакке они были схвачены португальцами и доставлены в Гоа, в Индию, откуда в 1534 году последним уцелевшим пяти или шести членам команды удалось попасть в Португалию, а оттуда – в Испанию.

Экспедиция, организованная Кортесом, завершилась полным провалом, но присутствие Сааведры на Филиппинах и Молукках в 1528 году ускорило процесс переговоров между Испанией и Португалией. Благодаря вмешательству Кортеса испанский король сумел получить во владение Филиппины в обмен на отказ от всех претензий на Молуккские острова. По договору от 22 апреля 1529 года каждая из морских держав получала свои острова пряностей.

22 августа 1527 года ситуация в Мехико резко ухудшилась. Алонсо де Эстрада, ободренный бог весть знает какими новостями из Испании, решил заставить силой муниципальный совет Мехико передать ему все полномочия. Переворот был шит белыми нитками. Алонсо вытащил на свет королевский указ от 16 марта 1527 года (то есть подписанный спустя шестнадцать дней после смерти Маркоса де Агилара), согласно которому усопший получал право назначить себе преемника! Кто мог отнестись всерьез к посмертному назначению? Тогда Эстрада поспешил предъявить загадочный документ, заверенный нотариусом 28 февраля, – на этот раз накануне смерти Агилара, – в котором последний назначал его своим преемником. Члены муниципального совета были совершенно сбиты с толку этими документами, а может, просто устали от дрязг, поэтому не препятствовали королевскому казначею.

Эстрада не замедлил выпустить из тюрьмы своих приспешников Салазара и Чириноса, а затем изгнал Кортеса из Мехико. Свергнутый губернатор укрылся сначала в Койоакане, затем бежал в Текскоко, а спустя некоторое время нашел убежище в Тласкале. Эстрада разослал по всей стране вооруженные отряды для сбора золота. По его приказу были вскрыты доиспанские захоронения: у живых уже не осталось золота, пришел черед умерших расстаться с золотыми украшениями. Диас дель Кастильо писал, что первым занялся грабежом могил запотеков некий капитан Фигуероа.[202] Положение становилось невыносимым.

На фоне этих событий до Кортеса дошла весть, что король запретил публикацию его произведений и приказал сжечь все напечатанные экземпляры его реляций. В апреле в Севилье, Толедо, Гранаде и других городах заплясали языки пламени костров, на которых сжигались книги Кортеса.[203] Совершалась явная несправедливость. Официально этого запрета добился несчастный Панфило де Нарваес, утверждавший, что Кортес в своих книгах его оклеветал. Но поползли слухи, что Кортес не боится Бога, что означало на языке инквизиции неблагонадежность.

Загнанный в угол Кортес решил вернуться в Испанию и лично объясниться с Карлом V. Тем более что он увидел знак одобрения со стороны монарха в том, что тот встал на его сторону в финансовом конфликте с преемником Веласкеса на посту губернатора Кубы. Кроме того, Эрнан получил теплое письмо от председателя Совета Индий Гарсии де Лоаиса, также советовавшего возвращаться. С февраля 1528 года Кортес готовился к отъезду. Он приобрел два корабля, собрал запас золота, серебра и гору предметов искусства. В путешествие он брал с собой верных друзей, среди которых почетное место занимали Гонсало де Сандоваль и Андрес де Тапиа. Кортеса, естественно, сопровождал целый двор мексиканских вождей; и что любопытно, с ним отправлялись в путь танцовщики, музыканты, игроки в мяч, акробаты, жонглеры и всевозможные карлики, горбуны и прочие уродцы, без которых не мог обойтись ни один дом мексиканского тлатоани. Только в начале апреля, прибыв в Медельин на землю тотонаков, Кортес узнал о смерти отца. Перевернулась страница жизни. Эрнан враз утратил опору и ориентир. Сколько раз отец, этот ловкий адвокат, вытаскивал его из трудных ситуаций! Кортес стал сильнее сутулиться, глаза уже не горели прежним огнем.

Когда Кортес готовился выйти в море, он еще не знал, что в это самое время, 5 апреля, Карл V принял решение передать управление Новой Испанией Аудиенции – некоему подобию трибунала с функциями исполнительной власти. Аудиенция состояла из пяти членов, и председателем был… Нуньо де Гусман, жестокий губернатор Пануко. Итак, в Испанию возвращался Кортес, утративший дорогого человека, преданный королем, сраженный клеветой и уставший от жизни. 15 апреля его корабли подняли паруса, и после сорока двух дней безостановочного плавания Кортес прибыл в Палос. Когда в конце мая он ступил на пристань испанского города, исполнилось двадцать четыре года с тех пор, как он оставил родную землю, ставшую для него чужой.

Пройдя с милю, Кортес очутился вместо шумной сутолоки набережных Палоса в тишине францисканского монастыря Ла Рабида. Некоторые биографы конкистадора преподносят его возвращение как триумфальный реванш амбициозного человека, четверть века назад отправившегося с этой же пристани искать счастья без гроша в кармане. На самом деле прибытие Кортеса в мае 1528 года было обставлено очень скромно. Да и отчего ему радоваться и торжествовать? Мексиканские владения отнял Эстрада, а отношение королевского двора походило на опалу. Почти сразу по прибытии в Испанию скончался в Палосе верный Сандоваль. Он прошел с Кортесом все битвы, делил все радости и невзгоды и вот теперь умирал в доме канатного мастера, где нашел свой последний приют, не имея сил двигаться дальше. Хозяин дома не постыдился украсть у умиравшего Гонсало тринадцать золотых слитков, составлявших все его богатство.[204]

Вокруг царили смерть и уныние, обитель Ла Рабида явилась утешением и убежищем.

Этот знаменитый францисканский форпост, нацеленный на Новый Свет, принял Кортеса и его свиту в восемьдесят человек, с ягуарами, броненосцами, двуутробками и тропическими птицами. Эрнан нашел здесь поддержку и понимание. Как и всегда, когда ему было необходимо проанализировать события, он взялся за перо. Кортес писал императору, председателю Совета Индий Лоаисе, своим покровителям герцогу Бехару, герцогу Медины и Сидонии и графу д'Агилару; он мобилизовал родню, искал поддержки ордена францисканцев и, конечно, в первую очередь собирал информацию. Кортес узнал о заговоре, готовившемся против него, когда снаряжал корабли для отъезда в Испанию. Назначение первой Аудиенции 5 апреля 1528 года внешне не вызывало подозрений. Но цель короля была более чем прозрачна: хотя он сформулировал ее в инструкциях теоретически секретных, но подписанных в тот же день.[205] Карл V требовал от Нуньо де Гусмана, нового хозяина Новой Испании, перевести владения Кортеса на его имя; само собой разумеется, чтобы прибрать к рукам собственность губернатора, того следовало убрать. Король предоставил Гусману на выбор два решения: убить Кортеса, если председатель Аудиенции сумеет его схватить, или прибегнуть к судебному процессу, средству более медленному, но верному. В оплату этой низости Карл V обещал закрыть глаза на работорговлю, организованную Гусманом с большим размахом на земле гуацтеков, чьим губернатором он был формально назначен.[206] Эта сделка за счет индейцев наносила особенно тяжелый удар по Кортесу и его политике.