Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Греки, всячески поддерживая своих соплеменников, отправили эскадру к берегам Крита, которая пусть и быстро передислоцировалась, но кое-какое впечатление все же произвела. Зато в ночь на 15 февраля 1897 года на северном побережье Крита внезапно высадился греческий экспедиционный отряд полковника Вассоса из полутора тысяч человек при восьми орудиях. Вассос объявил о присоединении острова к Греческому королевству и начал наступление на Канию. Со стороны полуострова Акрокорити на Канию двинулись местные повстанцы.

Если бы не вмешательство внешних сил, результат этой эскапады многое бы изменил в раскладе, но в тот же день генерал-губернатор бежал на борт русского броненосца, а Канию взял объединенный десант международных сил.

Мятежный полковник был оттеснен вглубь острова, а оставшиеся мятежники продолжали осаду Кании под огнем союзных войск. Тем временем местное население быстро осознало, что все не так однозначно и пользуясь общим бардаком сократило долю мусульманского населения с одной трети до одной девятой. Не в последнюю очередь этому способствовали десятки сожжённых мусульманских деревень в центре острова, который условно контролировался армией Васоса.

Турки также не отличались толерантностью, и число погибших греков уверенно перевалило за полсотни тысяч. Мясорубка работала круглосуточно.

Налюбовавшись этим вволю, союзники 2 марта поставили ультиматум Греции: скорейший вывод войск, гарантии неприсоединения Крита, автономия острова в составе Турции, но ни одна из сторон не горела желанием соглашаться на подобное замораживание ситуации.

20 марта было объявлено об автономии Крита, но кто бы этому верил.

Европейские военные журналисты с упоением рассказывали и о подвигах своих эскадр, и о быте моряков, и о политических подвигах дипломатов, особенно французы жгли. Оттого более уникальным была репортажи с той стороны. И зарисовки мятежников: испачканные в пороховой пыли лица, белые рубахи с распахнутыми воротами, кресты на груди, потрепанные флаги. Мужественные, обреченные, но непокоренные. Соратник Вассоса любезно дал интервью российскому репортеру, порадовав того знанием русского языка. Ах, мама русская, это так трогательно.

«Нельзя победить того, кто не сдается. С нами Бог!»

Где-то я вот такое же интервью уже читала. Лет этак несколько назад, с экрана ноутбука.

— Хакас, черт возьми, Хакас! — я встряхнула газету, которую доселе держала в руках, но глаза точно не обманывали — этот профиль я запомнила еще по телесводкам с одной неожиданной, но изрядно затянувшейся войны. Молчаливый комбриг с чуть раскосыми от сибирских предков глазами и феноменальной выдержкой покорял сердца дам от 14 лет и до гробовой доски и вызывал стойкую идиосинкразию у противника. Конечно, комбаты той войны были куда известнее, остроумнее и популярнее, и просмотров у их роликов было за сотни тысяч, но этот в душу западал — не рисовался, молча сопровождал колонны беженцев и детей, мягко, но непреклонно заворачивал излишне оптимистичных журналистов, посмеивался над попытками вывести его на откровенность. Насколько я помню, даже на момент моего второго «отъезда» он был жив и практически здоров, и уж на Крите ему точно оказаться было не с руки, но факт остается фактом.

Некоторая пассинарность этого человека и его способность уверенно организовать вокруг себя крепкую команду вызывала у меня желание свести более близкое знакомство. Не очень порадует меня его участие в революции — парень точно справится, но кого приведет с собой? Да и что греха таить, интересно было, что там новенького.

К ужину я уже морально была готова ехать в Ретимно. Но XIX век — это не время для милитари-туризма, так что просто заглянуть на огонек не получится. Я разослала приглашения на суаре как горным инженерам, так и некоторым дамам, чьи любовные связи с военными не являлись особой тайной.

Это была моя первая вечеринка после… В общем, первая в выдыхающемся уже сезоне, так что пришлось придумать развлечение, ради которого получилось бы набрать нужный набор гостей, а в голову шли только литературные фанты. И ладно. Пара ящиков шампанского сделала и эту вечеринку очень миленькой.

Большую помощь, как я и подозревала, мне оказали дамы, проболтавшиеся о готовящемся отбытии в полыхающее Средиземноморье двух госпиталей. Под Высочайшем патронажем. Насколько я помню, греческий король женат на тетке Государя, так что могли бы и посолиднее сувенир отправить, но госпиталь — тоже неплох для моего замысла.

* * *

Муж бродил по дому серо-зеленой тенью, не только не прикасаясь к ней, но даже не дотрагиваясь до одних и тех же предметов с женой. Не попрекал, но лучше бы бил, как у других заведено. Все они, ученые, такие.

— Не держи на меня-то зла… — раз она повалилась ему в ноги. — В чем я виновна?

А он обошел кругом и ушел из горницы. Как был, в одной холщовой рубахе. И лишь когда не вернулся с приходом темноты, сообразила, что некуда ему было в холода-то в одно рубахе идти… Да и на снегу вокруг дома следов не было, лишь собака протяжно и безнадежно выла в затянутое тучами небо.

4

В начале всей эпопеи навестила могилу своего любимого.

— Привет!

Холмик еще присыпан снежной крупой, смерзшейся серо-белой коростой. Я опускаюсь на колени и устраиваю букетик сухоцветов посередине. Красивые, мне очень понравились, почти как в его гербариях. Перебираю хрупкие лепестки и острые колючки пальцами.

— Я, мой дорогой, уеду. Очень далеко и на неопределенный срок. Ты тогда со мной так же прощался, помнишь? Только вернулся грузом 300 через несколько дней на мой порог, а у меня такого шанса не будет. Но я попрошу графа, чтобы если что, меня к тебе подхоронили. — хоть по ту сторону окажемся вместе. — Нельзя будет официально — Фрол решит вопрос сам.

Подул мокрый ветер, и я зябко поежилась.

- Сердишься? Но мне туда очень надо. Я не могу больше бороться в одиночку.

* * *

— Даже не думай. — грохотал граф, а я осторожно глотала чай. — Тебе Вичуги мало показалось?

Нет, родными березками я тогда наелась надолго.

— Благотворительный прием для страдающих православных Крита — отличная идея. — твердила я одно и то же.

Действительно, правильно поданная мысль о том, что турки безнаказанно вырезают христиан, а греки на Крите исповедуют православие, обязана найти живой отклик в женских сердцах.

— Приемом Ольга Александровна займется с удовольствием, ты поможешь, деньги пожертвуем, но сама останешься дома.

Конечно-конечно.

* * *

Благотворительный прием мы с Ольгой отработали на 110 %. Она описывала страдания матерей и деток, я живописала трагедию православия в целом для мужчин, пригласили даже духовника Татищевых, с которым я доселе практически не пересекалась, за исключением моего ранения, но тут мы смерили друг друга неприязненными взглядами и молча решили сотрудничать. Получилось прекрасно — у нас случилась хорошая пресса, нескончаемый поток дам-благотворительниц и почти сорок тысяч собранных денег, которые мы с помпой пожертвовали фонду Ее Величества Марии Федоровны. Я извернулась и жертвовала лично, так что даже смогла передать записку Ее Величеству. Добрейшей души женщина, не отказала. И невестка ее, Их Высочество Елизавета Федоровна, также откликнулась на мою просьбу, соблаговолив лично написать коротенькую записку с пожеланием терпения, сил и благополучия в моем путешествии. Этой-то запиской я и размахивала перед графом.

— Как ты успела все это провернуть? — он аж пятнами покрылся.

* * *

Когда я впервые поехала в Грецию, мне было около двадцати, и я страстно мечтала увидеть сразу и море, и всяческие руины. Получилось с переменным успехом — на нашем острове исторические события не случились, а экскурсии отменились в связи со стабильно штормовой погодой. Вот на волнующееся Эгейское море я налюбовалась тогда на три жизни вперед. Несколько групп засели в отеле, осваивая all-inclusive и тесный бассейн. Осточертели друг другу до крайности. Лишь за пару дней до отъезда мы любовались омерзительно голубым небом и штилем. Так и уезжали — сердитые, незагорелые и ненакупавшиеся. С тех пор Грецию из турменю я вычеркивала сразу.

10
{"b":"583563","o":1}