Еще в пути погрузившись в атмосферу островов, Кортес сразу усвоил все составляющие существования в Индиях: отсутствие правил, неумеренность аппетитов, деградация общественной жизни из-за зависти, клеветы, коррупции, предательства, обмана, жажды власти и конечно же «золотой лихорадки».

Остров, на который ступил Кортес, был уже не тем земным раем, что когда-то открылся Колумбу. Хотя по-прежнему зеленели кроны высоких деревьев и лучи ласкового солнца, падая сквозь листву, источали волшебный свет, присущий только тропикам, а море в этих широтах приобретает чарующий лазурный цвет, остров погибал в огне и крови. Истребление местных жителей, которых Кортесу еще удалось застать, вступало в последнюю фазу.

Когда Колумб достиг берегов Гаити, все Большие Антильские острова (Кубу, Эспаньолу, Пуэрто-Рико и Ямайку) по большей части населяли тайноc, происходившие из арауканской ветви южноамериканских индейцев. Их мир был этнически разнородным, но при этом объединенным общим для всех образом жизни – полусадоводческим, полуграбительским – и верованиями, которые сыграли значительную роль в исторической отсталости, вызванной жизнью на островах.[51] В противоположность легенде, которая в своей идеализации индейца тайно создала из него тип «доброго дикаря», живущего нагим в единении с природой и никому не чинящего зла, островитяне при случае могли показать себя умелыми воинами. Колумб, грезивший о Китае (Катэй) или Японии (Кипанго), был крайне разочарован более чем скромной цивилизацией тайноc, о которую разбились все его мечты. Вместо парчи – хлопчатобумажные набедренные повязки, взамен дворцов с золотыми куполами – хижины с крышей из пальмовых веток. Расстроенный первооткрыватель отвратил свои взоры от аборигенов навсегда, за исключением одного раза, когда он сообразил, что из них могут получиться отличные рабы. Одержимый идеей открытия пути в Индию, Колумб никогда не интересовался жизнью островитян, которых не принимали всерьез из-за их малочисленности и относились как к вещам. Отсутствие пряностей, по крайней мере тех, что ценились в Старом Свете, и запрет от 1496 года на вывоз рабов в Испанию свели освоение острова к поиску единственного стоящего товара – золота.

Золото, добываемое вначале в обмен на медные колокольчики, стекляшки, гвозди и шерстяные колпаки, быстро превратилось по требованию генуэзца в единственную форму выплаты дани: все индейцы старше четырнадцати лет были обязаны под угрозой жестоких телесных наказаний доставлять людям Колумба котелок золотого песка раз в три месяца. Касики – индейские вожди – должны были выставлять калебасу, полную золота, каждые два месяца.[52] Эти меры были настолько же бесчеловечными, насколько нелепыми. Хотя золото и было известно тайноc, его было мало, и оно не имело для туземцев такой притягательной силы, как для жителей Старого Света. тайнос равно ценили перья редких птиц, хлопковые ткани, нефрит из Центральной Америки, мексиканский обсидиан, янтарь, перламутр, а также некоторые виды раковин. Желтый металл не выглядел в их глазах единственным универсальным олицетворением богатства, каким его считали конкистадоры. Золото, что встречалось в Санто-Доминго, было в значительной части ввезено на остров из других мест. Оно поступало в виде украшений с побережья Панамы или Колумбии и ковких листов для холодной обработки. Нет никакой уверенности, что местные жители владели какими-либо технологиями по обработке или хотя бы добыче золота. В любом случае просеивание золотоносных песков не было видом повседневной или специализированной деятельности индейцев. Почти все золото тайноc являлось результатом торгового обмена с южноамериканским континентом или трофеем в войнах с другими островами. Для аборигенов золото было предметом искусства, а не сырьем.[53]

Поэтому легко представить, до какой степени поиск золота завоевателями подорвал и разрушил уклад жизни индейцев. Обязав мужчин искать золото – противоестественное для них занятие, – испанцы вынуждали их забираться все дальше от родных мест, отрывая от обычных дел по добыванию пропитания: разведения садов, охоты или рыбной ловли, – и разлучая с семьями. Тяжелый труд, издевательства и унижения скоро привели к восстанию. Но зло уже собирало свои плоды; жителям грозил голод, ослабленные организмы не могли противостоять микробам, занесенным из Старого Света. А главное, традиционный мир аборигенов был уничтожен до основания.

Политика Бобадильи, присланного на смену Колумбу, не дала никаких положительных результатов. В 1500 году, желая положить конец монополии клана Колумба, он попытался «приватизировать» эксплуатацию ресурсов острова путем предоставления испанским колонистам крепостных поместий – repartiementos. Таким образом, он передал управление индейцами в руки испанцев, имевших право присваивать плоды принудительного труда туземных невольников, чье положение мало отличалось от рабства. Очевидно, что этот труд был направлен исключительно на добычу золота в Сибао. То, что испанцев было не более двух сотен, нисколько не умаляло опасности, таящейся в подобной политике, настолько же аморальной, насколько и анархической, которая отдала индейцев в полную и бесконтрольную власть типам без стыда и совести. тайнос охватило отчаяние.

В летописи злодеяний отдельная страница отведена женщинам. Первыми колонистами были мужчины, не обремененные семьей, и нагие туземки пришлись им по вкусу. Похищение женщин, которых испанцы делали своими сожительницами, не могло понравиться мужьям, вынужденным работать на приисках вдали от дома. Захват красивых индианок приводил к бесконечным стычкам. Сексуальные контакты Старого и Нового Света сопровождались к тому же обменом венерическими заболеваниями: моряки Колумба привезли с собой свою заразу, а местные женщины наградили их американской формой гонореи, которую тайнос называли гуаринарас или ипатайбас. Первое время новая загадочная болезнь стала с удивительной быстротой распространяться среди туземцев, организмы которых не были готовы к борьбе с неизвестным микробом, а традиционное лекарственное средство в виде коры гайяка (гвайакана) не помогало. Испанцы, в свою очередь, сделав для себя это неприятное открытие, с 1496 года, не испытывая более доверия к туземным женщинам, открыли безобразную торговлю юными девушками тайноc, не достигших половой зрелости или не утративших девственность.[54]

Летом 1501 года, спустя несколько недель после назначения Овандо репартьементос Бобадильи были аннулированы испанскими королем и королевой. Не столько из-за этических соображений, сколько в силу прозаических политико-юридических причин. Королева Изабелла, продолжавшая оказывать поддержку Колумбу, была против дробления «Западных Индий» на мелкие частные владения и потребовала восстановления монополии адмирала. Возможно, она рассчитывала вернуть когда-нибудь короне всю собственность, переданную Колумбу, а допустив раздел, целого уже не заполучить никогда. Назначение Овандо было продиктовано временной стратегией и явилось результатом компромисса, так как хотя оно и было официально направлено против Колумба, на самом деле поддерживало восстановление монополии.

Овандо никогда особо не задумывался о проблеме земельной собственности, которая оставалась за скобками, и просто перенес на Эспаньолу порядок, заведенный в ордене Алькантары. По примеру мусульман, побежденных в ходе Реконкисты, индейцы должны были размещаться в энкомьендах, другими словами, препоручались испанским управляющим, которым в обязанности вменялись их защита и обращение в христианство. Энкомендеро должен был также обеспечить экономическую рентабельность полученного поместья. Пятая часть доходов, – собираемая главным управляющим, – направлялась королю. На бумаге политика Овандо отвечала условиям патроната (patronato) – обязательства обращения индейцев в христианство, – при этом вписывалась в историческую традицию управления и обеспечивала официальный сбор налогов в королевскую казну, которая вечно была пуста.