А он на это: "Хочешь получить пизды?".

Я на это: "Молодой… спокойно".

А он: "Выебываешься или чего?".

А я говорю: "Спокойно. Двери вон там. Тебе уже хватит. Уйди".

Это хорошо дать последний шанс.

Вся "Северянка" пялится на тебя. Это же гораздо интереснее, чем сериал в телике в углу.

Сильва тоже глядит. И хорошо, что глядит.

А он говорит: "Похоже, ты и вправду хочешь получить пизды, как мне кажется".

А я говорю: "Как мне кажется? Где это ты так научился говорить: как мне кажется".

А он: "Хочешь получить? Хочешь получить?".

А я: "У тебя у самого пизда между ногами, пиздюк".

А он: "Что-то мне кажется, что ты меня, хуй, чуток сильно достаешь".

А я: "Чуток сильно достаешь, тоже ничего. Так где ты научился этому "как мне кажется"?".

А он: "Говорю, что достаешь".

А я: "Ну, думаю, что так. Думаю, что достаю, потому что ты достаешь меня. Не можешь себя вести, село".

И он: "Сам ты село".

А я: "Ты чего, хуй деревенский, еще не врубился, что в столицу приехал? Так что веди себя, как в столице, село".

И он: "Ты чего ко мне приебываешься?".

А я: "Вот тут ты совершенно прав. Я к тебе приебываюсь. И не перестану. Мне кажется, что тебе следует дать урок. Урок по жизни".

И он: "Так ты пизды хочешь, а? Мне кажется, что так".

Короче, своей пизды он получил.

Konzentration, Junge.

Вот это самое главное.

Концентрация.

Я гляжу на Сильву.

Сильва глядит на меня.

Мне нравится, когда она глядит на меня.

Konzentration, Junge.

И… Работаем!

Никогда сразу не можешь жахнуть с правой.

Каждый этого ожидает, даже такой жирный сельской горе-боец.

Ты должен уметь застать врасплох. Приличным левым хуком ты поставишь его во фрунт и передвинешь в центр собственной вселенной. Оно даже и не совсем хук, а такой вроде как боковой. А потом включаешь правый. И даже не включаешь, а посылаешь. И даже не посылаешь, а это он сам вышлется. Это как небесное прикосновение. Молния, бьющая в громоотвод. Першинг прямиком в его румпель. В самый центр его вселенной, который в этот самый миг западает в кровавую черную дыру, из которой, возможно, он когда-то возник. Большой взрыв, как говорил по ящику Грыгар^[23], когда я был малой и пялился с братаном и стариком на Окна Вселенной раскрыты настежь, а мама вязала на спицах шерстяные шапки и перчатки, а еще бесконечные шарфики, в которые можно было закутать весь этот Северный Город. Закутать или всех на них повесить.

Только это уже совсем другая история.

Короче, высылаешь этот вроде как левый боковой и запускаешь правый. Это не ты его запускаешь. Он запускается сам, потому что правая рука почувствовала, что левый удар был не совсем удар, а так… Что лизнул. Кусочек торта, перед тем, как приступишь к нему по-настоящему. Прежде, чем им натешишься. Прежде чем сам, лично, заново запустишь в движение затхлую историю. Такая вот теперь в тебе сила. То есть, как только пошлешь правый удар ему в нос, потом уже только приглядываешься. Приглядываешься к тому, как этот горе-боец на миг застывает, и все в нем в течение секунды замедляется. Тебе кажется, что он задумался. И ему есть над чем.

А потом это и происходит: финал этого печального экшна. Горе-боец поначалу совершенно незаметно колышется и вдруг падает на землю как те два небоскреба в Нью-Йорке. И под ним разливается темное и густое красное море.

Спокуха.

Спокуха.

Старая добрая ручная работа.

Горе-боец лежит на полу и ничего не понимает. Он прикасается к собственному носу. Касается той красной лужи. И снова касается носа. И так по кругу. Нос. Лужа. Нос. Лужа.

Начало истории. Конец истории. И где-то между ними – его жизнь. И в этот самый момент ты знаешь, что нос у него сломан, и что он никогда уже не почувствует так, как чувствовал раньше. Ты знаешь, что свой урок по жизни он получил.

А я прекрасно знаю, как он себя чувствует. И каков вкус крови, что вытекает наружу, потому что мне два раза ломали нос. Вкус такой крови совершенно не такой. Эта кровь густая, соленая и одновременно сладкая.

Соленый мармелад.

Ты мельком глядишь на Сильву. Она немного перепугана, но в то же самое время знает, что правда и любовь как раз победили ложь и ненависть. И что горе-боец не вел в отношении нее наилучшим образом. Теперь-то ты становишься мужиком-защитником. И как бы оно сегодня было с бабами, как бы у них не мутилось в голове от всей их эмансипации, эти вещи все еще действуют, все бабы этого желают, даже когда размахивают вокруг себя самостоятельностью. Только это уже совсем другая история.

А у тебя теперь две возможности. Продолжить, отпинать его и додолбать его до конца. Либо плюнуть и чувствовать свою силу, зная, что мог бы и дальше, что ты его победил, но сейчас даришь ему нечто такое, как жизнь, которая и так пойдет псу под хвост, но, в конце концов, не он один. Прежде чем передумать, ты вначале оттираешь мужиком красное море, чтобы у Сильвы не было дополнительной работы.

И Сильва говорит: "Спасибо".

А потом ты даришь ему жизнь. Просто-напросто хватаю его и выставляю за дверь "Северянки" на мороз, чтобы чуточку остыл.

И вот там уже я его спрашиваю: "Ты откуда?".

А он говорит: "Из Брно".

А я говорю: "Из Брно?".

А он говорит: "Собственно говоря, из Хрлиц".

А я говорю: "И где же это?".

А он говорит: "В околицах Брно".

И я говорю: "А тут что делаешь?".

А он говорит: "На экскурсию приехал".

А я говорю: "Так сюда же на экскурсии не ездят. Возможно, вниз, в город". Но только не сюда. Сюда никто не приезжает".

А он говорит: "Я, наверное, ошибся".

А ему говорю: "Я бы и сам, блин, сказал, что ошибся. У вас там, в окрестностях Брно, наверное хорошо".

А он говорит: "Промзона".

А я говорю: "И чего ты там делаешь?".

А он говорит: "Работаю в крематории".

А я говорю: "В крематории?".

А он говорит: "В крематории для животных. В единственном в стране".

А я говорю: "Что, сжигатель трупов^[24]?"

А он говорит: "Ну".

А я говорю: "А каких животных сжигаешь, домашних или диких, ну таких, из леса?".

А он говорит: "Ну, в основном, домашних. Собак, котов. А сейчас еще и морских свинок. Мода, люди их сейчас держат дома. А я потом сжигаю".

Я не могу сдержать усмешку.

Мода? Морские свинки? Сжигаю?

А он говорит: "А еще маленьких таких домашних кроликов".

Продолжаю усмехаться.

А он говорит: : "Но еже я сжигал волка". Кто-то застрелил его в лесу".

А я говорю: "Волка?".

Он же кивает.

А потом уже ничего не говорит, немного плачет и вытирает свой красный нос. Вот только уже нечем. Тогда я вытаскиваю гигиеническую салфетку, потом еще одну, а под конец даю ему целую пачку.

И говорю потом: "Не реви. Все хорошо. Не реви, блин. В следующий раз не дерись. Не строй из себя героя^[25]. Сейчас ты уже получил урок по жизни. Все будет хорошо. Передавай от меня привет Брно. И в следующий раз, когда приедешь в столицу, оставайся внизу, в городе, среди исторических памятников и туристов, ладно? Там с тобой ничего не случится.

После чего бахнул ему в голову. Но осторожно. Как сам получал от училки в школе, когда пялился в окно на наш лес, вместо того, чтобы слушать урок.

Потом оглядываюсь по сторонам, по массиву. Набираю в легкие этот ледяной воздух. И мне хорошо.

Я вижу высокие панельные дома. Высокую боевую повозку^[26]. Эту нашу бетонную крепость. Замок, являющийся моим домом, и который я защищаю. Вижу перекресток, на котором мигают светофоры. Именно там я как-то раз видел волка. На самой средине пустого перекрестка. Можешь мне и не верить. Но я его там видел, а он видел меня. Только это уже другая история.