- Так ты нашел?!
- Нет, не смог. Такой богини не было!!! Похожих много - обычно в низших пантеонах, это всевозможные людоедки и злые старухи. В высших - Великие Матери.
- Почему матери? - не понял Шванк.
- Я тоже не понимаю, почему - но все богини, перечисленные здесь, и порождают, и поглощают. А наша никого пока не породила, кажется. Наверное, люди тешат себя надеждой на посмертное возрождение...
- С этих трусов станется...
- Ты чего злишься, Шванк?
- Нашей богини среди них нет. Богинь с головами зверей сколько угодно. Все они - древние, уже мертвы или в спячке сейчас. Когда-то они все были защитницами. Защитницы куда более свирепы, чем то зло, от которого они защищают. И очень, очень деятельны, их легко разбудить и почти невозможно унять.
- Нет, не то...
- Не она... Это демон, я говорю! У горцев Крайнего Востока и у детей пустыни я нашел... Их трое таких. Тот, кто создает помехи, подсовывая удовольствия - первый! Второй - тот, кто ворует семя или убивает мужей в первую брачную ночь. Третий - пустой демон ничтожной суеты.
- Нам больше подходит третий.
- Да. Но не совсем.
- А чем демоны отличаются от богов?
- Бог пребывает всегда, у него есть форма. А у демонов нет четкого обличия, они возникают и исчезают во мгновение ока, сделав свое дело. Люди пытаются контролировать богов, и часто у них это получается. А демонов уловить невероятно сложно. Шванк, не спи!
- Что? А кто могущественней?
- Некоторые демоны сильней богов.
- И наша?
Филипп сунул книжку Пиктору, закрыл глаза и немного сполз по стене. Его задержал какой-то сучок.
- Посмотрите книжку, а я вам пока сказку расскажу.
- Сказывай! - в унисон гаркнули оба.
- Ага, - жрец говорил невнятно, голос как будто уходил в рыхлое, и чем-то мелким, невидимым и сыпучим был забит пересохший рот, - Так вот. Жил да был далеко на юге, в Провинции, один школьный учитель. Он учил самых маленьких мальчиков. Когда ему исполнилось восемнадцать лет, он повел детей в поле поиграть в мяч. Была ранняя осень. Мальчики расшалились и разрушили гнездо диких пчел, а учитель не успел им помешать. Потом он рассказал, что пчелы умрут зимой от голода, и некоторые горько расплакались, но ведь не построишь новое гнездо для пчелы, верно? Каждое лето этот учитель выходил в поле наблюдать насекомых - в любую погоду, а летом в Провинции очень жарко. Он надевал широкополую шляпу, брал своего бульдога и выслеживал всех, у кого шесть, а то и более, ножек. И дома у него жили всякие насекомые. Он написал двадцать томов про этих созданий. Кто-то, вроде бы его жена, изображала деяния его насекомых тушью.
Много лет спустя в нашем городе жил мальчик, второй сын купеческий. Он любил ловить и собирать всяких мелких тварей, а потом пытался держать их дома. Некоторые хорошо ели и размножались, а прочих тишком выпускала его мама. Когда он пошел в школу, родители подарили ему выдержки из трактата школьного учителя о насекомых. Благодаря им мальчик полюбил книги больше всех живых существ на свете... И правильно! Не дело для умненького сына купеческого охотиться на козявок и выращивать на тухлом мясе всяких мух! И вот что я помню!
Филипп резко подскочил, сгорбился и сжал кулаки:
- Одна земляная тварь, родственница пчел и ос, все лето пребывает в личинках. Она похожа на толстого червяка с твердой головой. Она сидит в норке, мать ее кормит, она жрет и даже не трудится испражняться. Зачем ей столько дерьма внутри? Она окукливается прямо в шкурке, а из кишечного содержимого делает себе панцирь вроде раковины, только круглый. А весной оттуда вылетает взрослое насекомое. Вот и все.
Пиктор было расслабился, а Шванк начал просыпаться.
- Личинка, когда становится куколкой, растворяется, как от яда. Она просто превращается в кашу! Она может сгнить и заплесневеть! А потом каким-то чудом собирается снова, уже иной! Что помнит бабочка о том, когда была гусеницей? Если помнит, знает ли, что это была она сама - или теряет память вместе с формой? Да и что там интересного - гусеница только жрёт и переползает с листа на лист. А взрослые только размножаются. Понимает ли плавунец, превратившись, что его форма изменилась так резко - ведь и он, и личинка питаются практически одинаково? Я дважды вас спрашивал, и вы оба раза не ответили, даже не задумались - что нужно личинке, чтобы превратиться в насекомое?!!!
Шванк и Пиктор перепугано таращились на кричащего, и уже довольно давно.
- Так я вам скажу! Жрать ей надо, жрать и только жрать! Ох, простите, сейчас сблюю.
Филипп отбежал в траву, и там его, судя по жуткому реву и рычанию, вывернуло почти наизнанку. Вернулся он присмиревшим и с широко раскрытыми глазами. Правда, веки все еще были тяжелы, а глаза прозрачны, как дождевая вода.
- Ты как? Совсем худо?
- Нет! - восторжествовал Филипп, - Наоборот, голова совсем прошла.
Он уселся, впервые за сегодня подобрав полы одеяния, сорвал ленточку, а вот вялые капустные листья почему-то остались на своих местах.
- Злые силы! Накололись на щетину и держатся.
Шут Шванк захихикал. Филипп листья оторвал и выбросил, но зрелище стоило чуть-чуть придержать в памяти.
- Кстати, Филипп, а с чего это мы не бреемся? Бритв нет - так ножами...
- Не надо. Пусть мысли текут, а волосы растут, пока не закончим.
И верно, увидел шут - на жреце отрастает щетина сероватая, а на Пикторе - какая-то бурая и с проседью в густой бороде.
- Все. Похихикали - и хватит! Я еще не закончил. Итак, мы имеем дело с могущественным демоном. Вроде бы это женщина, но не обязательно. Демоны - не люди, это мы не мыслим себя вне пола. Шванк, прости, но ты - мужчина?
- Ну да.
- Вот!!! Ну что ж, пусть демон - она. Я думаю, что это - личинка, неполовозрелая, не знающая о страсти. Она просто жрёт, а рожать не умеет. Для чего ей это надо? Мы, люди, считаем себя центром мира, а богов - его слугами, типа мажордомов и мастеров. Зачем такая тварь миру? Может быть, она ограничивает его бесконечное расширение, и он не распадается благодаря ей. Может быть, она избавляет души от балласта плоти - но сейчас это стало не так, и она стремится высосать души раньше, чем ей достанутся тела. Помните лягушонка? - примерно так. Что бы она ни делала для мира, это нам неважно. Важнее, как чувствует она сама, чего ей надо. Страданий? Слишком ленива, чтобы самой их причинять. Плоти? Ей и раньше доставалась вся отжившая свое. Не знаю... Есть две возможности - или она собирается окукливаться, и тогда это нечто пока небывалое. Но кем она станет? Безобидной красавицей бабочкой или хищником, как сейчас? Она сама, наверное, об этом и не думает. Бывают еще такие личинки, которые никогда не становятся взрослыми, а начинают размножаться еще "в детстве". Как это будет, не знаю... Мне хотелось бы думать, что она готовится к метаморфозе, а не к размножению. Но уж больно противна да апатична...
- Уф, чуть не уснул! А вдруг эта наша апатия - это что-то вроде ее тенет или яда?
- Наверное! Тогда воины Уриенса, наверное, своей яростью хотят их прорвать, но прилипают еще сильнее!
- Ха! И моя головная боль прекратилась из-за ярости: накопилась и вдруг вся вылилась! Похоже на правду. Но кто знает - вдруг мы принимаем за истину обыкновенную аналогию?
Гимн унынию попытались варьировать, но ни один вариант так и не коснулся богини. Шванк заметно раздулся, нахмурился и сделал вид, что копается во вшивой бороде.
- Ну? - буркнул Пиктор.
- Ну! Я - кастрированный наставник человеческой похоти, и поэтому я управляю. У меня нет бороды, если не понимаешь. Пикси, скажи, чего нет у тебя?
- Красоты и мощи, если верить тебе.
- Наверное, так. А вот чего нет у Филиппа? - назидательно произнес Гебхардт Шванк.
Того, похоже, познабливало, он - ох, как непривычно! - не вслушивался в разговор и не направлял его.
- Свободы? - музыкант попытался изобразить наивного ученика, но у него, в кои-то веки, не получилось; видимо, Пикси на самом деле побаивался.
