— Нет, к счастью, нет.

— Это в вас стреляли?

— Возможно. Он одет в красный свитер. Побежал в ту сторону. — Клос показал рукой в противоположную от полуразрушенного дома сторону.

Жандармы бросились в указанном направлении.

«Надеюсь, — подумал Клос, — что в эту пору никто не ходит в красном свитере».

Услышав топот удалявшегося жандармского патруля, разведчик отряхнул мундир и остановил проезжавшего велорикшу.

— На Бонифратерскую! — Он решил ехать на запасную явку, хотя узнал паренька, который стрелял в него и скрылся в полуразрушенном доме.

Это был Мундек, которого Юзеф называл «Моя охрана». Клос видел его дважды и сейчас не мог ошибиться.

Он обошел полуразрушенный дом на улице Бонифратерской, вошел в подъезд и по каменным ступенькам лестницы спустился в подвал.

Теперь ему было ясно, что случилось. Видимо, Юзефа схватило гестапо.

«Тетя Сюзанна» поняла, что получила дезинформацию, и не дала ввести себя в заблуждение. Клос знал, что в таких условиях прием может быть только один — уничтожить предателя. И он сам бы в подобной ситуации поступил так же.

Но он отдавал себе отчет в том, что здесь какая-то роковая ошибка или провокация. Он не был предателем и любой ценой должен был доказать Центру. Если бы пришлось стоять перед судом… Но никто не будет заниматься открытым разбирательством. На это нет времени и возможности.

Клос спускался по лестнице почти бесшумно, внимательно прислушиваясь. Никто за ним не шел. Он не мог даже допустить мысли, что тот паренек стрелял в него без приказа. Может, кто-нибудь и здесь ожидает его, чтобы привести приговор в исполнение. С лестничной площадки ничего не было слышно, но Клос знал, что если за дверью стоит человек, то он стоит там не шелохнувшись, затаив дыхание.

Тогда он с шумом начал открывать дверь соседней квартиры. Вошел и с треском захлопнул ее. Теперь уже нельзя было тянуть. Несколько шагов отделяло Клоса от балкона конспиративной квартиры. Перемахнул через перила, выдавил стекло балконной двери и с криком: «Руки вверх!» ворвался в столовую. Тишина. Он окинул взглядом комнату — никого. То же самое в прихожей, кухне и остальных комнатах.

Все было в порядке. Проверил двери. Заперты. Все оставалось на своих местах, как и было раньше, после его ухода из квартиры. Он отодвинул защелку. Как было условлено, двери по нечетным дням должны быть незаперты. Что может случится, если тот паренек придет сюда? Видимо, снова попытается выполнить полученный приказ уничтожить Клоса. Клос мог бы без труда обезвредить этого парнишку, а при необходимости — застрелить. Так он и сделал бы, если бы действительно был предателем, за которого его принимают. Но он не предатель. Поэтому он не может убить паренька, но не должен дать убить и себя. Клос понимал, что у каждого разведчика может создаться безвыходная ситуация, когда он может погибнуть. Но только не при таких обстоятельствах, как сейчас. Разведчик всегда подвергается риску и опасности — это входит в его работу и жизнь.

Его ставка всегда больше, чем жизнь. Но чтобы погибнуть так глупо, от руки своего товарища?

Медленно он начал расстегивать мундир, потом вошел в комнату, где был расположен тайник, вытащил из шкафа одеяло и уложил его на диване так, чтобы можно было подумать, будто там лежит человек.

Через полчаса на лестничную площадку третьего этажа, стараясь не шуметь, поднялся молодой человек в кожаной куртке. С минуту он прислушивался у двери, потом вынул пистолет и надел на него глушитель. Паренек осторожно нажал на дверную ручку, и дверь без скрипа легко открылась.

В прихожей никого не было. Луч электрического фонарика ничего подозрительного не высветил. Полуоткрытые двери вели в квартиру. Паренек, увидев на диване фигуру человека, прикрытого одеялом, и офицерские погоны на немецком мундире, висевшем на стуле, выстрелил несколько раз. Выстрелы были бесшумные и не могли привлечь чьего-либо внимания.

И тут сильный удар в подбородок отбросил парня к дверям. Пистолет выпал из его руки.

Когда зажегся свет, Мундек увидел мужчину, одетого в армейские брюки и сорочку. Он не мог ошибиться — это был тот самый немец, которого нужно убрать согласно полученному приказу. К удивлению оглушенного ударом Мундека, этот человек подошел к нему и помог подняться, а потом сказал на чистом польском языке:

— Я не мог поступить иначе. Должен тебе объяснить, что случилось. Но прежде всего скажи, что произошло с Юзефом.

Но на этот вопрос паренек не смог ответить. Как и Клос, он понятия не имел, что с Юзефом.

А Юзеф после некоторых перипетий благополучно добрался до партизанского отряда. Там он встретился с капитаном Антоновым и Бартеком. Объяснил им, как радист Марьян Сковронек внезапно был схвачен людьми Неймана и под угрозой смерти вынужден был передавать дезинформацию в Центр, а при первой же возможности сбежал.

«J-23», зная о провале радиостанции и дезинформации, передаваемой в Центр, принял меры, чтобы уничтожить радиостанцию и тем самым прервать передачу ложных сведений в Центр. Предателем «J-23» не был.

Было принято решение: Юзефу немедленно выехать в Варшаву, чтобы помешать Мундеку выполнить приговор, вынесенный именем закона Гансу Клосу, разведчику под условным шифром «J-23».

И в то время когда Клос объяснял Мундеку, в чем заключалась ошибка, которая повлекла за собой провал радиостанции, Юзеф уже был в дороге — он спешил на явочную квартиру на улице Бонифратерской в Варшаве.

Монотонно постукивали колеса поезда. Хорошо было бы уснуть, но сон не приходил. Эдит закрыла глаза, делая вид, что спит. Может быть, молодой лейтенант наконец перестанет говорить? Он следует на Восточный фронт и теперь неуемной болтовней пытается заглушить свой страх перед скорой встречей с русскими.

— Не хотите ли закурить, фрейлейн? — спросил он, не обращая внимание на ее молчание. Видимо, заметил, что девушка не спит.

— Благодарю, — ответила Эдит, поплотнее закутываясь в черный плащ армейского образца. Она не имела особого желания вести разговор с этим милым и весьма порядочным на вид молодым человеком, сидящим напротив в их купе первого класса поезда Берлин — Львов. «Берлин — Львов», — мысленно повторила Эдит. Такое название еще значилось на табличках каждого вагона, хотя поезд уже давно не доходил до Львова. Осталось только название этого крупного железнодорожного узла и большого города, который уже несколько месяцев находился в руках русских. Эдит почувствовала в эту минуту, что она боится, очень боится, как и молодой лейтенант.

Страх охватил ее еще две недели назад, когда начальник небольшой железнодорожной станции неподалеку от Вены, где она служила, вручил ей запечатанный пакет.

— Мы должны расстаться с тобой, Эдит, — грустно сказал он и поскреб небритую щеку протезом правой руки, обтянутым кожаной коричневой перчаткой. — Очень жаль, Эдит, но ты едешь на Восток, в распоряжение штаба армии. — Его покрасневшие от недосыпания светло-голубые глаза выражали печаль и беспокойство.

— Приказ есть приказ, — сказала тогда Эдит. Она открыла пакет, где лежало предписание командования, и прочитала название города, расположенного в самом центре генерал-губернаторства, куда в назначенный день и час она должна прибыть в качестве телефонистки штаба армии.

Русские уже захватили правый берег Вислы, а Эдит Ляуш все еще верила, что неудачи немецких войск на фронте — явление временное и вскоре придет день их победоносного наступления. Девушка не боялась фронта: еще в 1940 году она добровольно пошла в армию и непременно хотела быть поближе к району боевых действий.

Теперь же, получив предписание, Эдит Ляуш вовсе не обрадовалась: она уже была в этом городе около четырех лет назад и то, что случилось тогда с ней, осталось в памяти на всю жизнь.

Она помнит, как вошла в темный подъезд солидного дома, в котором жила. Поляков давно уже выселили, и там проживали только немцы. Эдит была простой телефонисткой и занимала небольшую комнатку на втором этаже, которая, по-видимому, предназначалась для прислуги хозяина.