- Не торопишься?

- Да нет.

- Хорошо. У меня тоже есть время. Прогуляемся?

- Давай.

- Просто глупо было бы вот так вот молча разойтись. Неизвестно, когда жизнь сведёт в следующий раз.

- Считаешь, нам есть о чём говорить?

- А разве нет?

Я промолчала.

- Как ты живёшь? - продолжил он, надев перчатки. - Чем живёшь?

- Ничем особенным. Я отвыкла рассказывать о себе, да и рассказывать на самом деле нечего.

- Всё ещё обижаешься на меня?

- Обижаюсь? Нет. Что было, то было. Я не живу прошлым. Всё изменилось, мы изменились, смысл держать обиду за то, чего не переиграть?

- Если ты говоришь это искренне, я рад. Но даже если вдруг что, не держи зла, Кир. Я знаю, что виноват.

Я снова молчала.

- Ты повзрослела.

- Разве?

- Да. Смотришь иначе. Более закрыто, более холодно что ли, но тебя это не портит. Наоборот.

- Не очень удачный комплимент.

- Да это и не комплимент. Просто констатирую факт, - сказав это, Климт достал пачку "Winston", зажигалку.

- Можно мне тоже?

- Ты куришь? - изумлённо отрезал он, глянув на меня с недоверием.

- Не курю системно, но в качестве исключения - да.

- А говорила, что никогда не поддашься искушению.

- Время всё меняет. Не брать в рот сигареты - не единственный принцип, который я предала. В двадцать лет человек не такой сильный, как в семнадцать. Что-то внутри с возрастом ломается.

- Согласен. Время многое меняет, но ты по-прежнему точно изъясняешься.

Остановившись, мы закурили. Я изо всех сил сдерживала кашель, но кого пыталась-то обмануть? Сделав пару затяжек, лёгкие дали обратный толчок, вылившийся в предательское доханье. Климт улыбнулся.

- Существует категория девушек, которым курить не стоит.

- Почему? - глухо произнесла я, выбросив сигарету в сугроб.

- Потому что не идёт им это. Портится поэтический облик.

- А если его изначально не было?

- Тогда бы я это не сказал.

- Ты приехал на каникулы?

- Да. Через две недели обратно.

- Как тебе Москва?

- Грязная, - ответил он с явным пренебрежением. - Шумная, забитая, аляпистая. Возможностей, конечно, много, а смысла в них не видишь. Попадая в большой город, перестаёшь знать цену и понятиям, и вещам, и людям. Жизнь в такой обстановке напоминает что-то вроде постоянного карнавала: все танцуют, всем весело, а выключи музыку, убери искусственно намешанные краски - ничего не останется. Сплошной маскарад и липовые маски.

- Почему ты не собрал группу?

- Потому что дурак. Думал, поживу какое-то время беспечной студенческой жизнью, наберусь сил, вдохновения, улучшу технику, но постепенно стал всё меньше и меньше брать в руки гитару, навыки стали пропадать, пальцы деревенеть. А когда такое происходит, начинаешь бояться что-либо делать, начинаешь ненавидеть себя, чувствовать, что предал себя, искать оправдание, искать то, в чём можно забыться. То, что хотя бы на время заполняет пустоту внутри.

- И что?

- Встречи с друзьями, алкоголь, секс, Лера.

- Ты по-прежнему с ней?

- Да, по-прежнему с ней. Хотя не раз расставались.

- Любишь её?

- Скорее люблю, чем нет. В любом случае я привязан к ней, мне не безразлична её жизнь. Я чувствую, что несу ответственность за неё, хотя знаю, что она достойна намного большего, чем я могу ей дать.

Резкий февральский ветер бил по лицу, по рукам, холод брал беспощадно и решительно. Тусклый свет старого фонаря слабо освещал пустой двор спального района, в котором мы оказались. Всё происходящее казалось невозможным, сладко-горьким, далёким ледяным сном, всё больше и больше уволакивавшим в недосягаемый, нереальный мир.

- А что насчёт тебя? - спросил Климт, пустив изо рта густые клубы дыма. - У тебя кто-то есть?

- Да, - призналась я, с неожиданной для себя нежностью вспомнив о Марке. - Есть. Уже пару месяцев живём вместе.

- Серьёзно?

- Да. Удивлён?

- Если честно, не то слово.

- Почему?

- Можно не отвечать? Не хочу сказать то, о чём пожалею после.

- Как знаешь.

Заявление о сожительстве укололо его - то было видно, но говорило здесь задетое самолюбие, не больше. Мне от всей души хотелось сделать Климту так же больно, как сделал когда-то мне он, но ни физически, ни морально прав и возможностей на то у меня давно уже не было.

- Хороший парень?

- Я бы сказала, идеальный. Причём во всех отношениях.

- Рад за тебя. Уверен точно, что плохого ты б не выбрала, и почему-то кажется, что он старше. Я прав?

- Прав.

- Двадцать пять?

- Двадцать два.

- Какой-нибудь художник?

- Нет, историк.

- В очках и с бородой?

- Ни в очках, ни с бородой. Заканчивай. Не хочу говорить об этом.

- Ладно, - кивнул он, спрятав руки в карманы. - Знаешь, что сейчас вспомнилось?

- Ну?

- Как мечтали съездить на концерт Мэнсона когда-то, помнишь? Какую ты песню у него любила? Evidence?

- Да. Но давно Мэнсона не слушаю, интересы и вкусы меняются.

- Что слушаешь теперь?

- "Cплин", "Placebo", "Radiohead".

- А я, не поверишь, подсел на рэп. Трэп. Электронику.

- Издеваешься?

- Да нет, серьёзно. Ходил на пару концертов, брал автографы. Я тоже давно не тот, кем был. Это пугает. А до сих пор закрываю иногда глаза и слышу, как стучит по карнизу проливной дождь, на фоне играет Lonely day "System of a down". Помню момент, когда я поссорился с предками, ушёл ночью из дома. Жутко хотелось курить, а денег на сигареты не было, и я сидел в парке, читал сообщение от тебя, а в голове всё крутилось: "Пошёл бы заложил телефон в ломбард, но как ты уснёшь-то без меня?". Столько воды утекло с тех пор.

- Трагедия в том, что мы мечтали быть счастливыми. Думали: "Повзрослеем - всё будет", а не всё в жизни так просто.

- Почему?

- Не знаю. Если б знала, была бы счастлива.

Возле незнакомого подъезда Климт остановился. Я тряслась от холода. Климт тоже был одет в пальто цвета хаки далеко не по февральской погоде. В какой-то безысходности мы стояли, смотрели друг на друга, не понимая происходящего. Странный был вечер, в котором слились прошлое и настоящее, радость и боль от чего-то утраченного, безвозвратно потерянного и вечно далёкого.

- Кир, как думаешь, могло бы у нас сложиться иначе?

- Возможно, - отрезала я, предательски севшим голосом.

- Почему не сложилось?

- Потому что в таком случае это была бы не драма, а мелодрама, а ни я, ни ты никогда их не любили.

- Значит, будет нам что рассказать в автобиографии, - криво улыбнувшись, заметил он. - Такое ощущение, будто уснул, а теперь сплю и смотрю неприятный, затянутый сон, из которого невозможно выбраться. Состояние обречённости, а что не так? Фиг его знает. Вроде всё нормально: девушка есть, друзья, живу в большом городе, пусть с трудом, но держусь в институте, в семье никаких проблем, а что-то продолжает выгрызать изнутри. Не такой я представлял себе зрелость. Что мы потеряли?

- Наверно, ощущение свободы. Интерес к жизни. Искренность. Повзрослели, увидели другую сторону жизни. Ту, что не понять в семнадцать лет, когда кажется, что все мечты осуществимы и каждый человек в силах изменить мир. Нет, его не изменить. И мечты сбываются крайне редко, а, поняв это, задаёшься вопросом: "Зачем тогда я живу?", не находишь ответа и обыкновенно плывёшь по течению. Слепо подчиняешься обязательствам, обстоятельствам. Не делаешь остановок, на ходу придумывая цель. Отпускаешь мечты, вместе с ними теряешь себя. Того человека, который когда-то верил, что миром правят не секс, деньги и власть, а честность. Справедливость, доброта, любовь. Порядочность. Что люди по природе своей не жестокие, не корыстные, не лживые, что положительных качеств в нас больше, что всё вокруг цветное и значительное. Ан нет. Мир бесцветный, мы бесцветные. И как ты сказал, "все танцуют, всем весело, а выключи музыку, убери искусственно намешанные краски - ничего не останется. Сплошной маскарад и липовые маски". К этому мы пришли.