От входа захоронение загораживал ряд невысоких жердей, воткнутых в землю. Их обвивали сухие плети дикого гороха, нити паутины с застрявшим в них мусором соединяли побеги серыми нитями. Я обошла шпалеры, и едва не наступила на вросшую в землю надгробную плиту. От таблички мало что осталось. Раскрошившийся по углам камень, усыпанной листвой, над которым возвышалась невысокая статуя из потемневшего почти черного металла. Коленопреклоненная миниатюрная девушка задумчиво смотрела на стену беснующегося метрах в пяти песка. По коже побежали мурашки. Она была столь же красива, как и при жизни. Киу в старомодной легкой одежде преклонила колени перед надгробием и замерла. Навсегда.

Я стала счищать листья со старого камня, надпись почти стерлась, но ровные строки инописи едва угадывались на неровной поверхности.

– Ор тессеешь, наорочи, – раздался шелестящий голос.

Я подняла голову. Слезы не оставили на ее лице никаких следов. Оно было таким же светлым и нежным. Всегда завидовала таким девушкам, я после того, как наревусь к людям и к зеркалу не подхожу, опухшие глаза и красный нос – не то зрелище что повышает настроение.

– Скажи мне, что это твоя сестра близнец. Или двоюродная бабушка, в которую ты уродилась, – попросила я, зная, что она все равно не поймет ни слова, а если и ответит, не пойму ни слова уже я.

Киу подошла ближе и ласково сняла с коленопреклоненной статуи опавший листик.

– Гаро – она посмотрела мне прямо в глаза, и кивнула.

– Хотела бы я знать, с чем ты соглашаешься.

– Гаро, – повторила девушка, и стянула с руки нежную лавандовую перчатку, – Со, – она указала пальчиком сперва на статую, потом на себя, – Киу. Гаро – повторила она.

И с размаху опустила кулак на каменную плиту, будто хотела разбить ее. Вот только разбился не камень, а рука. Фарфоровая кожа пошла трещинами и разлетелась на куски, словно крынку, покрытую белой глазурью, на пол уронили. Рука Киу осталась на месте. Настоящая рука, та, что скрывалась под глянцем фарфора. Тонкое прозрачное запястье, сквозь которые видны ровные буквы инописи.

Киу подняла ладонь и провела по моей щеке. Я ничего не почувствовала. Совсем. Привидения живут в отличной от нашей реальности, но Простой похоже нашел способ их совместить. Он заключил приведение в глиняное тело. И самое страшное, что у него получилось.

– Наорочи, – позвала она.

– Да, Киу, – мне было так ее жаль, что слова просто застревали в горле.

Как сказал баюн, смерть – это точка, к которой ничего нельзя убавить и прибавить. Но посмотришь на эту девушку, и верится с трудом.

А ведь она наверняка была когда-то человеком, таким же, как я. Смертная девушка, приглянувшаяся хозяину предела и ставшая его игрушкой. А потом умершая. Даже в длинном, растянутом времени внутреннего круга люди уходят быстрее нечисти. Если им дают этого сделать.

Глядя на памятник мертвой девушки, на ее неживое воплощение, я представила, как Кирилл заключает мою душу в другое тело. Хотя нет, на визирга не тяну, скорее уж на каменную куколку. Может, он сделает это не сам, а по просьбе Алисы, и меня будет ждать вечность в каменном теле голема. К горлу подкатила тошнота. Не хочу. Как сказал тот мальчик, мне не нужен еще один шанс, я и с первым-то не знаю, что делать. Но люди умирают быстро.

– Сарам, – Киу встала, взялась целой рукой за мое запястье и потянула за собой.

Это мы уже проходили, и я не видела повода сопротивляться.

Привидению, которое не мерзнет, не спит, не ест и не нуждается в крыше над головой, отвели две просторные комнаты на втором этаже. Перед тем как войти следом за девушкой я оглядела коридор. Готова спорить, что когда проходила здесь несколькими часами ранее, этой деревянной двери с резными листьями не было.

Первая комната выглядела как мастерская, в которой одновременно рисовали, строгали, лепили, паяли, мастерили, вязали, шили, и святые еще знает что делали. Вторая…, во вторую меня не пригласили и все, что удалось рассмотреть, это угол кровати под резным столбиком балдахина.

Девушка оглядела беспорядок с некоторой растерянностью взяла со стола белую коробку и протянула мне. Я взяла. Видимо, намечался еще один обмен подарками.

Киу тут же выхватила ее обратно, выкрикнула несколько гортанных фраз, встряхнула белым прямоугольником и изобразила походку то ли аиста, то ли солдата на параде.

– Ага, – ответила я, не поняв ни жеста из ее пантомимы.

Она с досадой перекинула коробку из одной руки в другую, забыв, что совсем недавно расколола ее о каменную плиту. Картонка упала на пол, крышка отлетела в сторону. Внутри было пусто. Мне пытались втюхать упаковку от подарка.

Я развела руками.

Девушка выдохнула и как-то разом успокоилась. Подняла коробку и поставила на стол и отошла к стоящему у окна мольберту. Киу столкнула на пол большой лист картона с разноцветными психоделическими разводами, поставила на его место чистый, и взялась за кисть.

На белом полотне картона штрих за штрихом стал проступать черный рисунок. Схематичный, немного корявый человечек с коробкой в руках. И этот человечек куда-то шел.

– Ты хочешь, чтобы я отнесла коробку? Куда?

Киу покачала головой, мои слова для нее были такой же инописью. Я взяла вторую кисть, окунула в зеленую краску, нарисовала идущую от человечка стрелку и поставила большой знак вопроса. Меня интересовал получатель, раз уж личность посыльного была очевидна.

Девушка поняла и указала рукой на висящую на противоположной стене картину. Большой, занимающий полстены холст в багровых тонах. Красное закатное небо, коричневая земля, высокие, очень высокие деревья, одетые в золотистые листья. На первом плане серое надгробие с нарисованным на нем равносторонним крестом заключенным в круг. Очень похоже на колесо. Над могилой стояла девушка, точная копия той, что сидела в саду и той, что сейчас указывала на полотно тонкой несуществующей рукой.

Я знала это место. Не само захоронение, их там несколько десятков, а то и сотен, а парк в котором росли деревья великаны, которые не тронул даже огонь. Я помнила ночь в Заячьем холме, помнила теней и пламя.

– Гаро, – ответила я, подражая ее гортанному выговору.

– Гаро, наорочи.

Она снова скинула белую крышку, осторожно вытащила из-под завала на стуле кольца доспеха и моток целлофана, в котором темнела кость. Киу складывала артефакт в коробку с таким почтением словно это была величайшая ценность, сопровождая действия короткой напутственной фразой, произнесенной благоговейным шепотом. Третьей и последней вещью, отправившейся в картонку, оказалась маленькая с мизинец куколка – статуэтка. Бирюзовый цилиндрик тела и круг головы, с черными, подстриженными под каре волосами. Такому самое место на брелоке с ключами. Но больше всего меня насторожило то, что держала ее девушка несуществующей рукой, и игрушка совсем не собиралась падать. Я слышала об этом, но никогда не видела. Не просто красивый предмет, а якорь. Амулет, держащий призрак в нашем мире, единственное до чего он может дотрагиваться.

Киу закрыла коробку и перевязала знакомой веревкой и с измочаленным и окрашенным в коричневый цвет концом. Теперь это снова стало похоже на подарок. Или на посылку, которую нужно было доставить на могилу неизвестного.

Я поставила ногу на заваленный лоскутками ткани стул и приподняла штанину, указав на браслет кандалов.

– Боюсь, я чуть-чуть несвободна.

В ее черных глазах отразилось непонимание. Цепочка браслета звякнула, но не особо ее заинтересовала. Я снова подошла к мольберту и нарисовала поверх ее черного человечка зеленую решетку.

– Я ничего никуда не могу отнести.

Вода вернулась, когда из отпущенных суток прошло уже часов двадцать.

Плинк – плинк.

Я села на кушетке, где без всякого толка валялась, разглядывая потолок. Была у меня, нет даже не идея, а скорее мысль, отчего вода взяла столь неожиданный перерыв, но теперь с ней придется распроститься.