на тебя...А если надо тебе чего, микросхемы какие там редкие, транзисторы исчезающее шумящие - ты заявку-то снабженцу - дай, он такой, он из-под земли достанет...
Снабженец, по слухам, действительно мог достать все, но, к сожалению, как сдвинуть застопорившуюся работу по теме, он тоже не знал.
Вы лучше заму по хозчасти скажите, чтоб потерпел он с актами своими на списание спирта, говорил Сирин, напишу я ему эти акты, обязательно напишу, не сейчас только. Ну, это ты загнул, отвечало руководство, науки никакой без порядка в документообороте быть не может, так что и с актами этими ты, смотри, значит, больше не затягивай...
В дверь позвонили.
Ключи, наверное, опять в самый низ сумки сунула, а теперь - достать не может, подумал Сирин, и пошел открывать дверь.
* * *
На палубе было сумрачно, сыро и неуютно. На носу, пробиваясь через бесконечные туманные стены, отчаянно и обречено метался из стороны в сторону прожекторный луч, а откуда-то сверху, с невидимых печальных небес, то и дело начинал бесшумно моросить мелкий редкий дождь.
Присутствующие на палубе пассажиры из числа руководящего состава и сопутствующих, о чем-то негромко переговариваясь, прятались под зонтами и кутались в дождевики.
Унылая каютная жизнь уже всем порядком поднадоела, поэтому уходить никто не спешил. Здесь можно было хотя бы поговорить - и не думать ни о чем.
Стокса заметили.
- Идите сюда, Стокс! - это снова была Анна, лицо ее было мокрым, и волосы ее были мокрыми, и платье ее тоже было мокрым, облегая и подчеркивая все, - Не пожалеете!
- Подходите, товарищ Стокс, - бархатный бас принадлежал ностальгическому поэту Юлиану Прометеусу, любимцу здешней публики, потому что других поэтов на пароходе просто не было, - Сейчас я буду читать свои новые стихи.
"А - нужно ли?", - подумал Стокс, но ближе, все-таки, подошел.
- Вот и умничка! - Анна схватила его за руку. От нее пахло духами и вином, - Сейчас начнется! Курить будете, Стокс?
- Пожалуй, - сказал Стокс. Курить действительно хотелось.
- Держите, - Анна сунула Стоксу раскуренную сигарету. Сигарета была вся в помаде и раздраженно шипела огоньком, когда на нее сверху падали крошечные, почти невидимые капли.
- Друзья! - Юлиан воздел руки к небу, которого уже давно никто не видел, - Сегодня вы услышите стихи о вечной любви. Все, пройдет, друзья, и рассеется пыль времен, и солнце погаснет, и мир обратится в прах, и придет вечное Забвение - но любовь, нет, друзья мои, Любовь, Любовь с большой буквы! - будет вечна!..
- Слышите, Стокс? - Анна подмигнула, - Только любовь.
- Несомненно, - сказал Стокс.
- Не стойте вы так, - сказала Анна, - Идите под зонт. Идете?
- Уже, - сказал Стокс.
Под зонтом было немного лучше. Промокшая Анна прижималась к Стоксу, то и дело закуривая новую сигарету. Смешанный запах духов, вина и табака ударял в голову. Юлиан продолжал свою обширную вступительную речь про не имеющую никаких мыслимых границ любовь, поражая слушателей все новыми и новыми восторженными оборотами. Речь его эта казалась бесконечной и уходящей куда-то в Вечность, и еще, тоже бесконечным, предопределенным и единственно возможным, казалось все, что было вокруг - ночь, туман, печально оседающий влажной пылью дождь, иногда доносящиеся то с левого, то с правого борта подбадривающие крики невидимых гребцов...
- Что это у вас там, - спросила Анна, - Пистолет?
- Да. Маузер.
- Какой большой... Пострелять - дадите?..
- Не настрелялись еще?
- Как сказать... Наверно - нет.
- Не сейчас же, - сказал Стокс, - Не поймут. Скажем, завтра. Устроит?
- Договорились, - Анна прижалась к Стоксу еще сильнее, - Согрейте меня, Стокс.
- Вы бы лучше переоделись, - сказал Стокс.
- Потом, - сказала Анна, - Все - потом.
- ...Итак, друзья мои, слушайте, - голос у Юлиана, надо отдать должное, был силен. Казалось, что и темнота, и туман, и сама Судьба отступают, и как-то съеживаются от этого громыхающего, всепобеждающего голоса. Но это только казалось. - "Смятение".
Благодарные слушатели редко поаплодировали - авансом.
Юлиан театрально откашлялся и продолжил.
Душа - в смятении порой. Она
Пред выбором решающим стоит,
Уйти в покой чарующего сна -
Иль - только делать вид, что спит?
Но что - есть сон? Обман - или покой?
Иль только просто - бегство от Любви,
Душе без коей - уж не быть душой,
Живи - с Любовью! Только с ней - живи!
Любовь же ведь - она и есть душа,
Которую вручил нам - сам Господь,
Жизнь без души - не очень хороша,
Ты отрекаться от Любви - погодь!
Любовь, она - спасение твое!
Живи - в Любви! Она - не подведет!
Не упусти же - счастие свое!
И жди - свою Любовь! Она - придет!..
Юлиан картинно воздел руки к небу, давая понять, что пришла пора аплодисментов, цветов и оваций. Цветов и оваций, впрочем, вполне предсказуемо не случилось, а вот аплодисменты - были. "Браво!.. Браво!.." - кричали некоторые восторженные барышни, не переставая хлопать, - "Бис!.."
Юлиан, вдохновляемый осознанием собственной значимости, церемонно кланялся, упиваясь долгожданным мигом славы. Дождь все шел и шел, то затихая, то усиливаясь.
- Складно излагает, - сказал Стокс, - Правда?
- Молчите, Стокс, - Анна сердито тряхнула головой, и в лицо Стоксу с ее волос крохотными сверкающими алмазами полетели пахнущие духами и табачным дымом прохладные брызги, - Что вы в этом понимаете...
- Конечно, - согласился Стокс, - Даже не буду возражать.
- Вот именно, - сказала Анна.
Юлиан все еще кланялся. Судя по всему, кланяться ему нравилось. Публика энергично хлопала, явно рассчитывая на продолжение.
- Я, наверное, пойду, - сказал Стокс. - Поздно уже.
- Боитесь? - Анна снова подмигнула, заговорщицки и таинственно, - Не бойтесь, Стокс. Я ведь с вами. Я хорошая. Честно.
- Верю, - сказал Стокс, - Но мне, все-таки, надо идти. До завтра, Анна.
- До завтра, товарищ Стокс, - сказала Анна.
* * *
Наливай, наливай, Леха, чаек-то. Сахарку вон - цельная куча лежит. Сохранился, все-таки, значит, в целости. И мне вот - тоже еще налей.
А товарищ Стокс, скажу я тебе, Леха - не тот уже, не тот. Даже маузер свой страшенный - не вытащил. Аж удивляюсь я этому, Леха. Как погрузку парохода нашего вспомню - так и удивляюсь... Чего удивляюсь, говоришь?
Ну, тогда - слушай.
Повезло тебе, Леха, крупно, что только перед самым отплытием ты к нам прибился. Потому как перед отплытием - еще и погрузка была, Леха. Жуткое дело, правда. До сих пор, как вспомню - так совсем не по себе становится.
