— Вдохновение! Надо найти кибернетический шифр этого состояния. Будем думать об этом, — так твердит уже не один только Трунов.

Программа вдохновенной жизни, формула победы должны быть найдены. Это — важнейшая из забот всякого ученого, всякого кибернетика и электроника — в белоснежном ли он халате работника энергетического центра, во флотской ли тужурке недавнего «бригантинца».

Чудаки украшают жизнь, как сказал Максим Горький. И слава богу, их немало, они есть всюду. И тут, и там встречал я этих удивительных русских людей.

Естественно, что разные люди в жизни берут на себя разные роли. Рационализм рационализмом, но есть еще великая сила жизненного инстинкта, и рациональные мальчики и девочки знают, что им придется любить, растить людей, а может быть, совершать подвиг. Но вот что нужно: нужно уметь видеть добро и уметь помочь ему. Не последнее значение в этом деле имеет преемственность традиций воинских и народных, навыков народной жизни. Как всякий организм, народная жизнь стремится передать из поколения в поколение свои здоровые особенности.

Мы — современники могучего процесса преобразования знаний и умов, а может быть* и характеров. Вот почему неизбежны частые дискуссии на тему «Физики и лирики», «Рационализм и гуманизм», «Роль интеллектуальной поэзии в жизни общества» и т. п.

Все это неизбежно и так же прекрасно, как сама жизнь. Радостно чувствовать движение. Радостно приводить в действие силы добра,

Оставив за собой Михайловское с одиноким серым парусом на печальном Кучане, а затем и величаво скалистый Валаам на просторах самого большого в Европе озера, на просторах и в миражах Ладоги, иначе говоря, придерживаясь водных путей новгородских и варяжских гостей и разбойников — по Волхову, Ладоге, Свири и Онеге, — мы приблизились, наконец, к Кижским островам Заонежья с их уникальным историко-архитектурным музеем-заповедником.

Все шло благополучно. Путешествие было прекрасно и разнообразно. Выйдя на трассу обновленного Волго-Балта, мы ничем не пренебрегли, и весело пересаживались с элегантного теплохода на неповоротливый лихтер, с лихтера — на баржу — то в Новой Ладоге, то в Вознесенье на Свири, то в Петрозаводске, и тут попали на борт уютного беленького теплохода «Спутник». Суденышко выполняет благородное назначение — культработу среди речников и озерников на отдаленных шхерных фарватерах, в глухих затонах, в шлюзах Беломорского капала.

Нашей конечной целью оставались Соловецкие острова сих полузабытой полусказочной красотой, но «Спутник», оправдывая свое имя, сначала шел на Кижи, миновать которые и мы не собирались.

Плавание по великим русским озерам, к островам дальнего Севера было давней моей мечтой…

Странное дело — ведь я родился на юге, на берегу Черного моря, и таинственность греко-византийских (или скифско-тюркских) названный гор и городов Черноморья и его берегов вплеталась в музыку тех речей, с которых начиналась жизнь: Киммерия, Ольвия, Хаджибей, Пантикопей… Почему же сладко щемило душу, когда в раннем детстве впервые донеслись до меня слова: «Ладога», «Волхов», «Валдай»… Чему учили они, заимствованные из сказок и песен, из художественных картин, первые образы Русского Севера? А учили они, как я понял позже, прежде всего тому, что есть душа. Но это было еще не все. Я понимал: не сразу все уразуметь на этом пути, почувствовать с достаточной полнотой. Еще в Москве меня дружески предупреждала Ольга Дмитриевна Савицкая, руководитель тонких и поэтических реставрационных работ па северных островах.

— Не думайте, что сразу все увидите. Этому надо учиться. А понять еще труднее. Вам странно? Это всегда было странно, — убежденно говорила Ольга Дмитриевна. — Никто не рассчитывает сразу понять сложный химический процесс, но никого не смущает объем, тонкость, сложность дела, которым занимаются реставраторы. Нет, не может быть каждому доступно понимание, почему купола кижских главок в чешуйчатом лемехе (чем они и должны быть покрыты) в дереве прекрасней, чем в железе… А старые мастера понимали, — не без горечи строго заметила тогда Ольга Дмитриевна, сосредоточенно помолчала и снова зажглась милым смуглым румянцем. — Разве понятно, что именно так волнует нас в одних этих словах: «Кижи»… «Волхов»… «Ладога»… «Онега»?.. Прислушиваетесь? Ну, прислушивайтесь.

Этот разговор служил мне наставлением в дороге. И скажу откровенно, я не терял надежды иным появиться перед Ольгой Дмитриевной на Соловках, где теперь она руководит восстановлением в истинном облике грандиозных соловецких соборов — Успенского с его бесподобной трапезной и Спасо-Преображенского собора, в котором можно увидеть небывалое сочетание готической стройности со скупой, ясной и внушительной простотой новгородских соборов. Я хотел появиться с готовым ответом на то, что с давних лет волнует меня самого.

Я и сам не раз жадно слушал рассказы о тайнах камней, поросших ядовито-зеленым мхом лишайников, о сросшихся в течение веков громадах кирпичных кладок стен, которых теперь не расколоть никакими усилиями, о говорящих и поющих трещинах в серебристых бревнах, сложенных без единого гвоздя — «елочкой», как на Кижах, — в двадцать стен восьмерика с приделами, увенчанного двадцатью двумя куполами.

Обо всем этом Ольга Дмитриевна опять-таки говорила с любовью и восхищением перед мудростью людей, достигших архитектурных совершенств с помощью одного лишь топора, рукоделием, а главное, конечно, Савицкая говорила о том, какие мечты угадываются ею в этих каменных кладках, в куполах воздушной легкости. Ведь люди, сделавшие это, мечтали. Ведь само творчество — это неиссякаемая мечта.

А плотникам, срубившим собор Преображения на Кижах, было по шестьдесят и по восемьдесят лет. Известно, что главный строитель, Нестор, был стариком, не бравшимся после Кижей уже ни за одну постройку. Недаром среди тех плотников и каменщиков существовал обычай присваивать лучшим мастерам цеха, как царям, как императорам, соединительные имена Иван Седьмой, Климент Одиннадцатый, Порфирий Светлый…

Все, что пришлось услышать об островах и озерах Русского Севера, друзья мои, все верно. И иначе быть не может. Вспомните: в этих водах отражался шлем Александра Невского, отражалась шитая шапка самого дивного зодчего XVI века, строителя соловецких соборов, многострадального Филиппа, в этих водах отражалась шляпа Петра.

Не раз спрашивал самого себя: какие это должны были быть люди, какой телесной п духовной силы, чтобы — еще задолго до кипучей и жестокой петровской поры — воздвигнуть сооружения бессмертной красоты то в Заонежье, то на сказочных гвидоновских островах Белого моря.

Возобновить красоту, всегда бывшею красотою самого народа, не менее радостно, чем восстановить имена героев. И нужно не только любоваться, но и читать — читать и перечитывать значение и смысл этих форм, линий, силуэтов, орнаментики. Постижение прямых и косвенных письмен народа в иерархии наук — наука одна из самых возвышенных.

Дерево смотрит в воды. У пас на юге камыш или глина служат для постройки жилища, а тут — лес, дерево. Великие воды п великие леса… Великие дебри Севера.

Вот это и слышится в музыке слов «Ладога»… «Валдай»…

Русские сказки говорят: для того, чтобы постичь затаенную красоту чистой истины, нужно самому быть умытым. Другая мысль такая: не сразу обнаруживается место, где в конце концов душа твоя тебе же открывается. Конечно, бывает и так, что диковинное место лежит и совсем близко, рядом, в твоем же доме, в семье — все равно надо его искать, ибо оно и есть то самое, на чем «древо процветает», как говаривали о секретах художественных ремесел старые русские умельцы Иваны и Клименты. И вот понятней становится, какая сила внушает уроженцу юга неодолимое влечение к ледниковым, языческим мшистым валунам, к водам великих русских озер, в которых вместе со звонницами и куполами отразились избы-срубы и «кошелем» и «брусом», восхитительные памятники давней жизни могучего народа. Все это требует думы и тишины — не только для художника, но и для туриста.