- Так что?

- Идём. Только я не совсем понимаю.

- Чего?

- Твоих намерений.

- Нет никаких намерений.

- А что есть?

- Боязнь услышать внутренний голос.

- Я понял, - кивнул он, поднявшись с лавки. - Пойдём.

18 глава

К двадцатому году жизни я поняла, что понятие о справедливости - это утопичный фарс. Фикция. Парадокс. Нет её в этой реальности. Нет и быть не может. Как говорит пафосный на слове Оскар Уайльд в "Портрете Дориана Грея": "В реальном мире фактов грешники не наказываются, праведники не вознаграждаются. Сильному сопутствует успех, слабого постигает неудача. Вот и все". При всей моей неприязни к личности Уайльда и его творчеству это есть истина, которую не опровергнешь. Бессмысленно роптать на судьбу и в слезах призывать к действию справедливость. Она не наступит ни сегодня, ни завтра. Кричи, рви на себе волосы, упивайся молитвами, но как терпели неудачники поражения, так и будут терпеть, как уходили от закона и гнета совести педофилы, садисты и тому подобные разложившиеся моральные уроды, так и будут уходить. Не стоит ждать "лучших времён". Они не настанут. Не стоит ждать чудодейственной руки, которая, явившись однажды, наведёт в обществе порядок. Не будет такого. Все внушаемые с детства сентиментальные проповеди о том, что добро побеждает зло, что добродетельное поведение ведёт к счастью и гармонии, а за ложь, лицемерие и клевету каждому воздастся - смешные сопли. Брешь. В реальной жизни всё прямо противоположно. И вовсе не количество праведных дел, чистая совесть и уровень интеллекта определит твою судьбу, нет. Мерилом служат другие показатели: наглость, связи и везение. Всё достаточно легко и просто.

Странный это возраст - девятнадцать - двадцать лет. Один шаг, а всё уже иначе. Ты вдруг перестаёшь смотреть на окружающие вещи через призму привитых образов, нелепых надежд, желаний, верований, устоев. Вся эта шелуха падает, а внутри оказывается пусто, ничего нет. Только ты сам и страхи внутренние. Мечты уже не воспринимаются как что-то, к чему ты в силах прийти. Далёкое мерцание - да, вся эта патетика, разбавленная сиропом романтики, эмпиризма, юношеского максимализма, хороша, но рано или поздно вспышка тухнет, а со дна всплывает всё то дерьмо, которое ты не хотел принимать, но принимаешь. Выбора-то особо нет. Высокие когда-то в сознании понятия уже не кажутся столь высокими, у всего появляются иные значения, характеристики. Цены. Ну или приходит полнейшее обесценивание всем тем вещам, которыми дорожил когда-то.

Ты, может, продолжаешь искать что-то, за что можно зацепиться, искать себя, некий высший разум, скрытый подтекст во всём происходящем, а натыкаешься на исцарапанную кем-то до тебя стену, спёртый запах и оставленную кучу говна. Тебя тошнит. Бытие давит аллегорической "невыносимой лёгкостью", хочешь бежать, сил нет. Да и далеко ли убежишь от себя? Рвёт-то не физически. Морально. Разочарованием, потерянными идеалами, утраченными надеждами, утраченным смыслом. Приходит обезвоживание. Противное, гнетущее опустошение с едким послевкусием гнили. Тут уж ни паста зубная не поможет, ни вода, ни жвачка, разит не из ротового отверстия. Из нутра. Из твоего прогнившего, затхлого нутра.

Не замечаешь ни природы, ни погоды. Перестаёшь верить в искренность, в справедливость, в дружбу, в верность, в любовь, в преданность. Слова красивые - да, но в том вся и суть: то есть всего лишь слова. На деле эти понятия не вписываются в рамки реальности, не для этого они мира. Не ясно одно: чего ради нам с детства прививают ложные истины? Куда со всем этим после идти? Сначала, конечно, ты всё это ищешь, не находишь, начинаешь задавать вопросы, начинаешь задумываться, а почему так? Почему? Почему добрые поступки расцениваются как глупость, борьба за справедливость как проявление наглости и эгоизма, а честностью твоей давно подтёрлись и смыли вместе со всем остальным дерьмом. Внутренний мир? Кому в этой искусственной среде есть до него дело? Неважно, какой ты внутри, важно - какой снаружи. Какого успеха достиг, сколько так называемых друзей имеешь, сколько фото, которые демонстрируют всё это. Вот что действительно важно. Остальное - так, мусор. Как и ты сам.

И вот когда осознание этого приходит, когда ты снимаешь с глаз очки, тут-то и происходит самое страшное. Разочаровываешься. Высыхаешь. Черствеешь. Озлобляешься. Отстраняешься. Прячешься. А в результате смиряешься.

В моей жизни всегда хватало проблем. Разница состояла лишь в их характере и в масштабности. В силу семейных обстоятельств, я взрослела быстрее положенного, однако до окончания школы что-то во мне ещё оставалось. Вера в счастливое, свободное от отчима и домашних кошмаров будущее, вера в людей, в себя. Что после? А после ничего. То, куда меня вскоре выбросило, - не нереализованные планы. Пустой колодец, стремительно наполнившийся водой. Всё чаще и уже всерьёз хотелось поддаться этой силе - плюнуть на всё, послать мир к чертям, наглотаться таблеток и захлебнуться собственным опорожнением. Если б так случилось, думаю, никто из моих родных и знакомых особенно не удивился б известию о смерти. Она была бы естественна, как и смерть отца. Когда это желание накрывало по полной, я уговаривала себя перетерпеть. Хотя бы до завтра, до послезавтра, а там уже отпускало. Сути в продолжении существования я не видела, но каким-то образом умудрялась находить в себе силы просыпаться, выходить из дома, что-то делать, о чём-то думать, заполнять мысли важными и неважными вещами, приятными и неприятными образами, знаками.

Той ночью мы добирались с Марком до общаги молча, изредка бросая в сторону друг друга неопределённые взгляды. Да и что можно было сказать в такой ситуации? "Извини, чем займёмся, как придём?"? Или: "Какая ужасная погода"? Неловко было - да. Марк вполне мог бы развернуться, назвать меня неуравновешенной маразматичкой, мог попрощаться со мной ещё в баре, когда я на его глазах начала реветь. Но нет. Он остался. Остался, несмотря ни на истерику, ни на погоду, ни на время. Чем это было? Жалостью? Невозможностью отказать? Любопытством? Интересом? Я не хотела об этом размышлять. Смысл? Чем бы ни являлось его согласие, оно не было корыстным. Возможно, сама по себе сложившаяся ситуация могла показаться нелогичной, с каким-то подвохом, с запахом неправдоподобия, но она не была фальшью. Ничуть. Меня душило изнутри, а Марк был тем, кто заметил это - вот и всё. Что-то произошло, отчего я позволила ему увидеть свои слабости. Глупо было б после этого вскочить и с криком заявить: "Забудь об этом! Не надо лезть в мою жизнь! Я одна, мне никто не нужен". Да, я была одна, но до боли нуждалась в ком-то. В ком-то, кто хотя бы на время вытащил бы меня из вырытой обстоятельствами ямы.

Поднявшись на третий этаж, в коридоре столкнулись с соседом - гладко побритым мужем тёть Инны. Тот, как обычно, шоркая тапками, с пачкой сигарет в руках шёл в сортир. Увидев нас, в наглую ухмыльнулся. Невзрачная малолетняя Кира привела на ночь взрослого парня - неплохая тема для судаченья на досуге. Всегда ведь нужна пища для сплетен - то единственное, благодаря чему мы, люди или подобие таковых, всё ещё говорим друг с другом. Возле двери Марк замешкался.

- Здесь, разуться?

- Нет, в комнате.

По ту сторону коридора нас тихим мурчанием встретила Бусинка. Она была не из тех кошек, которые ластятся о ноги и дают о себе знать громким мяуканьем, поэтому когда включился свет, довольно мурлыча в сторонке, она с интересом смотрела на нашего первого гостя, не решаясь подойти ближе. Что касается Марка, он тут же улыбнулся в ответ, принявшись развязывать шнурки на чёрных стильных ботинках.

- Очень милое место.

- Издеваешься? - буркнула я, поймав глазами стоявший на холодильнике невымытый бокал с разводами от чая, замоченную с предыдущей ночи сковороду из-под яичницы, крошки на столе, фоном чему служили закопчённые обои с разводами. - Вряд ли такой срач может показаться милым.