Косвенные свидетельства позволяют предположить, что Соколов не был уверен в том, что Влас его сын, что неудивительно при множестве романов, которые были у его подруги. Одним из них мог быть роман с А. А. Казначеевым, сыном двоюродного брата отца Александры сенатора А. И. Казначеева. На то, что отношения с ним носили особый характер, Соколова намекнула на суде в 1870 г., где ее обвиняли в выдаче фальшивого векселя на имя полковника Казначеева. Тогда суд присяжных оправдал ее не только по причине «тяжелых обстоятельств», но и приняв во внимание отношения, «существовавшие между нею и г. Казначеевым, объяснить которые она считает невозможным»[12]. Объяснить, то есть публично говорить об этих отношениях, она могла отказаться только по причине их интимности. И если действительно у нее с Казначеевым был роман, то понятны ревность знавшего о нем Сергея Соколова, его неуверенность в том, что он является отцом Власа, и желание, чтобы она бросила младенца. Не следует упускать из виду и тот факт, что Казначеев был крестным отцом Дорошевича. И все же ревность Соколова, если верить свидетельству знавшего его Гиляровского, что он «был живой портрет Дорошевича», скорее всего, была беспочвенна.

Маленького Власа взяли к себе и растили как родного сына бездетные помощник квартального надзирателя Михаил Родионович Дорошевич, бывший в чине коллежского секретаря, и его жена Наталья Александровна. Соколова спустя четыре месяца после того, как бросила сына, отказалась от ребенка, дав чете Дорошевичей соответствующую расписку. От приемного отца Влас получил фамилию и отчество. На всю жизнь он сохранил к приемным родителям чувство благодарности за тепло, которым был окружен в детские годы. То, как поступила с ним мать в младенчестве, сам факт «незаконнорожденности» нанесли Дорошевичу глубокую душевную травму, особенно переживавшуюся им в годы молодости. Проблеме брошенных матерями «незаконнорожденных» детей, их прав он посвятил ряд громких фельетонов, в которых очевидны автобиографические мотивы. В одном из них, явно целя в мать, он писал о «случайно родивших самках», бросающих своих детей[13]. Характерен псевдоним, которым он пользовался в этих публикациях, – Сын своей матери. Между Соколовой и ее старшим сыном пролегла глубокая пропасть. По свидетельствам современников, она не признавала в нем своего сына, он не считал ее матерью, они не общались, хотя судьба иной раз сводила их, как это было в конце 1880-х – начале 1890-х гг. во время совместной работы в газете «Новости дня».

Есть предположение, что через десять лет после того, как она бросила Власа, Соколова попыталась вернуть сына. О таком ее намерении свидетельствует, по мнению Н. А. Прозоровой, прошение на «высочайшее имя» об усыновлении мальчика, поданное М. Р. Дорошевичем в 1876 г., хотя в нем нет указаний на то, что «своего обещания не требовать сына к себе Соколова не сдержала…»[14]. Если верить уже упоминавшимся воспоминаниям Н. В. Дорошевич, Влас через суд был все-таки возвращен матери и прожил с ней несколько лет. Но следует иметь в виду, что являющиеся сами по себе интересным и не лишенным литературных достоинств произведением воспоминания Натальи Власьевны грешат неточностями и очевидными выдумками, особенно при описании рождения, детских и юношеских лет отца, что можно объяснить как ее неосведомленностью (незадолго до ее рождения родители разошлись, и она жила в новой семье матери, актрисы К. В. Кручининой), так и тем, что диктовала она свои воспоминания, будучи тяжело больной, буквально за несколько недель до смерти. Документальных подтверждений того, что Влас по судебному решению был возвращен Соколовой, не обнаружено, как нет и его собственных и других, кроме дочери, свидетельств о его жизни в семье матери. Напротив, из воспоминаний Е. И. Вашкова, сына хорошо знавшего Дорошевича с юности старого журналиста И. А. Вашкова, явствует, что, когда юный Влас незадолго до смерти приемных родителей явился к родной матери, Соколова буквально не пустила его на порог: «Влас Дорошевич до последних дней мадам Дорошевич не знал, что он не родной ее сын. Только перед смертью она сообщила ему, что он сын популярной в то время романистки Александры Ивановны Соколовой. Эта весть сильно потрясла его. Он решил отправиться к ней, своей настоящей матери. Это свидание не только не принесло Дорошевичу никакого удовлетворения, но, наоборот, только сильно расстроило и буквально потрясло его, благодаря цинизму и черствости Соколовой.

– Меня встретила толстая накрашенная женщина, которая на мои слова, что я ее сын, ответила холодным равнодушным тоном: это все равно, теперь мы друг другу совершенно чужие люди, я прошу вас больше меня не беспокоить.

Повернулась и вышла»[15].

Сцена, никак не свидетельствующая о том, что у Соколовой пробудилось материнское чувство по отношению к старшему сыну. Вместе с тем, поскольку в фельетонах Дорошевича, посвященных «незаконнорожденным», нередко возникает мотив, связанный со стремлением «самок» через суд вернуть когда-то брошенных ими детей[16], нельзя исключать полностью возможность такой попытки со стороны Соколовой. Любопытно, что спустя много лет после того, как она бросила сына, Соколова в одном из мемуарных очерков рассказала душераздирающую историю о «неизвестном мальчике Сереже», который, будучи отнятым у арестованной матери-аферистки (сумевшей через брак получить титул графини), находился в московском «приюте нищих детей», не имея «даже общечеловеческого имени», – «он был просто “неизвестный мальчик”. С возмущением она писала в мемуарном очерке «Французская артистка и польская графиня», «что далеко не всюду в Европе можно натолкнуться на такой произвол и что, случись подобный эпизод в настоящую минуту и будь он доведен до Государственной Думы, “неизвестный мальчик” получил бы какое-нибудь иное, более определенное имя…».

Юный Влас вынужден был рано пойти «в люди», начало его самостоятельной жизни полно горестей и тяжких испытаний, в числе коих были и бесприютность, и полуголодное существование, что также на долгие годы определило его резко отрицательное отношение к матери.

Сергей Соколов умер предположительно в конце 1860-х – начале 1870-х гг., оставив супругу с двумя детьми на руках. Во всяком случае, уже в середине 1870-х гг. Соколова в документах именует себя «вдовой московского мещанина». Впрочем, и при жизни мужа надежды на него не было никакой, нужно было искать твердый заработок. 1860-е гг. – начало массового прихода женщин в литературу и журналистику. Обедневшие дворянки, дочери из семей разночинцев предлагают свои услуги в основном как переводчицы, авторы любовных и бытовых романов (К. Назарьева, М. Вовчок, Ю. Жадовская, Е. Свешникова, Н. Хвощинская и др.). Женщины, выступающие на чисто журналистском поприще, еще редки. Александра Соколова была одной из первых. Используя знакомство со знавшим ее отца фельетонистом Н. М. Пановским, она приходит к М. Н. Каткову, и тот предлагает ей работу в газете «Московские ведомости». С июля 1868 г. она начинает выступать как автор острых, тяготеющих к скандалу фельетонов на бытовые темы в «Современной летописи», воскресном приложении к «Московским ведомостям». И очень скоро утверждает себя в новом амплуа – театрального и музыкального критика, автора многочисленных рецензий на спектакли русской и итальянской оперы, Малого театра. «Театральный мир трепетал ее рецензий, она была тонким знатоком искусства», – напишет после ее смерти Влас Дорошевич, сам знаток и ценитель театра[17].

В 1871 г. Соколова становится театральным рецензентом «Русских ведомостей». Совместную работу с такими столпами московского либерализма, как Н. С. Скворцов, А. И. Чупров, А. С. Посников, она назовет «хорошим, блестящим для газеты временем», когда «работали усердно и дружно, знамя принятого на себя дела держали высоко…». Тем горше выглядел ее уход из газеты, связанный с бюрократическими порядками, заведенными пришедшим в редакцию В. Н. Неведомским.