- А как ты вошёл? - спрашиваю удивлённо, на что он:

- Так я ещё месяца два назад делал дубликат ключей на всякий случай. Не думал, что придётся воспользоваться при таких обстоятельствах, но как чувствовал.

- Не стоило тебе возвращаться.

- Разве ты не хотела этого?

- Я не хотела терять тебя, но раз ты ушёл, какой смысл поворачивать назад?

- Я был не прав.

Пару минут я пытаюсь строить из себя недотрогу, но вскоре сажусь рядом с ним, беру за руку. Да, я хотела, чтоб он вернулся. Мне не верится, а внутри у самой блаженный трепет. Никаких обид, никаких саднящих ран.

- Давай попьём чай, как раньше? Посидим, обсудим то, что до этого дня случилось, решим, как быть дальше.

- Хорошо.

Марк ставит чайник, вскоре мы садимся за стол, объясняемся. Точных слов теперь не припомню, но было приятно. Что-то тёплое, искреннее. В результате разговора приходим к выводу, что будем, как прежде, жить вместе, а дальше покажет время. "Я не уйду" - эту фразу Марк повторяет множество раз, её я только и запомнила, а вскоре мы ложимся спать. Вместе. В обнимку.

Когда я проснулась и обнаружила, что рядом в кровати никого нет, на пару секунд впала в ступор. Сон или реальность? Чемодан, стоявший у порога, тоже исчез. Какие тут сомнения? Разумеется, всё приснилось, НО. Если б не тот факт, что на столе стоял бокал с выпитым чаем. Я помнила наверняка, что тогда, когда ложилась спать до материального или абстрактного прихода Марка, на столе ничего не оставалось. Все бокалы я ставила на тумбу рядом с плитой. Вот тут-то стало не по себе. Во-первых, от жестокой шутки воображения с возвращением Марка, во-вторых, нарисовывался вопрос: действительно ли это было шуткой. Возможно, он всерьёз приходил? Тогда почему ушёл, ничего не сказав? Почему один бокал? Мысли путались. Я задавала вопросы, на которые ответы, конечно, никто мне дать не мог. Страх. Непонимание. Безысходность. Что делать? Как дальше жить?

Встретившись взглядом с голодной Бусинкой, заставила себя подняться. Еды не осталось. Ни сухого корма, ни яиц, ни картошки, ни макарон. Глянув в зеркало, с трудом себя узнала. Если и раньше свой вид не оставлял меня удовлетворённой, то в те минуты при виде пойманной отражением девушки стало жутко. Лицо осунулось, кожа пожелтела, покрылась какими-то пятнами, прыщами. На голове - стог сена, залитый маслом. Глаза пустые. Сходив помыться, я посушилась, оделась в то, в чём ездила к маме в СИЗО, синяки под глазами неудачно замазала тональным кремом, поставила на зарядку неясно с какого дня отключившийся телефон, посмотрела время, дату. Из "Охоты на овец" в мягкой обложке взяла тысячную купюру. Я-то могла умереть от голода, но не имела прав дать умереть кошке, которую приютила. Оставшееся чувство ответственности за живое существо в какой-то степени грело душу, доказывая тот факт, что я всё ещё с трудом, но жила. Не превратилась в кусок высохшего мяса. Сердце, вопреки всему, не встало. И даже если в моём мозге произошли какие-то сдвиги, доля сознания по-прежнему имелась.

Расплатившись в ближайшем супермаркете за кошачий корм, молоко, консервы, коробку дешёвого чая, куриное филе, я вышла с пакетом из магазина, на секунду потерявшись. Окружающая суета в моём восприятии происходила в замедленной съёмке. Разумеется, тут сказалась и долгая нехватка воздуха, и длительное отсутствие в социуме. Посмотрев по сторонам, я решила сходить покормить дворовых кошек, совесть грызла. Как они? "Благо, - думалось, - лето. Чем-нибудь да можно перебиться. Не умирать на морозе". Однако у подъезда меня встретила миниатюрная, хромая бабушка. В платке, в жёлтом платье с ромашками, с матерчатой сумкой. Не обращая внимание на её нескромный, любопытный взгляд, я стала насыпать сухой корм, когда услышала:

- Девушка, ты б больше сюда не ходила. Убили зверьё-то.

Я повернулась. В её глазах читалось сожаление.

- Как убили?

- На прошлой неделе служба приезжала, всех по району отравили: и котят, и взрослых.

Секунд десять я переваривала эту мысль, глядя на рассыпанный на асфальте "Китекет". Отравили? Если где-то пошла трещина, то рушится всё.

- Дай Бог тебе здоровья, - неожиданно произнесла бабушка. - Несчастная ты девушка. На всех сострадания не хватит. Сердцем жить тяжело, раньше времени выдохнешься.

Не зная, что сказать, я кивнула.

- А за кисок не переживай. Женщина с нашего дома, как положено, похоронила, кого сумела, в овраге. Им сейчас хорошо. Да и всем нам на том свете хорошо будет.

- Может быть, - прошептала я, чувствуя, что глаза мгновенно стали влажными.

- Ну, счастья тебе. А хочешь поплакать - поплачь, не стесняйся слёз. Всё легче.

- Спасибо. И вам счастья.

По дороге к дому я с трудом держалась. Оттёкшие веки болели. Выложив продукты, накормила Бусинку, включила компьютер - интернет был отключен за неуплату. Тоска разливалась по телу, не медля. Нутро ныло так, будто кровоточащие нарывы, расковыренные пустоты заполнились солью. До самого вечера просидела на кровати, не имея ни одной разумной мысли в голове. Всё путалось, закручивалось, завинчивалось. Куда вынесла меня жизнь? К какому берегу? Какое у него название? Или же это не конечная точка? Страшно было знать, что ждёт дальше.

А дальше мои приступы стремительно обострились. Пару раз в дверь стучали соседки, спрашивали, всё ли у меня в порядке, так как неоднократно слышали крики, зная при этом, что более со мной никто не живёт, никто не приходит. Я не помнила того, что кричала, но с чего бы им врать? Вероятно, это происходило во сне, но у них сложилась своя версия. В один из июньских солнечных дней ко мне без предупреждения нагрянула хозяйка. Когда она постучала, я лежала в постели. Не спала, просто лежала, смотрела в стену. Открыв дверь, удивилась. Она, судя по всему, тоже. Вид у меня крайне отличался от того, каким был в нашу последнюю встречу.

- Как ты поживаешь? - осматриваясь, настороженно спросила она, войдя в комнату.

К счастью, особого срача не наблюдалось. Разве что несколько грязных тарелок, мусор на полу.

- Да ничего, - растерявшись, пролепетала я. - Вы за деньгами?

- Нет-нет, деньги отдашь потом, как сможешь. Я тут в налоговую по делам приезжала, решила забежать, поздороваться. Ты всё ещё болеешь?

- Немного.

- Извини, если лезу не в своё дело,- помедлив, начала она, колеблясь, - твои соседки говорят, ты кричишь частенько. Беспокоятся. Всё нормально, Кир? Если какие-то проблемы, можешь сказать мне. Чем смогу, постараюсь помочь.

- Если честно, я не помню, что кричу, - отмахнулась я. - Скорее всего это происходит в бреду из-за температуры. Не о чем беспокоиться.

- А молодой человек, с которым вы собирались уехать?

- Что?

- Как бы лучше выразиться...это никак не связано с ним? Он тебя не обижает?

- Нет. Он больше тут не живёт.

- Вот как. А что с Питером? Почти месяц прошёл с тридцатого мая. Передумали?

- К сожалению. Поэтому вы не ищите других жильцов, я останусь.

- Остаёшься? - растерялась она. - Ладно. Если вдруг что, звони.

На этом мы и простились.

Что происходило с мамой, мне не было известно. Что с Кириллом - тем более. Где они? Когда суд? Что с квартирой? Данная информация была недоступна. Шла неделя, другая. Отчим стал являться всё чаще. Я осознавала, что это бредни. Что его нет более в этом мире, доказательством чему служили запачканные кровью вещи, к которым я так и не посмела прикоснуться и постирать. Да и о какой стирке речь? Время от времени стирала нижнее бельё, носки - и то хорошо. Наверно, можно было б всё оставить так, как есть. Смириться со всем, что случилось, постараться выйти из сложившегося положения. Возможно, если б рядом была чья-то рука, так бы всё оно и случилось, но не было никого. С каждым днём я всё глубже погружалась в свои страхи, вышедшие за рамки сновидений, обретя форму бреда. С ужасом ждала наступления ночи, так как именно в темноте вся чернота просачивалась наружу. Справляться с собой становилось сложнее.