Странный звук проходил сквозь холодную колючую стену комнаты и ввинчивался прямо в голову.

Плинк – плинк.

Невидимая вода словно срывалась с камней и звонко ударялась о них же. Капель снова двигалась, истончаясь, уходила вправо, в ту сторону где была лестница. Но разве может звук ходить по ступням?

Плинк – плинк.

Я обошла стол, пару стульев, задела бедром кровать, зашипела и бросилась к двери. Но та, еще минуту такая настоящая, словно в насмешку растворилась в песочной стене. Руки впустую уперлись в камень. Выход исчез. Совсем.

Плинк – плинк.

– Что за черт!

Я застучала по стене, сначала ладонями, потом кулаками.

– Эй! Эй! Есть там кто! – кричала я, прекрасно понимая, что сквозь камень звуки не проходят, эту цитадель тоже строила нечисть и для нечисти.

Я смутно помнила, как, бродя по коридорам и одурев от безделья, поднялась на второй этаж, свернула в третью комнату от лестницы и минут десять играла в игру «найди десять отличий». Опять одинаковая мебель, будто они сразу оптовую партию заказали. Значит, лестница совсем рядом.

Плинк – плинк.

Но это вряд ли мне поможет. Я пробежала вдоль стены, как слепая ощупывая ее дрожащими руками, все еще не в силах поверить, что выхода нет. Пальцы царапали твёрдый камень, сдирая кожу и оставляя за собой красные следы. Всего несколько часов относительной свободы в череде одинаковых и не очень комнат и исчезнувшая дверь кажется чем-то невозможным. Чем-то неправильным.

Плинк – плинк – плинк.

Невидимая вода уже, была прямо здесь, заливала пол, я слышала ее мягкое плескание.

Плинк – плинк – плинк – пллиииииннк.

Последняя отчаянная мысль о том, что неплохо было бы залезть под кровать. Хотя, вру, была еще одна. Чтобы все закончилось быстро. Чтобы раз и все, без боли и без агонии.

Пол пошел трещинами. Комната вздрогнула, от потолка откололся большой камень и грохнулся о пол, развалившись на части. Сверху потекла струйка песка. Цитадель еще раз тряхнуло. Я зажмурилась, вжимаясь в стену. Святые!

И все кончилось. Стены остались стоять на месте.

Я недоверчиво открыла глаза, полотно двери проступило в метре левее. Песок продолжал сыпаться, но это была тонкий ручеек неспособный наполнить и песочницу, не то, что завалить комнату.

Руки не слушались, соскальзывая со ставшей осязаемой ручки. Дверь открылась, гулко стукнувшись о камень от слишком сильного рывка. Да я была в третьей комнате от начала коридора, от арки, от лестницы, которой больше не существовало. Влажный песок мягко скатывался с насыпи, уходившей далеко за оплавленную линию потолка.

– Руку, – услышала я, отдаленный крик.

Гора дрогнула, как тогда, под направленным на нее ключом вестника и стала проседать. Комки слипшегося песка, катились, разбиваясь, исчезая на нижних этажах, обнажая часть стены, и огрызок комнаты примыкавшей вплотную к лестнице.

– Держись, – раздался голос чуть выше.

Я подошла к неровной линии разлома, там, где пол и потолок коридора перечеркивала оплавленная дыра и посмотрела наверх. На третий этаж, где я никогда не была, как и на четвертом, и остальных. За остатки пола одной рукой цеплялся мужчина, вторая крепко сжимала каменное доисторическое кайло, хотя разумнее было бы его бросить. Тело долю секунды болталось в воздухе, а потом мужчина забросил инструмент, и рывком втянулся в верхний коридор.

– Идет за мной, да? – выкрикнула я вверх.

Он обернулся, сузил черные глаза, под которыми залегли глубокие тени. Аккуратная бородка, присыпанная песком, была похожа на глиняную маску, закрывавшую нижнюю часть лица. Вестник вернулся в цитадель раньше срока, который сам же мне отмерял. Та дурацкая мысль, что вертелась в голове, как вертится слово на кончике языка. Догадка, для которой не было по сути, никаких оснований, кроме одного. Вода ушла вместе с вестником, с ним же и вернулась.

– А за мной ли? Сколько раз ты оказывался рядом? Дом справедливости, баня, цитадель. Может, и в остальных? – я увидела, как напряглось лицо мужчины, и поняла что угадала. – А заперли меня потому, что надеялись на… На что? Свалить на человека разрушение замка? На труп? Ха-ха, – я натужно рассмеялась. – Скажи, а Простой знает?

Из-за спины Радифа, выглянул ошарашенный Денис. Вестник зарычал, оттолкнулся и перепрыгнул провал, проделанный водой в потолке. На волосы снова посыпался песок. Я слишком поздно поняла, что он собирается сделать, хотя, это уже не имело значения. Мужчина присел, ухватился рукой за край дыры и спрыгнул на второй этаж. Я честно попыталась убежать, но миновала лишь две двери, когда что-то по ощущениям похожее на кувалду обрушилось на спину, заставив пролететь еще полметра на полусогнутых ногах. Кувырнувшись, я упала на пол. Где-то рядом громко ударилось о камни то самое доисторическое кайло, что держал в руке Вестник. В голове зазвенело, по спине расползся холод, тут же сменившийся узкой как полоска стали болью, будто из меня пытались вытащить позвоночник.

Радиф неторопливо подошел и присев на корточки, заглянул в глаза. Его лицо выражало злое удовлетворение.

– На рассвете тебя отдадут лгуне, она давно заработала на новую шкуру, – он встал. – А когда она ею обзаведется, ее отправят к Седому. В подарок. И как знать, может новая наорочи понравиться севернику больше.

Слова, застревали где-то на пол дороге. Какой в них теперь толк? Никакого. Увидев Киу, я испугалась за личность, которую могли заставить жить и после смерти, но не думала о том, что они могут использовать не душу, а тело.

Боль острыми стальными полосками расползалась от позвоночника к лопаткам, основанию шей, пояснице. Последнее, что я увидела, прежде чем закрыть глаза, - это синеглазого Дениса, все еще стоящего этажом выше. Тюремщик сжимал в руках маленькую фляжку - мой покойный дед в похожую самогон заливал. Не могу не согласиться, сейчас самое время выпить.

– Запереть, – приказал Вестник, поднимая с пола кайло, – и да, джараш знает.

6. Тот, которого нет

Хоть что-то хорошее из этого вышло. С меня сняли браслет от кандалов, покормили и заперли в уцелевшем после обвалов каменном мешке.

Лестницы в правой башне больше не было, как и самой башни. В камеру меня вели по второй, с противоположной стороны крыла. С десяток камер перестало существовать еще несколько дней назад, и сомневаюсь, что кого-нибудь заботила судьба сидевших там людей. Как и нечисти, что томилась этажом ниже. Я представила план подвала и даже немного порадовалась за Пашку, ее камера осталась в стороне от своеволия песка.

Принесли позавчерашний хлеб или позапозавчерашнюю кашу. Не скажу, что было вкусно, но я все съела. С утра меня должны были отдать лгуне. Жизнь заканчивалась хуже не придумаешь, но я запрещала себе об этом думать. Получалось плохо, картинка завтрашней казни то и дело вставала перед глазами. Пара часов болезненных метаний - и мозг устал настолько, что отключился.

Память любит подкидывать пищу для размышлений. Мы беззащитны перед ней, перед фактами и ложью, перед игрой в прятки, перед намеками и обрывками, что выталкивает подсознание. Никогда не знаешь, какой лоскуток прежней жизни всплывет в голове. И зачем он это сделает.

Я нырнула в полусон, в полуявь. В соседнем доме жил парень. Вернее, приезжал к тетке на праздники и выходные. Лет на восемь старше нашей дворовой компании. У него были все шансы стать ее предводителем. Тем, кто угостил нас первой сигаретой, играл на гитаре темными вечерами и дал попробовать портвейн. Тем, за кем пошли пацаны, и в кого влюбились все девчонки, а он выбрал бы самую красивую, вроде Маринки. Но он им не стал. Может, не умел играть на гитаре, а может, еще почему. Белобрысый, молчаливый, если не сказать угрюмый. Он всегда садился чуть поодаль, всегда только смотрел.

Я помню, как мы с девчонками хихикали, шептались и делали все остальное, до чего могли додуматься глупые двенадцатилетние подростки. К счастью, приезжал он нечасто, а иногда уезжала я, так что настойчивость его круглых глаз не успела обеспокоить ни маму, ни бабушек на лавке.