— Господин полковник, проводите нас сначала в кухню; с нее мы начнем наш обход, если вы ничего не имеете против.

Полковник взглянул на майоров; майоры взглянули на полковника.

— Дело в том… господин министр, что ключи от кухни не у нас.

— Где они?

— Они на ответственности дежурного офицера.

— Где он?

— У себя, господин министр… должно быть…

— Хорошо… Пошлите за ним!..

Тон у министра был вежливый, но твердый; майор де Сен-Бри хмурил правую бровь и кривил губы, что майором Пюсманжем было замечено, несмотря на темноту. Что касается главного директора Шамбо-Бюртэна, то он напустил на себя покорно-терпеливый вид, беспокоивший полковника.

Батальонный командир Мамбр пошел к караульне распорядиться.

— Пройдемся немного! — сказал министр.

Он направился к главному зданию. По правую руку от него шел полковник, по левую — директор Шамбо-Бюртэн; майору де Сен-Бри, шагавшему позади, сопутствовали майор Пюсманж и личный секретарь.

Тем временем вернулся батальонный командир Мамбр в сопровождении солдата с фонарем.

— Господин полковник, вестовой отправился разбудить дежурного офицера; я привел человека с фонарем.

— Хорошо!

Майор Мамбр и человек с фонарем пошли в хвосте.

— Эти строеньица, — сказал министр, — ватерклозеты, не правда ли?

— Да, господин министр, ночные ватерклозеты; люди ходят туда крытым ходом; таким образом они защищены и от дождя, и от холода.

— Отлично придумано.

— Дневные ватерклозеты расположены поодаль, возле ограды.

— Прекрасно! Осмотрим один из таких ночных ватерклозетов.

Министр поднялся на несколько ступеней; перед ним была железная дверь без запора. Внутренность строеньица освещал газовый рожок; и там был словно исток реки запахов. Министр отворил дверь.

— Не так уж грязно. А педали в исправности?

Полковник поспешил лично привести их в действие.

— Лохани очищаются каждый месяц?

— Каждую неделю, господин министр.

— В жаркое время вам бы хорошо каждое утро немного поливать нефтью.

Министр вышел.

— У ваших людей понос, насколько я могу судить.

— У некоторых, господин министр, именно у тех, которые пользуются ночными ватерклозетами. Но смею утверждать, что в дневных ватерклозетах состав отбросов в общем превосходный.

Во дворе шествие построилось вновь.

— Сколько у вас в лазарете больных?

— Нормальное количество… человек тридцать, кажется.

— Заразных болезней нет?

— Чесотка, господин министр.

— Много случаев?

— О, нет… пять или шесть.

— Известен источник этой заразы?

— Схватывают в городе… знаете.

Министр выразил желание осмотреть лазарет.

Когда они выходили из лазарета:

— Ваше впечатление, дорогой директор? — спросил Брудье.

— Мое впечатление, господин министр? Оно не слишком неблагоприятно. Разумеется, эти полковые лазареты далеки от совершенства, — и нос директора рассекал воздух сверху вниз и снизу вверх, — но здешний содержится сравнительно хорошо. Правда, жаль, что чесоточные не снабжены маленькими приспособлениями, которыми они пользуются в современных больницах.

— Какими приспособлениями, господин главный директор?

— Чесалкой из твердого дерева с ручкой для спинной области: и теркой из стеклянной бумаги для остальных областей тела. Таким образом, люди могут чесаться, сколько им угодно; и это чище, чем ногтями.

Шествие вышло на середину двора.

Брудье остановился, кашлянул, сделал паузу и изменившимся голосом:

— Господа, я не успею осмотреть кухню. Нечто более важное потребует нашего внимания и вашего рвения.

Он помолчал.

— Вы знаете, я поставил себе непреложным правилом поведения никогда не переступать пределов своей компетенции. Я предоставляю другим испытывать степень боевой подготовки и строевые качества частей, вверенных вам правительством Республики. У вас есть первоклассные начальники, вышедшие из ваших же рядов… технические начальники… я полагаюсь на них…

Он снова помолчал, потом, понизив голос:

— Но то, что нам от вас потребуется, отвечает текущей заботе, я бы сказал даже — неотложной заботе Совета Министров. Но это, господа, не подлежит ни малейшей огласке. Предстоящий маневр, разумеется, не может пройти совершенно незамеченным со стороны населения. Но необходимо, чтобы оно не догадывалось об его истинном смысле. Повторяю, у правительства есть некоторые соображения, касающиеся внутренней политики, и оно хочет быть готовым ко всяким неожиданностям. Ваша лояльность нам известна. Вам вменяется в обязанность сохранить в строгой тайне инструкции, которые вам будут даны. А чтобы ваше молчание не показалось слишком загадочным, я разрешаю вам говорить, что к вам неожиданно явился инспектор и приказал произвести ночную тревогу. И ни слова больше. Позаботьтесь также о том, чтобы своевременно были напечатаны опровержения, если бы местные газеты стали говорить о приезде министра или сообщать какие-нибудь подробности.

Офицеры, взволнованные и в то же время гордые, уверили министра, что ему нечего беспокоиться и что все будет сделано так, как он желает.

— Теперь мне нужен будет фонарь; но только отошлите этого солдата.

Человека с фонарем лишили его главного атрибута и отослали в караульню.

— Мартэн, дайте мне портфель!

Мартэн подал министру портфель, тот его открыл и достал большой конверт с красными печатями.

Печати были тут же сломаны.

— Вот задание для маневра, при котором мне поручено присутствовать и который вы благоволите исполнить:

«Ночью группе вооруженных заговорщиков удалось, с помощью различных сообщников, завладеть, посредством ряда налетов, подпрефектурой, ратушей и особой мэра, которого они арестовали у него на дому. Чтобы захватить в свои руки все средства связи, они пытаются овладеть почтой и вокзалом. Но они наталкиваются на упорное сопротивление со стороны дежурных служащих и вынуждены начать осаду обоих этих учреждений.

Полковник, которому сообщено о происходящем, немедленно подымает на ноги войска; он посылает их в те места, где необходимо их присутствие, и велит действовать решительно и быстро.

Солдатам раздаются холостые патроны. Человек пятьдесят, с повязкой на кепи и вооруженные, чем попало, изображают заговорщиков».

— Вы видите, господин полковник, в отношении способа выполнения вам предоставлена широчайшая инициатива. Мы будем судить только о результатах. Мне нет надобности подчеркивать слова «решительно» и «быстро», содержащиеся в бумаге, или повторять те указания, которые я только что сделал. Дайте вашим подчиненным лишь необходимый минимум объяснений.

По моим часам два часа сорок минут. Светать начинает около половины пятого, как будто. Я бы хотел, чтобы все было кончено на заре.

Около четверти третьего Бенэн сказал:

— Не пойти ли нам? Отряд Брудье не замедлит обнаружить свое могущество. Я даже боюсь, как бы нам не пропустить первые ракеты.

Бенэн, Лесюер и Юшон вышли из комнаты, затем из отеля.

Земля и ночь были плотно пригнаны друг к другу. Дома, городские улицы, их выступы и углубления казались попросту шипами и гнездами этой пригонки.

Такая чистая тишина, что малейший шум блестел в ней, как камешек в воде.

Юшон заговорил:

— Амбер менее реален, чем Пикпюсское кладбище. Мы были слишком высокого мнения об этом городе. Нам не удастся заставить его родить событие… Вот!.. Вы только прислушайтесь… Посмотрите на этот сон. Соприсутствуйте этому небытию… Нет, нет! Я никогда не допускал творчества exnihilo.

Мы здесь, не правда ли… хотя, в конце концов, в этом перестаешь быть уверен, и подобное отсутствие всего, ужасно похожее на некоторые сны, не вызывает никакого представления о месте… мы здесь… мы чего-то ждем… Ну, так вот! Ничего не случится, ничего не может случиться.

И он добавил, подымая руки:

— Нет даже газового фонаря!