Людей я уважаю.
Я не говорю, будто бы что-то имею к иностранцам, иммигрантам, студентам! Или будто бы для них здесь нет места. Что они забирают у нас работу. Нет, лично я ничего к ним не имею. Это ведь тоже европейцы. Они скромные, тихие, сплошные тебе инженеры, доктора и учителя. Они пашут на стройке, и иногда у меня складывается впечатление, что уж больно они позволяют срать себе на головы, а вот этого человек делать не должен. Я ничего к ним не имею, пока они сами не начинают гадить. Пока они тихие, как пинпонги в их продуктовых лавках из старых повозок. Я к ним ничего не имею, хотя они и не до конца европейцы, но что тут поделать, человек ко всему привыкает. Они же даже стараются, и есть где вечером купить пиво, и хлеб, и курево, лично у меня серьезно с этим проблем нет. Я спокоен, когда они не срут в этих старых вагончиках. И если сверху не несет этим их супом из пакетика.
А как только они гадят, как слышен их супчик из пакета, тогда у меня с ними появляется небольшая проблема, я иду к ним, что мне от всей их жратвы рыгать хочется, и чтобы они выключили печку. И они, как правило, ее выключают. Достаточно им сказать. Это не моя вина, что я этого не сдерживаю, что мне рыгать хочется. Наверное – какая-то аллергия или чего.
А вот Мразаку[18] все это никак не мешает. Все перечисленное он нормально лопает на завтрак, и говорит, что нет ничего лучше на похмелье, как смешать вкусы: креветка, утка и говядина. А на блевоту его тянет от других вещей. Но это уже другая история.
Каждому от чего-то хочется рыгать.
Ни у кого нет железного желудка.
Ни у кого нет стальных нервов.
Каждый обязан преодолевать какой-то страх в себе.
И у каждого есть какая-то своя рана.
Нет, серьезно, никакой я не нацик.
Всех я меряю одной меркой.
Мне не мешают бродяги, пока не гадят.
Мне не мешают цыгане, пока не гадят.
Мне не мешают панкушники, пока не гадят.
Мне не мешают студенты, пока не гадят.
Мне не мешают наркеши, пока не гадят.
Мне не мешают голозадые, пока не гадят.
Мне не мешают поляки, пока не гадят.
Мне не мешают немцы, пока не гадят.
Мне не мешают словаки, пока не гадят.
Мне не мешают австрияки, пока не гадят.
Мне не мешают чехи, пока не гадят.
Мне не мешает ни единый человек, пока он не гадит.
У меня с ними нет проблем.
Но как только они начинают гадить, у меня с ними возникает небольшая проблема.
И я иду им об этом сказать.
Я люблю культуру и порядок.
Порядок должен быть.
Так уже говорил мой дед, а он во время войны был на принудительных работах. Пахал на заводе "тигров" в Эссене и рассказывал, что когда английские летчики в первый раз бомбардировали Эссен, то с неба летели не бомбы, а обломки, собранные по английским городам, которые перед тем бомбардировало Люфтваффе. Приветы издалека. Вы нам эдак, так мы сейчас вам так.
Спокуха.
Спокуха.
Ну и поначалу, когда этот мусор летел с неба, так немцы выходили на улицы и кричали "ура". Им казалось, что у англичан так поехала крыша, что вместо бомб они сбрасывают на них камни из развалин. Они думали, что война скоро кончится, и что они выиграют. Им казалось, что у англичан закончились бомбы.
Только все всегда меняется.
И следующей ночью англичане сбросили уже настоящие бомбы.
И немцы в Эссене уже не орали "ура" и не заметали, потому что нечего было…
Только это уже другая история.
Порядок должен быть.
Порядок и культура.
Хорошие межчеловеческие отношения.
Ведь каждый нормальный человек культурен и любит порядок, разве нет? Разве не это каждому порядочному человеку его старик с мамой вбивают в башку? Вести себя культурно, разве нет? Твоя свобода заканчивается там, где начинается моя, или как там это говорят.
Мой старик это здесь построил.
А я теперь об этих домах забочусь. Я ненавидел это место, только каждый в жизни делает разворот на сто восемьдесят градусов. На какое-то время я выезжал, побывал там, немного еще где-то, но потом вернулся. Сейчас мне тут нравится, и я сражаюсь за это место, потому как если хочешь чего-то изменить, должен начинать с себя.
Точно так же, когда тебе нужно что-то сохранить.
Я – патриот.
Патриот из Северного Города[19].
Последний воин.
Последний римлянин.
Последний чех.
V
Меня называют Вандамом.
Меня называют Вандамом, потому что ежедневно я делаю двести отжиманий.
Я делаю их две сотни, точно так же, как Ван Дамм, тот самый, настоящий. Что из кино. Тот самый кикбоксинговый снайпер из тех времен, когда я ходил глядеть на него в кинотеатр, который назывался "Космос", но сейчас он так уже не называется, потому что сейчас там казино, которое зовется "Лас Вегас". Но больше всего Вандама и ему подобных охотнее всего я смотрел на видео, нормальная классика VHS еще при коммуняках, на кассетах, которые дублировал и поставлял на рынок мой слишком умный братан.
Он научился шпрехать и надублировал себе дом и жену, а потом второй дом и вторую жену и трех сыновей. Мой братан – победный ребенок одной революции. Ну да, он умный. Но у меня с ним небольшая проблема. У него со мной – тоже.
Только это уже другая история.
Все выиграть не могут.
Зато все могут проиграть.
Я ему не завидую.
Я вообще никому не завидую.
Он сам себе выбрал свою дорогу, а я выбрал свою.
Ван Дамм научил меня, как надо драться, для него заработал первые бабки. Обоим нам он дал жизненный урок.
Меня называют Вандамом, потому что я такой же, как он.
Кикбоксер.
Черный орел.
Киборг.
Уличный боец.
Патрульный времени.
Львиное Сердце[20].
Мститель[21].
Легионер.
Трудная мишень.
Страж Границы[22].
Внезапная смерть.
Универсальный солдат.
Вплоть до смерти.
VI
Слышишь эту тишину?
Чувствуешь это?
Нежную тишину этого леса?
Видишь вон те тени в кустах? Это мои воины.
Они уже подходят. Садятся на камнях под вязом.
Подвинься. И подбрось дерева в костер. И налей им.
Мне тоже. Себе тоже налей. От всего сердца, чтобы стать стальным цельным мужиком, а не пластиковым наполовину мужчинкой.
Ночь будет долгой и холодной.
Нам будут рассказывать старинные истории, которые не такие уже и древние, как могло бы показаться. Это все время те же самые истории. Это наши истории.
Никаких огней.
Никакого города.
Нет уже ничего.
Совершенно ничего.
Только этот вот лес.
Этот вот вяз.
Это вот болото.
VII
Но ты уже тоже тренируешься.
Нет, тихо.
Тихо, черт подери, сказали тебе!
Можешь ничего мне не говорить. Я с десяти метров вижу, парень тренируется или предпочитает хуем груши околачивать перед теликом, перескакивая по спортивным каналам, пока не попадет на прогноз погоды с блондиночкой, после чего натужно размышляет: а бреет ли она у себя между ногами.
Сейчас бабы бреют. Бабы сегодня хотят быть как дети. Точно так же и парни, которые там бреют. Полубабы и полумужики. Все это размягчение ни к чему хорошему не приведет . Только это уже совсем другая история.
Сколько отжиманий ты желаешь в сутки?
Тридцать?
Ежедневно?
А не пиздишь?
Спокуха!
Ладно!
Вижу, что не пиздишь.
Я ведь сразу вижу, сколько мужик делает отжиманий в сутки.
Только ты делай три раза по тридцать. А через месяц, самое большее, через два, можешь выбрать себе чувака, которого побьешь, что бы знать: как это оно, кого-то побить. Чтобы почувствовать свою силу. Чтобы познать то чувство, когда ты победишь в славе, а кто-то проиграет в бесславии. Чтобы научиться этому, ведь об этом уже как-то забылось. Точно так же, как и о том, что в начале всяческой человеческой деятельности стоит что?
