- А ты?
- Мой голос стал мощнее. Мелодии я сейчас не вспомню...
- Пиктор, как он пел?
- То, что задумал я. Варьировал, но так, как предусмотрено.
- Что видел ты, учитель мой?
- Бран и Филипп слишком быстро утомились. Внимание Брана чем-то развлеклось, и его маска покачнулась. Он напряг шею, и его голос стал глуше. Вот и все, господин мой.
- Пусть так. Филипп?
- Я не чувствовал страха и решил не угнетать Брана своим свежим голосом.
Ощущение тупика или пребывания в яйце мутного света. Решение вроде бы возникло, но развалилось - так же, как и покойный Бран. Подумав об этом ощущении, Шванк почувствовал краткое просветление. Филипп спрашивал снова:
- Ваше преосвященство, Вы думаете, что богиня украла Брана и мутит рабов?
- Я подозреваю, что это так.
- Но Бран ел вопреки запрету и вечером выпил молока. Он мог просто надорваться...
- Мог, Пиктор. Скажи, он раньше так жрал?
- Не знаю. Наверное. В обычные дни - да.
- И я не знаю, надорвался он или нет. Теперь главное.
Панкратий хлопнул по столу перевязанной рукой и зашипел.
- Швы! Тьфу ты, злые силы... Филипп, Пиктор, Гебхардт Шванк!
- Да, господин!
- Завтра же вы отвезете богиню в подходящее место и будете заклинать любыми способами, какие придут вам в голову. Но ничего такого, что делается в землях Гавейна - никаких оргий, никаких жертвоприношений. Что-то она там все никак не может насытиться всем этим. Дам вам мула, тележку и некоторое время. Действуйте любыми способами - можете уничтожить изображение, если это будет нужно.
Филипп гибко, как тень, изогнулся и спросил:
- Ваше преосвященство, Вы посылаете нас на смерть, чтобы утихомирить рабов и богиню?
- Не дерзи мне, племянник племянника! Ты думаешь, твоя семья позволит мне просто так загубить тебя, своего ставленника? И, быть может, будущего епископа, а? Я хочу разбудить богиню, а после этого вы передадите ее мне - если я буду тут - передадите, как горячую сосиску! Или дадите ей уснуть.
- Ах, соси-и-и-иски! - мечтательно пропел Филипп.
- Все. Прочь, дерзкие шуты! Я из-за вас с ума тут сойду!
- А как же хор? - залопотал растерянный Пикси, - Обновить песнопения жатвы...
- Без тебя обойдутся, учитель мой, - проворчал Панкратий.
- Но...
- Я сам, старый и безголосый - ведь так, Пиктор? - возглавлю хор. Мои обязанности это позволяют.
- Ох, ученик мой! У вас почти нет слуха, а голос сорван!
- Петь я не стану.
- Тогда обратите внимание хотя бы на Агафона, он...
- Хорошо. Замолчи наконец, учитель! Завтра возьмете ее из Реликвария и увезете как можно скорее. Мул, тележка, почтовые голуби - все готово, будет у привратников. Вести переписку я поручил Эомеру...
"Кому же еще..." - прошептал Филипп.
- ... если ничего не изменится, не пишите. Не мучьте голубей. Прости меня, Гебхардт Шванк, и пусть бог твой меня простит - но сейчас не отвлекайся на роман, мне нужно все твое внимание, весь твой голос. Я вознесу молитву неведомому богу, и пусть он подарит тебе это время.
- Благодарю, Ваше преосвященство.
- Теперь ступайте. Переночуйте безопасно. Да, разрешаю вам проснуться между рассветом и полуднем. Отдохните, ребята. А мне пора приступать к полночным медитациям. Все, все!
- Позвольте!
Филипп внезапно схватил среднюю свечу и вознес к груди. Остальные двое взяли боковые. Епископ остался в скачущих тенях, не шелохнувшись.
Двое, вслед за Филиппом, покинули его.
***
Отблески пламени, как будто радуясь прогулке, прыгали по осколкам белого камня. Филипп выбрал путь иной, вымощенный обломками острыми; путь этот был шире прежнего и вел к центральному входу Храма.
Филипп привычным жестом отворил дверь и пропустил спутников.
- Храм ночью не беспокоят...
- Он вынудил нас нарушать запреты - так и начнем прямо сейчас!
Не беспокоя Преддверия, шепотом, Филипп сказал:
- Страна Индрика и Сэнмурва нам не нужна. Идем в Черный Зал.
Черный Зал, следующий за Преддверием, открывался легко. Черным его звали за цвет фона стен - росписи изображали земную суету и мучения плоти, а гроздья мелких людских фигур то ли давили в точиле пресветлые боги, то ли опирались на них, как на ступени восхождения. Гебхардт Шванк знал и любил это место - видел он в жизни как раз то же самое (кроме столь прекрасных божеств); а росписи чаще всего принадлежали кисти Хейлгара Зрячего, его основного пока персонажа. Пиктор помнил самого Хейлгара и поддерживал с ним что-то вроде приятельства. "Этот оборотень, - как-то пояснил Пикси, - был очень уж замкнут. Думаю, он рисовал толпы, а в голове для себя удерживал одного-двух людей, не более. Но не меня. Не Эомера и даже не Махона, не Дункана, хотя он соперников просто не видел... У него, говорят, смолоду не хватало такой памяти. Это мы, музыканты, помним все сочетания голосов в своем хоре...".
Как кистями, задвигали светами по стенам; даже так черная краска фона не давала бликов и казалась то ли угольной, то ли земной бездною. Фигурки отблескивали желтым и красным, а боги слабо светились белизною снятого молока.
- Не увлекайтесь! Нам не они нужны!
Филипп отвел спутников в угол, к Матушке-Смерти.
- Помнишь Льва? - спросил Пикси шута, - Того кота с половиной хвоста? Смерть уронила на него свой меч.
- С котом произошло чудо?
- Ну да.
- Тише! Потом!
Ныне Матушка-Смерть держала у пустого своего сердца крепко сжатый кулак с большим пальцем, обращенным в сторону. Движения-приговора она когда-то не завершила и замерла - как надолго, кто знает? Кости руки ее не казались настоящими, как выглядело все, когда-либо написанное Хейлгаром; теперь они были просто рассохшимися деревянными подделками, разъеденными пылью. Куда живее была Рыба, ее верховое животное - некто вроде прирученного слона. Рыба эта, похожая на сома, распахнула пасть по-змеиному, и теперь ее пасть была до отказа набита утрамбованными и спутанными трупами, окрашенными в цвета тления.
Филипп взмахнул свечою кругообразно и увел спутников.
Во дворе он задумчиво сказал:
- Нет, это не то. Мастер Хейлгар был слишком логичен.
- А мастер Эомер сказал бы, - молниеносно встрял Шванк, - Что это Смерть была слишком логична.
- О да!
- Наверное, - передернулся Пикси, как бы отряхиваясь, собирая с сутаны невидимые волоски, - Нам нужнее ее Рыба-жадина.
- Похоже на то. Но очень уж противно. Рыба-гадина. Пикси, прекрати обираться, ты еще не в агонии.
- Она похожа на змею, - произнес шут, словно бы в трансе, - Так было всегда?
- Нет, - недоуменно ответил Филипп, - Пасть была круглая и пустая, как обычно изображают бездну.
- Запомним Змею? - почти пропел Гебхардт Шванк, - Запомним Змею!
***
Переночевали у Шванка.
Утром побрели, в бурых одеждах покаяния, рядом с повозкой, куда впрягли крепкого вороного мула. Рабы стояли небольшими толпами вдоль дороги, свистели - но и это еще ничего: у самых ворот они кидались отбросами, но недостаточно метко и ретиво. Шванк вспомнил, что забыл, не взял с собою свое божественное белое перо - теперь его сметут вместе с пылью и выбросят.
Когда миновали город, Филипп огласил решение:
- Идем в места упокоения. Нам нужен храмик на старом кладбище жрецов.
- Хорошо.
А что еще сказать?
Пиктор управлял двуколкою - то была просто квадратная доска на двух колесах, с невысокими бортиками с трех сторон. Филипп и Шванк шли рядом; за спиною Пикси лежали мешки с имуществом - арфа и ноты Пиктора, бубен и флейта Шванка, его почти живые мягкие куклы; мешки эти придерживали большую открытую корзину, до половины набитую стружкой. Тут же воровали в клетке белые голуби. В корзине, словно в гнезде, сидела богиня, и сквозь щели меж прутьев проблескивала железным блеском львицына голова.
