— Так ведь больно же ему. Вы бы повязку смочили перед тем как разматывать — он, может, и что другое бы рассказал.

Дождалась ухода госпожи Асотовой и подобралась ближе к своей жертве. Молодой еще мужик — тридцатника не будет. Хотя они тут рано созревают под южным солнцем, значит еще младше. Так, я подготовилась дома к тому, что английского тут не знают.

- Ποιο είναι το όνομα του διοικητή σας [1]? — зачитала я из записной книжки, где вывела транскрипцию своей речи.

Он радостно затараторил, вызвав желание повторять «Хенде хох».

- Δεν μιλώ ελληνικά [2].

На меня озадаченно уставились два огромных, как спелые маслины глаза.

- Πρέπει να τον δείτε. Πες [3]. — и отдала маленькую записку, которая тут же исчезла в глубине одеяла.

— Димитрос.

— Я знаю. — погладила я его по уцелевшей руке. — Знаю.

Вскоре этот раненый исчез, и ни он, ни его одиозный руководитель признаков жизни не проявляли. И ладно бы только они.

Складывалось впечатление, что о нас совершенно забыли еще когда доставивший нас корабль ушел из бухты. Лекарства не подвозились и теперь многие манипуляции совершались с помощью подручных средств и Божьей помощи. В ход пошло и то, что я привезла с собой и несколько раз я подслушала одобрительные разговоры докторов о результатах. Но только тихо, и не для моих ушей, так что признания мы с Сутягиным дождемся не скоро.

Русский гарнизон, который Император посулил греческому королю, оставался миражом, и мы оказались в межвременье. Что происходит на войне — нам не рассказывали: контингент раненых не особо вступал в разговоры, а местные солдаты делали вид, что вообще не понимают наших попыток заговорить. Порой с турецкими парламентерами, доставлявшими нам греческих солдат и забиравших себе подлеченных соотечественников, мы получали отрывочные донесения из второго госпиталя — там было еще краше нашего: расположенный в сыром, покрытом плесенью доме, он щедрой рукой раздаривал медикам и сопровождавшему их отряду Джунковского малярию, лихорадку и прочие радости Османской земли. Непоправимых потерь пока не было, но судя по прорывавшимся эмоциям, депрессовали там люди не хуже нас.

Чтобы окончательно не съехать с катушек и пореже задумываться о чудовищной глупости этой экспедиции я приучила себя и пару присоединившихся сестер ходить купаться на рассвете. Все же быть у моря и киснуть в затхлых комнатах — перебор, пусть даже придется нырять в платьях. Нам изначально выдавали в сопровождение казака Афанасия, но тот перманентно глушил с местными цикудьо, поэтому вскоре мы привыкли к одиночеству. Доктора уже поглумились над сходством названия с классическим ядом, но Афоню не брала никакая зараза. К сожалению, об остальных такого сказать было нельзя. Народ валом укладывался то от диареи, то от тошноты. Я жрала уголь как сахар и молилась. Ну и мыла все по сто сорок раз кипяченой водой, конечно. Приучила Устю обдавать все кипятком и мы пока держались.

Но везение не бывает вечным, и, боюсь, виновна в этом именно моя пляжная прогулка, когда накупавшись я не устояла и сорвала с дерева апельсин. Мне почти искренне сочувствовали, когда третий день подряд я задумчиво лопала одни сухарики и трепетно прислушивалась к внутреннему голосу. К пациентам засранцев не допускали, поэтому душный день пришлось провести в снятой нами мансарде.

Зарево пожара на востоке города я рассмотрела не сразу. Оказалось, что у турок случился прорыв на фронте и местные праздновали это вырезая чудом выживших в январе христиан. Ну конечно, как героически помирать, так я либо блюю, либо готовлюсь к этому. Мы с Устей прихватили все самое ценное и рванули в госпиталь. Как оказалось, вовремя, потому что возвращаться к ночи стало некуда, причем не только нам, но и сестрам. К исходу третьего дня осады госпиталя, которую мы все провели без сна, еды и почти без воды, в город вошел тот самый давно обещанный гарнизон. Всю компанию экстренно, под охраной решили переправить под присмотр Джунковского. И тут нужно знать местную пунктуальность: срочно — это в течении нескольких дней. Ну не позднее недели, хотя бы. Или двух.

Отбытие ожидалось на очередном рассвете, и мы начинали привыкать, что все откладывается, как и вчера, и позавчера, и третьего дня. В этот раз я решительно не могла заснуть, и мы с Устей устроились на кресле под оливой, что росла чуть в стороне от госпиталя. Посидели-посидели и решили напоследок искупнуться. Теперь в городе не было страшно, да и от ворот госпиталя до побережья — рукой подать. Прихватили немного еды, пару покрывал и пошли. Как оказалось, по улице мы шли не одни. Причем это выяснилось, когда мы успели добраться до берега, я разделась и нырнула.

— Хозяйку позови. — раздалось в ночи. — И погуляй пока с Андреасом.

Я бестолково щурилась, пытаясь рассмотреть незваных гостей. Один силуэт был мне очень хорошо знаком, и вроде бы по кустам шевелились еще тени — или это лишь ветер? Так и пришлось идти к берегу в мокром платье, вода стекала по лицу, рукавам и подолу. Позорище. Ну так и он тоже не обязательно красавчик.

Для непосвященных — армия Греции обычно лидирует в рейтингах самой оригинальной формы. Здесь собрали и шапочку с кистями до самого того, и чулки с подвязками, и юбочки-солнце и тапочки с помпонами. Живописно выглядит, но меня терзают сомнения насчет боевых успехов в подобном облачении. Мой гость одевался весьма по-европейски — мышастый сюртук, брюки, заправленные в сапоги, белая рубаха. Оброс бородой — непривычно. На передовой обычно бывал гладко выбритым, со щетиной или бородой там более раскрученные персонажи ходили. А теперь лишь эти раскосые глаза да чуть побитые сединой пряди напоминали того, кто стал очередным лицом той внезапной войны. В моей стране после Великой Войны героев в режиме он-лайн не случалось. И пусть их выкашивали пули и взрывы, но этот, казалось, под Божьим покрывалом ходит.

— Здравствуйте, Дмитрий. — я завернулась в большую простыню, поданную Устиньей, быстро переоделась внутри нее, пожертвовав условностями типа множественного нижнего белья, отпустила девочку и жестом пригласила комбрига присесть. — Выпить хотите?

— Я не пью. — Он чуть сутулясь устроился на большом валуне.

- Зря, тут алкоголь любую заразу убивает. — он молча протянул руку.

— Ксения Татищева. — я едва успела перевернуть ладонь, чтобы пожать.

— А меня, стало быть, знаете, — он наблюдал, как я достаю из корзины бутылку, наливаю нам обоим и, к чести его, не стал дожидаться моего первого глотка.

— Ну, за встречу, Хакас. — пробормотала я. Не сказать, что граппа легко ложится на измученный стрессами желудок, но весь день я лопала сухарики. Хуже уже некуда. — Давно Вы тут, Дмитрий?

— На Кипре-то? — усмехнулся он. — С полгодика будет.

— Вы же понимаете, я не об острове. — я откинулась на покрывало и выдохнула.

— А Вы? — ушел от ответа мой собеседник.

— Четыре года. — звучит-то как жутко. — В общей сложности.

Он с изумлением уставился.

— Это как?

— Через два почти была возможность дом навестить, но я там… В общем, вернулась.

— Как? — он вскочил и бросился ко мне. Наблюдая это заросшее лицо и диковатые глаза потомка Чингиз-Хана, я вдруг вспомнила, что были у него и контузии. Неоднократно. Не реже пяти-шести раз в году.

— В Петербурге дверь была… Только там революционеры бомбу уронили и больше она не работает. — я наблюдала, как чуть подрагивающими пальцами он достает портсигар, извлекает из него сигарету, прикуривает от зипповской зажигалки. Здесь такое не встретишь — как только не спалился на столь явном анахронизме?