- Как бы не так! - прошипел жрец, - Это видение означало всего-навсего, что голова у меня заболела еще во сне, и сильно! Это сновидение позволило мне поспать до утра, вот и все. Спасибо ему.
- Но ты сам сказал, можно толковать лишь чужие сны? - позволил себе вмешаться робкий шут.
- И еще это значит - если что-то не укладывается в уме, значит, расплачиваться за это придется телу, будь оно проклято! Ох, ладно. А кто-то из вас видел сны?
- Наверное, я, - это Гебхардт Шванк, - мне снилось, будто бы я управляю маленькой лодкой. У нее косые, очень подвижные белые паруса: ими правят, орудуя веревками. Я правил к узкому проходу между скал. Я радовался, погода была прекрасная, я вез что-то ценное за водопад. Скорость там такова, как дадут боги. А вот я мог сам направлять паруса и ловить ветер, а они меня слушались, и лодка плыла правильно. Я был счастлив, что просто плыву по ветру, что я могу отдаться ветру и не терять внимания. Но потом хозяйка лодки прогнала меня. Ей, видите ли, вздумалось пешком прогуляться по горам. Она была в каких-то подкованных ботинках, сказала мне это и ушла.
- Как ты поступил?
- Я не помню.
- Что случилось с лодкой?
- Не знаю.
- Жаль! А ты, Пиктор?
- Я плохо помню. Вроде бы так: на дороге, зимой, ночью я встретил свою знакомую. Нет, не совсем так - я встретил девушку и подумал, что это моя знакомая, которая умеет хорошо попрошайничать, даже не выходя из дома. На самом деле это была ее младшая сестра. Она указала на другую сторону дороги - старшая сестра была там. Они смеялись надо мной, и я тоже. А потом они решили пойти ко мне и там напиться. Я знал, что на следующий день меня увидят и накажут, но знал и другое - я обязательно напьюсь вместе с ними до потери памяти, они это умеют.
- Так. Значит, некие женственные силы мешают нам думать, обрывают и спутывают мысли, могут нам приказывать - и у них это получилось. А мне мой варвар не слишком-то помог. Может быть, избавил от удара, и только... Но не от них. Давайте так: я сегодня не смогу заклинать. Идите, готовьтесь, решайте сами. А я кое-что посмотрю. Пикси, кинь мне мою сумочку, будь добр! Она прямо над тобой.
В этой сумочке, а с такими жрецы в пути не расстаются, лежали только нож и книжка. Книжка-то Филиппу и понадобилась. Она одета в черную кожу, потерта, она маленькая и толстая, как раз для того, чтобы прятать в рукаве. Пиктор задумчиво посмотрел на нож. А Филипп раскрыл обложку и показал первый лист. Там было крупно написано: "О неведомых богах и демонах".
- Постой! Отложи книгу. И позволь мне кое-что посмотреть. Сиди, не двигайся. Запрокинь голову. Еще чуть-чуть!
Пиктор расставил пальцы вилочкой и, как показалось Шванку, ткнул Филиппа в глаза. Но рука остановилась , едва коснувшись отечных век.
- Чувствуешь?
- Да. Неприятно.
- Сейчас надавлю, не бойся. Больнее?
- Да! Мозги бьются вместе с сердцем.
- А теперь потерпи. - Пиктор высоко оттянул верхние веки пациента. Тот сморщился и зашипел. А лекарь словно бы и не слышал - округлил свои глазки до предела и вертел головой то так, то этак, прямо как сова или кот на охоте. Он еще и бормотал, совсем по-совиному.
- Ага! Угу! Сосудики как червячки, все извились, но не надулись. В мозгах творится то же самое. Значит, кровопускание не поможет. Сейчас не пугайся! Голову немного опусти - вот так!
Руку он отвел - но потом вонзил большой и указательный пальцы прямо в сонные артерии жреца:
- Не дергайся, я тебя не душу! Так нажимаю - легче?
- Не-ет! Хуже!
- Тогда кровопускания не будет. Покрой голову, сиди в темноте, ладно?
- Нет, нельзя. Есть кой-какие мысли. Нужны глаза!
- Тогда дай подумать. Закрывай-ка глазки!
Филипп судорожно прикрылся ладонью.
Добровольный целитель отворил дверь и вышел. Двинулся он, как обычно, к лугу, навстречу мулу.
Главный певец дышал, двигал диафрагмой, проверял резонаторы. Напевал вполголоса, в четверть голоса. Ночью прошел ветер и отодвинул тучи на восток, как ладонью, но влажность осталась. Роса снова не выпала, а солнце, подымаясь, обещало ослепить и поджарить.
"Бедняга Филипп!" - подумал Шванк. Потом смутился - было в этом какое-то умиротворенное злорадство, ведь мерзавка погода в кои-то веки ударила не по нему... "Лучше не думать о том, что голова легкая - только заметишь, и она тотчас заболит!"...
Певец расшевелился, разогрелся, раздышался и был готов пустить поток воздуха через горло, как статуи пустыни, поющие на заре - а вот Пиктор загулялся где-то. Шванк все помалкивал, копил внутреннее пламя и глядел на восток. Солнце, как пурпурная кошка, плотно залегло в зарослях туч. Тут подошел и неожиданно хмурый Пикси:
- Х-ха! Опять клевер и зверобой?
- Брось! Ничего лучше не нашлось. Ему не говори, что травки слабенькие. Но есть способ еще смешнее, увидишь...
- Что это за болезнь такая?
- Бывает у некоторых певиц, особенно у пугливых. Но чаще - у избалованных. Наш Филипп очень уж умен, а богиня его умнее...
- Вот он и страдает.
- Кончай злословить!
- Начал ты! Это не удар?
- Нет. Боль пройдет, когда его вырвет.
- Филипп! - крикнул Пикси у двери, - Закрой глазки!
Когда они вошли, огонь низко горел, котелок нагревался. А хозяин сидел неподвижно, натянув на голову бурое одеяние Шванка.
- Что ж ты сидишь, радость моя, как невеста под покрывалом? Совсем плохо?
- Угу.
- Тошнит?
- Угу.
- Тогда терпи! Снимай свою тряпку!
Филипп высунулся и тут же схватился за глаза. Пиктор осторожно отвел его ладони. Веки тот судорожно сжал, и из-под них сочились слезы.
- Шванк, оторви полоску от чего-нибудь!
- Какую?
- Тонкую. Быстро!
Шванк оторвал полоску одежд покаяния.
- Ага! Теперь открой бочонок с капустой.
- Что?
- Делай!
- Не надо, парни! Меня вырвет!
Шванк еле отковырнул дно. Пикси принюхался, вытащил два мокрых капустных квадрата и пришлепнул к вискам жреца.
- Привязывай!
Привязали. Филипп укрылся снова, Пикси небрежно вытер руки о задницу, а Шванк бросил травы в подоспевший кипяток. Котел сняли, накрыли и немного подождали. Когда прошла одна шестая часа, бедному Филиппу пришлось - почти насильно - выпить три глотка отвара.
- Скоро все пройдет. Это другая доза, она мочегонная... Вот увидишь.
- Да начинайте вы без меня. Хватит тратить время!
- Хорошо. Мы - за водой.
- Сейчас покажу ручей. Туда!
Мул пасся дальше, в высоких травах.
- Это он нам показал...
Скоро показался и ручей, крошечный, чуть больше ступни в ширину. В нем резвилась маленькая рыбка, и течение не уносило ее в реку раньше времени, позволяло плавать там, где она захочет. Ручеек был довольно глубок, очень холоден, и поверхность его казалась совсем плоской, как хорошее зеркало.
- Смотри, вот ручейники!
- Они нам нужны?
- Нет.
На дне чистый песочек рябью, на нем лежат песчаные же трубочки с черными живыми головками и из глубины земли - из-под песка? - проступают призрачные облака. Отразились две жутковатые головы, и облака исчезли.
- Н-да... Цирковые уродцы...
- Так и есть...
Сравнили отражения и лица, сокрушенно покачали головами, наполнили бурдюк. Как и вчера, Шванк перекинул его за спину.
- Ну и нелепый же - на вид как желудок, весь трясется и лямка всего одна!
- Бурдюк, вид которого достоин своих хозяев.
- Шванк, слуш-шай... Слуш-шай...
- Что слушать?
- Я понял - здесь нет птиц! Это же ельник на кладбище - может, какая сойка залетит, вот и все! Или дятел.
- А на лугу?
- Не слышал. Может быть, дальше?
- Не знаю. Луней на рассвете не видно. А вечером?
- Не знаю.
...
Идут двое, как будто в дремоте, и не замечают ни дремы, ни шагов.
