Литмир - Электронная Библиотека

Он заговорил речитативом на высоком старинном наречии жрецов, не отводя взгляда:

- Ты, обволакивающая! Все боги так, как и мы, заперты в пределах этого мира.

- И нет им исхода, - пропел Шванк, набирая голос.

- Исхода нет, - слабо вступил и Пиктор.

- Боги боятся, они уязвимы, и есть у них цитадель.

- От мира не защитить! - Шванк привычно сжал струны своего горла, и голос ушел высоко-высоко, в дымовое отверстие.

- Они уязвимы! - странно торжествовал Пикси.

- Только ты одна даешь учуять, будто бы есть нечто - или ничто - за глухой стеною жизненной суеты.

- Возможно ль такое? - это снова Шванк, нежнейше, тишайше.

- Нерушима стена, бесплодна надежда, - плакал Пиктор.

- Возлюбленные твои надеются покинуть лабиринт.

- Устоят ли перед тобою и миром, покинут ли? - тревожно вопросил Шванк, не совладав с голосом.

- О, надежда!

- Восстань же, ленивая, покинь свой трон! Ответь мне! - Филипп, возможный епископ, правил теперь.

Но сила львицына взора, притягивающая троих, вдруг исчезла, и наступила очень знакомая непроходимая скука.

- Хорошо же! - сказал Филипп, встал и быстренько отряхнул зад, - Пойдем же, осмотримся. Потом обустроимся - если ей нужны жизни, пусть посмотрит, как мы живем. О видениях подождем рассказывать, хорошо?

Пиктор решил прогуляться на лужок, Филипп ушел в лабиринт мелких сосенок, а Шванк отправился на кладбище.

Сначала был выстроен этот храмик, прежде его часто обновляли и укрепляли. В ногах покойника садят ель, и здесь, у границы, росли самые замшелые и старые. Шванк ступал на сплошной рыжий ковер, хвоя скользила и пружинила. Но, чудно - все ели стояли, ни одна не была повалена. Из хвои глядели овальные камни, каждый - величиною с небольшой кирпич. Камни глядели тысячей глаз кладбищенской земли. Шванк подходил, приседал, обметал камни - на самых ранних были вырезаны сложные знаки: вероятно, родовые или означающие забытые имена.

"О, ветерок! - подумал странник, - Поблизости есть вода, очень хорошо"

Он пошел на этот ветерок. Ельник становился моложе и реже, и хвою постепенно замещали травы, сначала очень короткие, потом - все выше и выше. Знаки на камнях сменились именами и цифрами. Некоторые могилы уже подмыла и потянула на себя река. Живая, текущая, она виднелась чуть впереди, а перед Шванком была только узкая старица. Он повернулся и ушел.

Почти одновременно с ним вернулись и остальные. Пиктор устало отчитался:

- С мулом все в порядке. Он ест. На лугу растут клевер и зверобой - пить будем.

- Да, - продолжил Шванк, - за кладбищем есть река. Даже в старице вода чистая.

Филипп завершил:

- В сосняке грибы, кольцами, но мелкие - созреют дня через два. Но! Там змеи, одну я видел, она от меня убежала, - он вошел и сбросил немного хвороста в очаг. Остальные встрепенулись и ушли за дровами. Всяких обломков и ветвей было много, и гости храма свалили найденное невдалеке от входа. Тем временем Филипп разжег очаг. Пламя требовалось невысокое, возможно, дымное. Но пока нужно было немного света и тепла, только и всего.

Очаг стал круглым центром креста. В глубине восседала богиня, а напротив, спиною к двери - Филипп, словно блокируя выход. Справа присел на пятках Шванк, слева обнимал тощие колени Пиктор. Выглядят они так. Львиная голова черной и груди ее сливаются с темнотою, и блеском темного железа отсвечивают голени и ладони, спокойно лежащие; Филипп подобен дорожному столбу, так прям - лишь голову чуть склонил, будто богиня слепит его. Тельце Шванка все еще напоминает грушу, он, щеголь, сменил ржавую одежду покаяния на старую белую рубашку, и обозначились вислые груди; лицом он более обычного напоминает свинью, а волосы его отросли в короткую косичку толщиною в веточку. Вот он сильно закрутил косичку на пальце, и она превратилась в совершенный поросячий хвостик. Пиктор протянул руки к огню, согревая, растопырил длинные пальцы и отогнул их как мог назад. Его глазки-орешки не принимают света, не блестят и тонул в складках век; уши прижаты, нос и рот тонки, незаметны, и сейчас он - вылитый черный нетопырь.

Так сидеть можно было бы сколь угодно долго, и поэтому Филипп встряхнулся и приказал:

- Разбираем вещи. Что у нас есть?

- Та-ак. Еда - пока не трогаем. Яблоки пусть лежат в корзине.

- А гусь? Яйца?

- Подвесим его у очага. Будем постепенно объедать. Яйца изжарим завтра.

Полоток приспособили на треножнике из трех тонких кольев, старом жертвенном приспособлении.

- Соль у каждого своя? Пусть будет так. Муки для подношения мертвым, я понял, нет?

- Ах, да! Куда девать голубей, они снаружи?

- Пусть там и остаются, слишком шумные.

- Покормить их...

Пиктор понес голубям овса, вернулся.

- Устали. Дремлют, едва их уговорил поесть.

- Угу. Что еще?

- А упряжь?

- Здесь, висит.

- О! У меня лютня и малая арфа!

Пикси подпрыгнул и развесил их на стене - кто-то предусмотрительно оставил на кольях стен удобные сучки.

- А у меня - бубен и флейта.

Оживленный, Шванк поднес бубен к огню.

- Это бубен севера - видите, рамка на ручке, без бубенцов. Его надо согревать, и он запоет.

Флейту жонглер пока из чехла не вынимал.

- А почему без бубенчиков? - спросил Пикси, - У шутов должны быть бубенчики!

- Они пришиваются на шапку.

- Этак мы можем плясать перед нею, воздевая руки ноги... Нам только систра не хватает!

- Тихо вы, комедианты! Нашли друг друга! Я вас расшевелил с умыслом, чтобы прекратить это дурное оцепенение. Теперь прошу вас, вспомните, что вам показала богиня!

Мысль не желала останавливаться там, где сказал Филипп - она хотела застыть и спрятаться, стать незаметной. Или убежать вперед - к примеру, в завтрашнее утро, когда можно будет приготовить яйца...

- Так. Кто-то закрывает нам уста и ум. Тогда приказываю - пока пусть видения будут с вами. Они повлияют на сновидения этой ночи, и тогда мы поговорим.

- Но, Филипп, - серьезно встревожился Пиктор, - разве можно спать в ее присутствии?

Тот вздохнул:

- Придется, если она не позволяет бодрствовать. Будем пред нею голенькими, как из материнской утробы. Что еще у нас?

- Всякие тряпки.

- Злые силы! Смотрите, уже совсем темно!

- Это я и имел в виду, Шванк, когда сказал про оцепенение. Спать, спать...

Гебхард Шванк плотно завернулся в свой синий плащ. Остальные воспользовались его покаянной одеждой и шутовским знаменем.

- Но все-таки как стеречь мула? Он там один...

- Да, я видел, что львица...

- Это завтра, Шванк. Ребята, здесь очень, очень спокойно, здесь безопасно. Нам нужно было тихое место - мы пришли сюда! Говорят, что духи кладбищ - злые, но эти просто ревнивы. Они не пропускают бездельников и терпеть не могут крупных хищников - на врагов духи нагоняют ужасы. Не волнуйся, Пикси, Вечерок справится, он придет, если будет опасно.

- А почему же его не слышно?

- Некоторые наши мулы рождаются немыми. Вечерок тоже немой, но он не глухой и не дурак. Ему надо опасаться только змей, а от них и мы защищаться толком не умеем. Спи, не пугайся понапрасну. Никто не тронет нашего мула...

Но все-таки ночью Шванк слышал: кто-то несколько раз вставал, выходил и возвращался.

***

В утренних сумерках, в сыром холодке, съели запрещенные яйца. Вечерок пришел поздороваться и вернулся завтракать к себе. Пикси решил проводить его и возвратился с цветущей веточкой зверобоя и крошечным листочком: эта кроха истекала желтым пачкающим соком.

- Вот. Зверобой придает крепость телу, а это чистотел, он очищает и мысли, и кишки.

Шванк повесил котелок над огнем, плеснул из бурдюка побольше. Пока закипала вода и напаривались травы, образовалось время, и Филипп решил его использовать.

16
{"b":"583657","o":1}