Что далее? Нас отпустили. Меня и Кирюшку, вернув изъятые при аресте ключи и телефон. Маму оставили в участке. По её настоятельной просьбе сотрудник полиции должен был отвезти Кирилла к крёстной матери - близкой маминой подруге. Понятно, что оставить его со мной было невозможным после случившегося. Я сама находилась в неадекватном состоянии, недоверие мамы являлось оправданным. Перед прощанием она, более - менее успокоившись, коснувшись наших рук, шепнула: "Всё будет хорошо". Верила ли в это сама? Вряд ли. Я точно не верила. Выйдя на улицу, глядя на то, как запуганного брата сажают в служебную машину, увозят, долго стояла на крыльце, держась за перила, окрашенные синей, местами слезшей краской, жадно глотая пыльный весенний воздух, которого вдруг резко показалось мало.

Привет, реальность! Твоя взяла.

29 глава

Не помню, как добралась до общаги, как оказалась в опустевшей комнате с чемоданами, как доползла до кровати, но так или иначе на несколько часов я в прямом смысле вырубилась. Снилось одно и то же: отчим, его крики, домашние разборки, слёзы мамы. В одном из снов я вернулась вечером домой с учёбы, закрылась в комнате. От меня пахло сигаретами, но страх как таковой отсутствовал, а зря. Дядь Саша унюхал.

- Я не понял, - взревел он в крике, пристально глядя на меня желчными глазами, раскрыв дверь в комнату. - Успела надушиться?

- А что вы имеете против? - не понимала я. - Мне двадцать лет, не пять. Забыли, что мама с моего возраста начала курить? Что вы сейчас мне можете предъявить?

Здесь прибежала разъярённая, раздражённая мама и, с осуждением глядя на меня, отрезала:

- Дорогая моя, вообще-то, когда я начала курить, я уже была матерью.

- Вот именно, мам! Ты уже была матерью и при этом курила.

- А ну закрыла рот, не смей матери перечить, говно! - кричал отчим. - Ещё раз придёшь домой с таким запахом, возьму ремень и всю задницу тебе в кровь изобью, поняла?

В другом сне он носом об пол стучал Бусинку, после кошки добирался до мамы. Несколько раз подсознание рисовало не выдуманные, а пережитые сцены из прошлого. Все они были однотипны, во всех мелькал отчим, его бранные слова, оскорбления, унижения, мой адский страх, непонимание, обида. Открыв в ужасе глаза, я долго лежала, пытаясь осознать, действительно ли то, что произошло пару часов назад, мне не приснилось. Действительно ли я стала убийцей. Действительно ли маму арестовали, а Кирилла увезли к чужим людям. Действительно тот изверг, который приходил ко мне в кошмарах, то чудовище, сделавшее мою реальную жизнь кошмаром, никогда не встанет, никогда не сможет причинить никому из нашей семьи вреда. Когда остатки сна выветрились, и сознание вернулось, стало тошно. С одной стороны, с души отлегло. Ощущение того, что камень, тянувший на протяжении долгих лет нас на дно, вдруг подарил свободу, оказалось вовсе не тягостным. Мысль о том, что отчима больше нет, что он в морге, что он не задушил маму, а отпустил всех нас, была не горькой. Нет. Его смерть после всего пережитого, испытанного, выплаканного не могла стать как факт трагедией для меня. Я не могла поверить в это - да. Не могла до конца осознать, что сердце этого деспота, называвшего меня и Кирилла говном, тварями, гнидами, суками, а маму - шлюхой ебучей, остановилось. Не выходило. По-прежнему казалось, что пройдёт неделя, две, я приду навестить маму с братом, а это стокилограммовое тело будет сидеть на кухне с рюмкой в руках, вожделенно улыбаться, жуя котлеты с майонезом, бросаться грязными словами, доводя маму до истерики. То, что этого больше не произойдёт, что-то во мне отказывалось принимать. Ступор. Недоумение, граничащее с тихой болезненной радостью.

И, возможно, всё хорошо, если б не другая сторона случившегося. Я убийца? Сама эта мысль казалась дикой. Однако, поднявшись с кровати, включив свет и оглядев себя с головы до ног, ощутила, как вновь в животе замутило, как подкосились ноги. Мгновенно память нарисовала то, что случилось не просто фрагментами, а посекундно. И прерывистое дыхание мамы, и вздувшиеся жилы на шее отчима, и его липкие, вымазанные кетчупом пальцы, и заляпанная бутылка из-под водки "Хаски", край этикетки которой был сорван. Пятна запёкшейся крови на моих синих джинсах, на футболке в сине-белую полоску являлись не просто доказательством произошедшего убийства, я осознавала, что никогда не сумею смыть с себя эту кровь. Сколько б лет ни прошло, сколько б людей ни повстречалось. То, что случилось тем вечером, не исправить ни временем, ни обстоятельствами, ни какими-либо утешениями, оправданиями. Я убила человека. Да - скота, да - изверга, портившего жизни окружающим, да - тирана, ставшего стеной между мной и мамой. Но его убил не кто-то, а я. Возможно ли? Возможно ли то, что маму арестовали? Возможно ли, учитывая, что во многих подобных случаях непреднамеренных бытовых убийств женщин не оправдывают, а сажают, маму оправдают? Возможно ли, что ей дадут реальный срок, приговорив к отбыванию его на зоне среди педофилов, насильников, маньяков и прочих моральных уродов?

В тряске я стянула с себя одежду, ещё раз оглядела, не осталось ли нигде более крови, выключила свет, в нижнем белье легла в постель, не зная, куда себя деть. Тело показалось чужим, незнакомым. Что действительно произошло? Что делать? Как быть? К кому обратиться за помощью? Кому рассказать? Меня колотило, я чувствовала мороз по коже, но при этом простынь вмиг стала мокрой от пота. Какой вокруг мир? Какая реальность? Может, я всё придумала? Может, не было ни убийства, ни встречи с мамой, ни бутылки? Может, у меня давно поехала крыша? Где та грань, отделяющая существенное от иллюзорного? Ледяное, мокрое тело колотило, в голову лезли непонятные образы, ужас, застывший на лице Кирилла, крик мамы стоял в ушах, звук бьющегося стекла. Я с головой накрылась одеялом, но при этом чувство было такое, будто в комнате находился кто-то ещё. Не Бусинка, человек. Кто-то, кто обо всём знал, всё видел. Кто был в курсе того, что под кроватью лежала одежда, запачканная кровью.

Я лежала, вздрагивала от шорохов. Засыпала, видела короткие сны с теми же кошмарными сюжетами, просыпалась. В одном сне меня выбросило в детство. Мне года четыре. Мы стоим с мамой на многолюдной площади у множества киосков, она что-то покупает, я смотрю на витрины. Десятки лиц проходят мимо, сменяют друг друга, десятки голосов, смех, детские визги. Вдруг я теряю маму из виду. Озираюсь по сторонам, её не видно. Пытаюсь кричать, крик не доносится. Люди смотрят на меня, кто-то улыбается, кто-то перешёптывается, а родного человека нет. Я пробираюсь сквозь толпу вперёд, иду, зная, что где-то должен быть конец, но, вместо этого конца, оказываюсь там, откуда пришла. И вновь те же голоса, те же люди, среди которых я одна. Никто не спешит подать руку, никто не слышит. Все смотрят и проходят мимо.

Проснулась от громкого стука в дверь. Сбросив с влажной головы одеяло, услышала:

- Кир, открой. Что случилось? Ты же дома, открывай.

Спросонья в голове пронеслось: "Они всё узнали", но вскоре разум вернулся, напомнив, что это Марк. Что, вероятно, я оставила ключи в замке, отчего он не может открыть и попасть в комнату.

В полубредовом состоянии нащупала ногами пол, встала с кровати, прошла по комнате, зажгла свет, повернула этот ключ. Увидев меня, Марк опешил.

- Ты заболела?

Я молчала. Сил что-либо говорить не было.

- Кир?

Глядя в пол, я доползла до постели, легла, уткнувшись носом к стене.

Могу представить его реакцию, но, как ни странно, выпытывать объяснения Марк не стал. Я не слышала, как он ел, переодевался, не знаю, во сколько лёг. Сама же спала неспокойно. По-прежнему снились кошмары. Несколько раз Марк будил меня, в испуге твердя: "Всё хорошо, я тут. Слышишь? Всё хорошо, ты со мной. Никто не пропал". Один раз я проснулась в слезах. Снился Кирилл. Как будто я прихожу со школы домой, разуваюсь, спрашиваю, есть ли кто, никто не отвечает. Прохожу в кухню, оттуда в зал - кругом всё сияет блеском и чистотой, как после недавней уборки. На секунду останавливаюсь, слышу, что в комнате кто-то плачет. Захожу - там брат. Сидит, забившись под стол, содрогаясь, всхлипывает. На мои удивлённые вопросы ничего не говорит. За дверью раздаётся голос отчима.