Когда к пяти часам вечера домой вернулась мама, то первый вопрос, который она задала с порога, - "Кирилл, что за сочинение ты там написал?! Меня из-за него вызвали в школу".

- В смысле? - выйдя из комнаты на ярое заявление, произнесла я, минуя стадию приветствия. - Вызвали в школу?

- Да. Позвонила их классная, Татьяна Викторовна, сказала, что хочет поговорить со мной. Попросила прочитать сочинение и завтра вечером зайти к ней после работы. Ты читала? Что он там такого написал?

- Да ничего плохого, написал то, что чувствовал. Я была потрясена этим сочинением. В хорошем смысле. Может, не станешь пока говорить ему о вызове в школу? Он сейчас спит, прочитай сначала, потом уже решишь, стоит ли ругаться или нет.

- Ладно. О чём хотя бы?

- О нас, - бросила я. - О тебе, обо мне, о нём.

- Не понимаю, - протянула мама, расстегивая чёрные босоножки.

- Это сказка, мам. Прочитай. Работа у Кирилла на письменном столе.

С этим я снова ушла в комнату, уединившись с "Тенями в раю" Ремарка. За окном по-прежнему лил дождь, маленькое пространство из четырёх стен погружалось в приятный полумрак. Я любила такие минуты и была рада тому, что хотя бы комнату свою имела, где могла насладиться подобными мгновениями, пусть та и являлась самой невзрачной. Бежевые стены, протёртый диван, люстра на потолке с плафонами в форме лилий, массивный письменный стол у окна, шифоньер, палас и книжный шкаф. Никакого шикарного ремонта, никакого дизайнерского хода. Разумеется, будь моя воля, имея деньги, свободу в полном её понимании, я бы совершенно иначе обустроила место, в котором мне предстояло жить. Во-первых, никаких цветочных люстр, во-вторых, никакого паласа, в третьих, не в этом доме. Но выбирать особо не приходилось. Было, где спать, где спрятаться - и то хорошо. Я не жаловалась.

- Прочитала, - прошептала вошедшая ко мне вскоре мама с тетрадными листами в руках. - Можно к тебе?

- Да, зачем ты спрашиваешь? - кивнула я, подвинувшись. - Что скажешь?

- Не знаю, что тут говорить. Хорошо, что он так пишет, что не по возрасту мыслит, но меня пугает это. Он ещё ребёнок, его не должны задевать такие взрослые темы.

- Ты должна радоваться, мам. Из него получится хороший человек. В то время, как большинство людей даже в сорок лет не задумывается об этом, он пришёл к пониманию в свои восемь.

- Это похоже на тебя. Ты тоже всю жизнь рассуждала не по возрасту.

- Кирилл добрее меня, не беспокойся.

- Я не беспокоюсь. Почему ты так говоришь?

- Потому что привыкла, что ты всегда мной не довольна. Что бы я ни сделала, что бы ни сказала. Какое бы решение ни приняла.

- Это не так. Мы с тобой даже десяти предложений ещё друг другу не сказали, а всё идёт к ссоре. Почему?

Я грузно пожала плечами. Действительно, почему?

- Больно очень. Я старалась всех сделать счастливыми, хотела, чтоб у тебя был отец, чтоб Кирюшка жил в достатке, в радости, а что в результате? Он тоже не счастлив, раз пишет о мире, которого не существует. Реальность не устраивает его. Мы его не устраиваем, жизнь в этой семье не устраивает. Что мне сделать, как это исправить? Скажите мне? Как сделать так, чтоб все были довольны?

- Мам, это невозможно.

- Есть ведь счастливые семьи. Почему мы не сумели создать такую?

- Потому что все люди разные. Ты сама выбрала человека, с которым решила строить семью, что теперь-то говорить об этом?

- И что мне делать? Развестись? При таком раскладе вы с Кириллом будете благодарны мне?

- Я вижу выход только в моём отсюда уходе. Так вам будет спокойнее, и ты понимаешь это.

- Не будет, - прошептала она. От неё пахло привычными сладковатыми духами, светлые волнистые волосы спадали на плечи, она с трудом сдерживала слёзы, мне было жаль её, но обнять или взять за руку я не решилась. Мамины руки всегда были тёплыми, мне не хватало их. - Ты уйдёшь, ничего не изменится. Вероятно, ситуация даже обострится. Сейчас дядь Саша срывается на тебе, тебя не будет - станет срываться на нас. Ты для него являешься чем-то вроде отдушины, к сожалению, не в том смысле, в каком следует, на нас у него уже не хватает сил. Нужно было уехать, плевать на эти деньги.

Однако договорить тем вечером нам так и не удалось. Из прихожей послышался звук поворота ключа в замочной скважине, а в следующее мгновение с порога раздался пьяный мужской гогот.

- Кого-то привёл, - отчеканила мама, резко поднявшись с дивана. - Сил уже нет.

- Вик! - кричал отчим. - Встречай гостя.

- Здрасте, - пролепетал новоявленный.

- Здравствуйте, - поздоровалась мама, выглянув в прихожую из моей комнаты.

- Это Пашка - одноклассник бывший. Больше двадцати лет не виделись, представляешь? Вот выпили, посидели, - непрожёванными словами кидался отчим. - Накрой нам стол небольшой, а. Ладно? Помидорки открой, огурчики. Что там ещё есть? Салат какой-нибудь.

- Накрою, но не пей ты больше. Сам ведь потом с похмелья умираешь. Зарекаешься бросить.

- Как не пей? Больше двадцати лет не виделись. Брошу, Вик, но потом, сегодня случай не тот.

Пока мама копошилась на кухне, отчим решил устроить другу экскурсию по квартире. Когда по программе нарисовалась моя комната, я рассчитывала, что они пройдут мимо. Однако если бы. Дверь распахнулась, и в пространство ввалилось два мужика крупной комплекции. Оба с лысиной, оба невысокого роста, круглолицые.

- Привет, - протянул отчим тоном, мягче обычного. Такие фальшивые минуты я ненавидела более, чем минуты скандала. - А это старшая дочь. Кира. Она у нас студентка уже.

- Здрасте, - поздоровалась я, оторвавшись от книги.

- На кого учишься? - спросил гость, из оставшихся сил пытаясь принять трезвый вид, при том, что не без труда стоял на ногах, облокотившись о стену.

- На социолога.

- Хотела в Москву уехать, - продолжал управлять происходящим отчим, - не поступила. Вика за деньги хотела отправить учиться - не захотела. Она у нас благородная, справедливость ищет.

- Справедливость - это хорошо.

- О, - улыбнулся отчим, увидев вошедшего ребёнка. - А это младший. Кирилл.

- Мама сказала, там уже всё готово, - отчеканил тот, подойдя ко мне. - Можете идти есть.

- Сейчас пойдём. Иди хоть обними отца-то.

Кирилл с нежеланием в нерешительности подошёл к нему, хотел сделать всё быстро, но тот внезапно схватил ребёнка, намереваясь, вероятно, посадить себе на плечи, однако не учёл своё далёкое от адекватности состояние, в результате чего оба повалились на пол.

- Вечно ты так, - недовольно буркнул Кирилл, поднимаясь держась за голову. - Пока вы не пришли, было спокойно. Постоянно всё портишь.

- Чё ты сказал, говно?

- Что у вас происходит опять? - встряла прибежавшая мама. - Саш, идите. Ты просил стол, я накрыла. Оставь детей в покое. Идите ешьте, пейте, пока плохо не станет. Нас не трогай только.

- Да всё, понял я, что не надо было приходить. Если хотите, мы уйдём. Вон можем в гараже посидеть или на улице. Места что ли мало? Тесно вам в моём присутствии?

- Идите на кухню, говорю. Хватит мотать мне нервы.

- Ему завтра не на работу разве? - спросил Кирилл обессилено плюхнувшуюся на диван маму после того, как два друга вышли за пределы комнаты.

- На работу. Это только начало концерта.

Мама оказалась права, да мы с братом сами всё знали это. Когда отчим выпивал, у него включались три стадии поведения: начальная стадия - стадия явления абсолютной доброты и любвеобильности, средняя стадия - самый страшный период, когда после определённой по счёту рюмки в его мозге что-то переклинивало, и он слетал с катушек. Ну и последняя стадия - стадия полнейшей готовности, в говно, что говорится, в которой отчим просто падал на диван и отключался. Собственно, именно этого мы тем вечером ждали. Друг ближе часам к двенадцати попросил вызвать ему такси и, с трудом доковыляв из кухни до прихожей, каким-то удивительным образом умудрился в полусонном состоянии узнать свои кроссовки, влезть в них и покинуть нас, бросив на прощание заплетавшимся языком: "Спасибо, Вик. Приходите и вы с семьёй к нам в гости. Супруга будет рада. У нас ведь тоже сын - двенадцать лет". Спать хотелось страшно, но отчим уходить на боковую не намеревался, потому мы знали, что и нам в таком случае о сне пока ещё думать рано. Кульминации представления-то не было.