— Видели, как ловко мне удалось забор перепрыгнуть? — похвастался я. — Не хуже любого спортсмена. А почему? Потому, что хороший разбег взял.
— Так ты просто бешеной собаки испугался, — засмеялся Вадик. — Я же говорил, что тренироваться нужно по системе йогов.
— Такая собака похуже дикого бизона будет, — почесал затылок Никита. — Если каждый день она нас тренировать станет, то, пожалуй, по физкультуре у всех сплошные пятёрки будут!
Пятёрка на двоих
Я — Семён Рыжиков, и у меня много друзей. Но больше всего я дружу с моим одноклассником Пашкой. Он мой самый верный друг. Мы с ним уже давно решили, что, когда вырастим, рванём во Францию и наймёмся служить в королевский дворец мушкетёрами. Как Д'Артаньян и его верные друзья: Атос, Портос и Арамис.
Нам мушкетёры очень нравятся, потому что они всегда друг друга из беды выручали и делились всякий раз последним куском хлеба. Вот и мы так же делаем. Если у Павлика две конфеты в кармане лежат, одну он обязательно мне отдаст.
Вчера, например, мы с ним договорились поделить пополам всё: фломастеры, ручки, карандаши, пластилин. Раз уж мы мушкетёры — то всё должно быть поровну, всё по-честному, как в той известной книге про королевских мушкетёров.
— А давай ещё и отметками делиться, — предложил Пашка.
— Отметками? — не понял я. — Давай, а как?
Однажды папа был наказан, потому что в коридоре сделал большую лужу, когда снег с его ботинок возле входной двери растаял.
Самое большое на свете число центаллион. Это единица и целых триста три нуля. Верно?
— Ну, например: получишь ты пятёрку по математике, и будет это не только твоя пятёрка, но и моя тоже. И наоборот, моя пятёрка будет твоей.
— Ничего не понимаю, — честно признался я.
— Смотри: любую оценку ставят в дневник того, кто отвечает у доски, правильно?
— Да.
— А родители вечером дневник проверяют, верно?
Я согласно кивнул.
— Ну так вот, сначала ты нашу общую пятёрочку своему отцу покажешь, а потом я эту же самую отметку моему папе покажу.
— Ты что, забыл, на дневнике фамилия на обложке? — напомнил я. — Нас предки сразу на чистую воду выведут.
— Не выведут, — отмахнулся Пашка. — В том-то и весь секрет. Родители никогда на обложку дневника не смотрят. Главное — дневник раскрытым подавать, а остальное — дело техники. Я давно заметил: как только мой отец видит в дневнике пятёрку или четвёрку, он сразу в улыбке расплывается и больше ничего перед собой не видит, тем более обложку дневника.
— Здорово! — обрадовался я. — К тому же почерк у нас с тобой похожий, родная мать не различит.
— Правильно, я о том и говорю! — обрадовался Пашка. — Я даже продумал, как мы с тобой дневник будем друг другу передавать.
— Как?
— Элементарно! Мы ведь с тобой не просто в одном доме живём, а в одном подъезде. И твоё окно под моим, только на два этажа ниже, — напомнил Пашка.
— А ты не забыл, что прямо подо мной живёт наш физик? — грустно вздохнул я. — Стоит мне по физике двойку получить, как родители сразу об этом узнают. Они с Петром Ивановичем по утрам в лифте встречаются. И он наверняка об этом сообщит.
— Ты не отвлекайся! — деловито прервал меня Пашка. — У меня дома ведро есть железное, которое и послужит нам секретным почтовым ящиком.
— Это как? — удивился я.
— Допустим, ты получил пятёрку и показал свой дневник отцу. Он тебя похвалил и пошёл смотреть телевизор или газету читать. А ты сразу стучишь по батарее три раза.
— Для чего?
— Это будет наш условный сигнал, как у шпионов в кино, — объяснил Павлик. — Потом кладёшь в ведро дневник и опускаешь его мне на верёвке. Я его перехвачу и покажу своему отцу. А потом ты точно так же дневник поднимешь обратно к себе. Чего тут ещё думать? Здорово, правда?
— Здорово! — согласился я.
— Но, чтобы никто не догадался, мы с тобой отныне будем называться мушкетёрскими именами. Ты будешь Д'Артаньяном, а я — Арамисом. Это на случай, если нужно будет записки друг другу передать. По телефону разговор могут подслушать, тогда вся затея лопнет и нам достанется.
— Хорошо, — кивнул я. — Договорились!
На следующий день, как только прибежали из школы, мы тут же принялись опробовать нашу затею. Я опускал ведро с дневником, Пашка принимал. И так мы к вечеру наловчились, что любо-дорого было смотреть. Во вторник я получил пятёрку по математике, а Пашка — двойку.
— Ну всё — действуем, как договорились, — велел Пашка. — Сначала ты показываешь, потом стучишь по батарее, и я ловлю ведро с дневником.
Сказано — сделано. Вечером, когда отец вернулся с работы, он тут же спросил:
— Ну, Сеня, как дела в школе? Похвастайся своими оценками.
— Вот, — я протянул дневник с пятёркой.
У папы глаза засверкали от радости. Он всегда такой весёлый становится, когда я хорошие оценки домой приношу.
— Ну раз ты такой молодец, на Новый год велосипед новенький получишь, спортивный. На нём можно даже зимой кататься. А если и по русскому языку на пятёрку вытянешь, считай, что и новый мобильник у тебя в кармане.
На радостях я рванул в свою комнату и стукнул три раза по батарее, затем положил дневник в ведро и стал быстро опускать на верёвочке вниз.
— Рассказывай, как всё прошло? — спросил я у друга на следующий день. — Отец не догадался, что ты ему не свой дневник показывал?
— Отлично всё сработало! — сверкал, словно начищенный пятак, Пашка. — Отец пообещал мне за пятёрку новые коньки подарить.
— Здорово! — Я хлопнул друга по плечу. — Мы с тобой настоящие мушкетёры. Помнишь, в книге «Три мушкетёра» Д’Артаньян с друзьями обвели вокруг пальца гвардейцев кардинала? Вот и мы наших отцов провели и обманули. Теперь ты новые коньки получишь, а я — велосипед.
На другой день мне не повезло. Двойка по русскому языку оказалась в моём дневнике. Эх, так обидно было! Плакал мой велосипед.
— Не унывай! — постарался утешить меня Павлик. — Ты что, забыл, ведь мы с тобой друзья-мушкетёры? Ты меня вчера выручил, сегодня моя очередь. Теперь ты мой дневник своему отцу покажешь и дело в шляпе.
Вечером я был словно на иголках. Боялся, что отец раньше времени попросит у меня дневник, и потому специально очень долго ужинал. Старался гречневую кашу по тарелке размазывать и разговорами разными папу отвлекать.
А когда вернулся в свою комнату, услышал долгожданный стук по батарее.
Молодец Пашка, не забыл про меня. Я приоткрыл окно и незаметно начал опускать ведро с запиской:
«Пашка, ты — генний. Теперь мы всех с табой вокруг пальца объвидём. И папу с мамой и матиматика и училку по рускому языку. Теперь они все будут под нашу дудочку плисать.
Дартаньян.»
Опустив ведро, стал ждать. Как только Пашка дёрнул за верёвку, я потащил ведро наверх. К моему ужасу, ведро вдруг зацепилось за подоконник шестого этажа. Но всё обошлось — через пару минут Пашкин дневник был у меня в руках.
Я побежал в комнату к папе.
— Ну чем сегодня отца порадуешь? — оторвавшись от телевизора, спросил он.
— Пятёрка по русскому, — скромно потупив глаза, сообщил я.
— Ну ты даёшь! Вот молодец! — обрадовался отец.
Он протянул мне дневник, и в этот момент из него выпал листок. Папа, конечно, тут же развернул его и прочитал вслух.
Это была моя записка, только кто-то красным карандашом подчеркнул в ней все орфографические ошибки. А внизу тем же карандашом было приписано: «Кардинал Ришелье».
Папа серьёзно, словно я ему неродной, посмотрел на меня и строго сказал:
— Чтобы стать настоящим Д'Артаньяном, нужно не только учиться на пятёрки, но и не обманывать своего короля. Но раз ты меня, своего короля обманул, то нового коня из королевской конюшни пока не получишь. Будешь кататься на старом, мушкетёр.