Стокс слушал, и волосы его вставали дыбом.

Ему вдруг нестерпимо захотелось, без объяснения причин и не откладывая дело в долгий ящик, пристрелить явно сбрендившего оратора прямо на месте, потому что т а к было нельзя, нельзя совсем и никогда.

Он уже было нащупал рукоять маузера, когда вдруг внезапно понял, четко и навсегда, что это бесполезно.

Лица совещающихся выражали неподдельный и очень живой интерес к озвученной говорящим весьма, как казалось всем, кроме Стокса, верной и своевременной идее.

Да они, похоже, все об этом подумывали, с ужасом понял Стокс, только сказать никто первым не решался. Все, абсолютно все... ну, кроме Анны, пожалуй. Вон она побледнела-то как, от злости, наверное.

Анна тем временем резко встала, разбросав бумаги, и, со словами: "Сами это пишите!..", вышла, четко обозначая каблуками шаг.

Юлиан запнулся и растерянно посмотрел на присутствующих. Он, до времен нежданного изобилия добросовестно и с похвальным усердием рубивший туши на главной столичной бойне, сейчас совершенно искренне недоумевал, а что, собственно, не так?

В глазах собравшихся уже начал проявляться омерзительный плотоядный блеск, и Стокс, не желая больше на это смотреть тоже встал и, не оборачиваясь, вышел вслед за Анной.

И, когда за ним, с характерным щелчком фиксатора, закрывалась влекомая привычной легкой качкой дверь, он, сквозь доносящиеся из кают-компании выкрики: "...а где же товарищ Стокс?.. ...очень дельное предложение... ...нет, я думаю, мы, все-таки, имеем налицо несомненный кворум... ...немедленно голосовать!.. ...вот здесь так и пишите - принято единогласно...", внезапно то ли вообразил, то ли услышал далекий звук одинокой, растерянной и навсегда потерявшейся в обозримой пустоте Вселенной старинной трубы, тихий, печальный и безнадежный, словно самое последнее прощание с окончательно прекратившей быть людьми пропащей частью человечества.

***

А ведь, все-таки - есть счастье на белом свете, есть!

И те, кто счастья этого достойны, обязательно его, счастья, дождутся.

И мы вот - дождались.

Ели мы снова, как обычно, еду нашу, аппетитно-обязательную, и тут вдруг - дверь и открылась.

Придурок это был наш, сам на себя не похожий.

Первым, скажу честно, Блондин обо всем догадался. Умный он, Блондин, не отнять. Я так думаю, если кто и может лидером нашим стать заслуженным - так это Блондин. Все, все верно предвидел он в целом, конечно. И в придурков предназначении истинном - опять он прав оказался.

Голова!

Вот, когда со Степаном встретимся мы, обязательно нужно правду, нами про придурков открытую, ему сообщить. Правду-то - нужно, все-таки, знать, на то она правда и есть.

А встретимся мы со Степаном обязательно, причем - совсем скоро уже.

Я же говорю - дождались мы, дождались.

Придурок наш, весь бледный, видать, от волнения, из-за момента особой торжественности, обиталище наше походное протер от пыли всяческой и нас туда осторожненько по одному перенес. Нет, ценный, все-таки, придурок нам попался, обходительный.

Готовься, Степан, готовься, увидимся мы скоро!

Не все же тебе одному блаженством наслаждаться.

Потому что, с какой стороны ни посмотри - есть справедливость высшая на свете, есть, о чем Блондин, светлая голова, нас ранее и предупреждал.

Надо будет, все-таки, собраться как-нибудь - и самым главным среди нас его официально выбрать.

Про других точно не скажу, а я вот лично считаю, что звание это почетное Блондин - точно заслужил.

И есть еще одно соображение существенное, очень, снова честно признаюсь, для меня убедительное, если не Блондин - то кто?..

* * *

Ну, как, Леха, закипел чаек уже?

А я вот сейчас товарища Стокса видел. Издалека, правда. Ну и хорошо, что издалека, а то мало ли чего, так ведь?

Тем более, занят он был сильно. Клетку здоровенную куда-то тащил. А в клетке - кролики, Леха. Упитанные такие, ухи большие, а глазки круглые, блестящие - и умные.

Хорошие кролики, тяжелые.

Мясные, значит.

Марте своей, наверно, поволок, кормить. Сам я не видал, но ходят слухи, Леха - сырыми она их ест, а иногда - прямо живьем.

Народ даже как-то вот у нее самой про это дело спросить хотел, из чистого интересу. Дождался, значит, пока она воздухом подышать выйдет - и спросил. Зря, конечно. Глазищи она просто выпучила свои змеиные страшные - и на спрошающих молча так и пошла. Двое за борт прыгнули, Леха, с перепугу, а еще один - на мачту хотел залезть. Не учел он только, что нету мачты у парохода нашего, совсем. Труба вот есть, а мачты - нету. В гребцы потом бедолагу перевели - мачту искать.

Но это так, вспомнилось, а рассказывал я, вроде, как до жизни мы такой дошли, вот.

И когда, значит, Леха, двигалось дело к скорому бунту, заявился к нам товарищ Стокс, и не один, а с Мартою. Заявился - и прямиком в штаб, с предложением.

Предлагаю, говорит он, Комитету нашему Временному, аккурат за день до того народом на собрании всеобщем выбранному, прекратить деятельность вам бессмысленно-добывательскую, а вместо этого, ко мне всем личным составом присоединившись, подремонтировать средство плавучее и отплыть на нем отсюда в иную, лучшую жизнь. Только, говорит, сильно долго над ответом не размышляйте, а то, слышал я, идет сюда бледная чума, от которой еще никого не вылечили. Смысл, значит, говорит, такой - или соглашаетесь вы на предложение мое рискованное, или перемрете здесь, все до единого, от чумы скоропостижной, страшной и неизбежной.

Высказал он им все это - и вместе с Мартою прочь удалился. Недалеко, правда, к командии своей из старичков каких-то странных. Но это мы потом все узнали, про старичков-то.

А еще в командии этой у товарища Стокса ужас этот ходячий, ну, уродец двоеполый который, еще зачем-то присутствовал. Это мы тоже потом выяснили. А с какого перепугу он товарищу Стоксу понадобился - до сих пор мы так и не поняли.

Но вопрос этот выяснить мы тоже честно пытались, Леха. Подкараулили момент, когда товарищ Стокс вроде как в хорошем настроении находился, и намеком так - и поинтересовались. Нахмурился слегка товарищ Стокс - и к Марте нас за разъяснениями направил. Только к Марте не рискнули мы обратиться, правда. Потому как - боязно чего-то стало. Вдруг скажем чего не так, а?

Такие вот дела, Леха.

В общем, думали-думали комитетчики над товарища Стокса идеей неожиданной и заманчивой, спорили, кричали, аж до хрипоты, даже чуть не передрались было в момент самый волнительный - и согласились.

* * *

Стокс сидел на ящике с динамитом и курил, рассеянно стряхивая пепел на рифленый стальной пол.

В секретном отсеке было жарко и душно, на стене, в решетчатом противовзрывном светильнике красноватым недокальным светом, часто помигивая, бесполезно жаловалась на жизнь покрытая доисторической пылью лампочка, заодно сигнализируя о том, что все пропало и генератору уже скоро - хана, а за переборкой глухо пыхтела и фыкала паровая машина.

Отсек, по соседству с машинным отделением, в глубокой тайне, во время подготовки парохода к плаванию, соорудили мастеровитые старички по настойчивой просьбе Стокса. Натащили бесхозных листов железа из порта, нарубили электродов из проволоки, намешали мела с мылом для обмазки - и соорудили, благо, тогда генератор еще работал вполне сносно и простенькую сварку тянул без проблем.

Стокс тогда наплел им что-то про вынужденную необходимую оборону при имеющем достаточно значимую вероятность внезапном нападении или, в другом возможном случае, про массовую добычу рыбы глушением в условиях отчаянного голода. Старички слушали, кивали, соглашаясь, но было видно, что все они понимают.

Отсек удался на славу - неприметный, вместительный и снабженный практически незаметной в трюмном полумраке дверью с бесшумным сейфовым замком. Ключ был только один, и Стокс оставил его у себя.