В голосе Ладона слышалось искреннее восхищение, и в то же время горечь. Взгляд его был устремлен вдаль, он не видел перед собой успокаивающего пейзажа долины. Перед его мысленным взором мелькали воспоминания его жизни…
- Я до последнего не верил. Я думал, что его чувства сильнее, чем ненависть к неземным тварям. Но он даже разбираться не стал. Суровый воин и патриот, отданный своей стране весь, до кончиков ногтей. Даже его любовь ко мне не могла пересилить любви к Спарте. И так поступил бы каждый истинный муж Спарты. Даже когда меч вошел в мое сердце, я не верил. Я потрясенно смотрел в его глаза, но не находил в них отклика на свой зов. Я был юн, глуп и наивен. О, я думал, что знаю его. Думал, что знаю Спарту. Думал, что уже достаточно хорошо знаю людей. Как же я ошибался! – такая неприкрытая горечь была в голосе дракона, что Келей ощутил, как на глаза его наворачиваются слезы. – И когда я лежал, поверженный… На холодном песке арены, а вокруг бушевали тысячи спартанцев, охочих до хлеба и зрелищ… Он улыбался, держа меч. Легко выпростал его из моей груди. Небрежно вытер о песок. И ушел. Я сотни раз видел, как точно так же он убивает других мужей. Точно так же он убил трех своих собратьев, сражаясь за право обладать мной, когда меня только привезли с Эгиды. И точно так же он убил на этой арене меня. – Пожав плечами, Ладон встряхнул головой, взгляд его тут же стал осмысленным. Он повернулся к Келею и закончил: - Не смотря ни на что, Иокаст был смелым мужем и воином чести. Решив, что убил меня, он не стал сжигать мое тело на погребальном костре. Он был милосерден, опустив мое тело в ладью, и сам оттолкнул ее от берега. Я помню его последние слова, которые он сказал надо мной, когда я был на грани сознания и бреда. «Морской твари место в воде». А потом отец забрал меня в свой дворец на дне моря. Подлечил немного. И снова Астипалея. Моя тюрьма. Моя обитель. Мое убежище на долгие века. И больше уже я не пытался проситься к людям.
Ладон посмотрел на свои золотые широкие обручи, обвивающие его запястья, словно змеи. И они ответно сверкнули на его взгляд.
- Вот мои оковы, - произнес морской дракон, сведя запястья вместе и показывая их Келею. – Добровольно и в то же время принужденно я заточен здесь.
Комментарий к Глава 34
**¹ Ящик Пандоры** — В древнегреческих мифах Пандора — первая женщина на земле. Создана Гефестом по приказу Зевса, смешавшим землю и воду, при участии других богов. Афина дала ей душу, а каждый из прочих по другому дару, Зевс дал ей любопытство в подарок. Сатиры принесли ее к Эпиметею вместе с чаном, который Зевс приказал никогда не открывать.
Пандора стала женой Эпиметея, младшего брата Прометея. От мужа она узнала, что в доме есть ящик, который ни в коем случае нельзя открывать. Если нарушить запрет, весь мир и его обитателей ждут неисчислимые беды. Поддавшись любопытству, она открыла его, и беды обрушились на мир. Когда Пандора закрыла ящик, то на дне его, по воле Зевса, осталась только Надежда.
========== Глава 35 ==========
После рассказа своего возлюбленного Келей крепко призадумался. Даже его тонкие брови свелись к переносице, хмурясь, как небо перед дождем. Ладон посмотрел на него и рассмеялся. Как-то напряженно, но искренне.
- У тебя такое выражение лица… - пробормотал он, все еще улыбаясь.
- Какое? – произнес Келей хмуро. – Я не понимаю, Ладон… Не понимаю! Я слышал, слышал о спартанских варварах, но я не могу поверить! Я знаю, что они преданы и душой, и телом своей родине, что жизнь за нее положат в любую секунду, что любят красивых юношей, но… Они не могут быть так жестоки к своим любовникам и…
Договорить Келей не успел, - Ладон банально накрыл его губы поцелуем, мгновенно выбивая из головы все мысли. Юноша простонал ему в рот, зарываясь пальцами в роскошную белую шевелюру.
- Так… нечестно, - задыхаясь, прошептал он, чувствуя, как ладонь дракона скользит по его бедру вверх, под подол туники, обжигая кожу и возбуждая желание.
Все еще пытаясь сопротивляться, дабы продолжить серьезный разговор, он положил свою руку поверх ладони дракона, чтобы остановить, но пальцы Ладона уверенно обхватили его уже вставшую твердую плоть. Застонав, юноша выгнулся дугой под умелыми быстро возбуждающими прикосновениями, и больше уже ни о чем думать не мог. В голове мгновенно помутилось, и остались только обжигающие поцелуи его неистового любовника, его нежная страсть, его горячий пыл и жаркие прикосновения. Жадный рот снова заставил его пролить свое семя, и Ладон не упустил ни капли. Он пил его стоны удовольствия, ласкал юное тело, только пробуждающееся к любви, наслаждался упоительными всхлипами и выражением истинного блаженства на лице юноши.
В памяти Келея свежи еще были те дни, когда после одного взгляда в глаза Ладона у него подгибались и слабели колени, а после короткой беседы – он так выматывался эмоционально, что тут же отрубался начисто. Но после близости с драконом… Даже с чудодейственной сережкой. Даже после одного единственного раза… Келей засыпал на сутки. Слишком уж велика была сила духа Ладона. Он снова и снова поражался его мощи, власти и могуществу на этом острове.
Ладон все верно рассчитал. И когда он входил в него, вырывая громкие крики наслаждения, и когда покусывал кожу на нежной шее, заставляя тихо всхлипывать, и когда размашисто ритмично двигался в нем… Келей в очередной раз потерял сознание, едва его семя оросило его живот, испачкав и белоснежную кожу Ладона.
Дракон бережно уложил его на мягкую траву, утерев следы их любви подолом его туники. И сам устало откинулся на ствол дерева. Закрыл свои золотые глаза. Он был изможден морально так же, как и Келей. Рассказ о его жизни потребовал слишком много эмоций. И у него не было сил отвечать на вопросы юноши. По крайней мере не сейчас. Пусть уж лучше он спит, вымотанный любовными утехами. Образ Иокаста как живой вставал перед его глазами.
Вот он, суровый спартанский муж, закаленный в боях мечом, сталью, кровью и жарким песком арены. Глаза черные и жаркие, словно летняя полночь. Волосы немного короткие. Достающие лишь до плеч, оттенком своим напоминающие вороново крыло или древесную смоль. Руки сильные и ловкие. Ноги длинные и быстрые. Тело грациозное и поджарое. Мускулы перекатываются под кожей, не выделяясь вычурно, но привлекая внимание и возбуждая желание почувствовать их. Спокойный, уверенный в себе, ни минуты не колеблющийся в своих мгновенных решениях. Даже если от него требовалось убить своего собственного любовника. Ни разу ни одного слова о любви. Ни одного нежного взгляда. Но жаркие ласки, сводящие с ума, неистовая нежность, пламенем вспыхивающая в обсидиановых глазах, сила и грация рук, что так уверенно и беспощадно казнили острым мечом, но так же легко и нежно могли дарить истинное наслаждение… Быть с таким мужчиной внизу – нисколько не стыдно и не унизительно. У спартанцев вообще не относятся зазорно к мужчине, который предпочитает быть пассивом в постели. Но Иокаст был не таков. Он был по-своему справедлив во всем. Он в одинаковой степени отдавал и брал. И ни с чем не сравнить то ослепительное наслаждение, когда ты врезаешься раз за разом в жаркие тесные глубины сильного и свирепого мужчины, который не стыдится отдавать свое тело, не будучи скованным дурацкими предрассудками. Их страсть была такой же обоюдоострой, как и меч, которым Иокаст разил своих врагов. Врагов Спарты. Такой же неистовой, как битва у стен великой Трои. Такой же жаркой, что и песок арены, который впитал в себя бескрайнее море крови…
Она была безумной, всепоглощающей и без капли нежности. Это было словно наваждение, словно сумасшествие… Любил ли он его? Любил ли этого сурового спартанского мужа, опьяненного схваткой предсмертного боя, упоенного кровью своих врагов, ослепленного сталью своего меча? О да. Безумно и неистово, как и все, что есть в Спарте. Восхищение, желание, расплавленный огонь, текущий по жилам… Восторг и жар, разливающийся по телу. Морской дракон был упоен этим мужественным смертным так сильно, как только могла его бессмертная хладная сущность. И кровь его пела, бурля в жилах, когда отзывалась на каждое прикосновение Иокаста. Ладон как сейчас помнил эти жгучие ласки, почти смешанные с болью, но боль та была сладка… Ах, глаза цвета оникса затягивали не хуже, чем его собственные золотые глаза дракона. Иокаст был единственным смертным, на которого не действовала его воля, его власть и могущественная аура. Ибо сила духа смертного была настолько же сильна! И именно за это Ладон так его полюбил и так им восхищался. Этот черный сумрачный взгляд, эта хищная улыбка, эта жаркая страсть, зажигавшаяся в них… Они затягивали, они сводили его с ума. Это был самый ошеломляющий, самый сногсшибательный, самый впечатляющий смертный, какого он когда-либо видел и… имел. Всего и без остатка. И потому не стыдно было морскому дракону отдаваться ему жарко и неистово. Не стыдно подчиниться тому, кто был по силе духа, да и тела, равен ему. Он стал его болезнью, его неотступной лихорадкой, его пьянящим вином, его грезью наяву, его ночным, волшебным, сказочным кошмаром… Знаете ли, как затягивают воды черного омута, в которых таятся неведомые страсти? Как привлекает грация и опасность изящного хищника, например, тигра? Как приятно танцевать на кончике звенящей стали, на грани жизни и смерти… Примерно такие ощущения испытывал юный Ладон в постели с Иокастом, в жизни, на войне, в любви и в горе. Именно оно, упоительное, неотступное, желанное, возбуждающее… Держало его на привязи у этого смертного.
