Я снова посмотрела на Киу, но ту не интересовало ничего, кроме свертка.

– Давай, – поторопил синеглазый, – ей не до тебя.

Мы вышли из караулки, оставив девушку наедине с тем, что было ей так дорого. Миновали железную дверь, у меня руки чесались коснуться холодной поверхности и повернуть ручку. Но вместо этого мы снова нырнули в полутемную арку соединяющей этажи башни и ступили на железную лестницу. Обрывок цепи зазвенел, соприкасаясь со ступенями. Несмотря на крупные руки и ноги, походка тюремщика была совершенно бесшумной. Он спускался вниз, не оглядываясь, голова наклонена вперед, длинные ноги размашисто отмеряли ступени.

– Тебя можно спрашивать? Или тоже бьешь вместо ответа? – поинтересовалась я, стараясь отмахнуться от сопровождающей каждый шаг пульсации, и уже толком не понимая, что болит сильнее — рука, голова или живот от голода.

– Спрашивай.

– Кухня далеко? – казалось, что откуда-то тянет теплым молоком, сливочным маслом и мягким сыром с легкой кислинкой.

– Заглянешь на кухню и палач тебе не понадобится. Здешняя еда вредна для психики человека. Хлопнешься в обморок, мигом бульон сварят, там ничего не пропадает, – мужчина чуть замедлился, передернул плечами, словно отгоняя непрошеное воспоминание, и снова устремился вперед, чуть наклонив голову. – Зайдешь ко мне, найду хлеба. Если аппетит не пропадет.

Минус первый мы миновали не останавливаясь. Огонь в светильниках колыхался, придавая Желтой цитадели средневековый и обшарпанный вид, особенно по сравнению с Серой.

– Кто хочет со мной поговорить? Пашка? – мы дошли до минус второго. – Та девушка – змея из крайней камеры?

– Нет, – отрывисто бросил мужчина через плечо, – эта ни с кем не разговаривает, даже с Хозяином, – он покачал головой. – Потерпи, сейчас все сама увидишь.

Мы спускались, пока лестница не кончилась, пока порода стен не стала грубой в своей первозданности. Рабочих не было, кирки бесхозно валялись в пыли, половину светильников потушили. Левое ответвление штрека оставалось темным и необитаемым. Меня ждали в правом.

Подойдя ближе, я могла разглядеть конструкцию целиком. Из камня в центре круга в потолок уходил вертикальный столб. На уровне груди его перечеркивала горизонтальная перекладина. Этакое коромысло. Двое прикованных пленников толкали рычаг, вращая по кругу, словно ручку гигантской мельницы.

Ошейники заключенных были куда внушительней моих кандалов, и застегивались они не на лодыжке, а на шее, тускло мерцая на грязной от песчинок коже.

Мужчина и женщина. Он обнажен по пояс и бос. У нее на шее кулон с яркими камушками в виде цветов. И все. Я в смятении отвела глаза и тут же снова взглянула.

Человек не в силах преодолеть притяжение уродства. Безобразность, как и красота — магнит для человеческих взглядов и мыслей. Увидев что-то аномальное, нездоровое, мы не можем отпустить картинку, сами того не ведая силой эмоций вдыхая в нее жизнь. Иначе цирк уродов не был бы таким популярным. Можно отвернуться от просящего милостыню калеки, выставившего на безжалостное обозрение культи ног. Но нельзя его забыть неприглядные обрубки. Девять из десяти человек хотя бы раз обернутся, пять подкинут мелочи, трое что-нибудь скажут, а двоим он явится во сне.

Женщина была старой и уродливой еще до того, как лгуна сняла с нее кожу и надела на себя, как костюм. Дряблая кожа, расписанная сеткой сосудов, обвисшая грудь, как переспелая груша, хлопала по выпуклому лягушачьему животу и неожиданно худые цыплячьи ноги. Зубастый рот широко улыбался синеватыми губами. Рыхлый нос картошкой, всклокоченные седые волосы. Единственно, что было в ней красивого, – это ярко-карие глаза, задорные и блестящие.

На старую кожу ломаными линиями ложились шрамы - на шее, груди, спине, вдоль рук и ног. Уродливые шишковатые наросты, сочащиеся гноем и распухающие краснотой. В лицо дохнуло теплым кисловатым запахом. Пахло не молоком и сыром, пахло расползающейся по швам шкурой лгуны. Скоро ей или ему понадобится новая, если оно не хочет умереть. А оно не хочет. Но этот вид заложника без костюмчика долго не живет, час или два, самые сильные и упорные три.

Денис угадал: есть я больше не хотела.

То, что выглядело, как старая больная женщина, захихикало полубезумным кокетливым смехом. Я опустила глаза. Да, уродство притягивает не меньше, чем красота.

Лениво вращаемое чужими руками коромысло остановилось, и мужчина – пленник сделал шаг навстречу. Я была права, раз Мартына не было в камере, он был где-то еще. Здесь.

– Как договаривались, – кивнул целитель, протягивая руку Денису.

Их ладони соприкоснулись и глаза парня налились яркой зеленью, магия пробежалась по руке одного и влилась в синеглазого тюремщика.

Мартын издал тихий хрип и повалился корпусом на деревянное коромысло. Лгуна снова гаденько захихикала. Я подскочила к парню и аккуратно приподняла поникшую голову, и закусила губу, когда собственная боль прострелила руку до локтя. Из правой ноздри целителя текла тонкая струйка крови, но он улыбался.

– Что ты с ним сделал? – закричала я на потирающего ладонь Дениса.

– Тише, – прошептал целитель, опираясь на перекладину, цепь звякнула почти как моя, – Это не он. Это я сам.

– Десять минут, – кивнул синеглазый тюремщик и отступил в серый полумрак основного штрека.

– Хорошо, – проговорил парень, продолжая через силу улыбаться, и пояснил, – Я всего лишь заплатил за наш разговор.

– Раньше магия не роняла тебя на землю, – я присмотрелась к бледному покрытому разводами лицу, слипшиеся волосы падали на лоб грязными сосульками.

– Раньше я не носил этого, – Март указал на железный ошейник, кожа над кольцом была покрасневшей и зудящей. Плохо дело, если он не может вылечить такую малость. – Раньше чтобы срастить перелом, – он выразительно посмотрел на мою руку, и я тут же спрятала ее за спину. – Нужна была чайная ложка силы, теперь же я выплескиваю целый стакан, и большая часть впитывается этим, – он пробежался пальцами по железу. – Чтобы я не делал, ошейник впитывает, даже кислоту.

Раздался мелодичный перезвон. Я задрала голову, под светлым грубым потолком висел маленький медный колокольчик на веревке, которая в данный момент резко подергивалась. Коромысло качнулось, лгуна толкнула рукоять вперед.

– Отойди, – попросил парень. – Если не подадим воду наверх, спуститься охрана, а нам этого совсем не нужно.

Мартын налег на свою часть коромысла и столб закрутился быстрее. Круг на полу никто не расчищал, он давно отполировался ногами пленников вращающих перекладину.

– Я подарила меняющий судьбу артефакт любовнице Простого, – покаялась я.

– Круто, – он показал мне большой палец. – Умудрилась подарить то, что и так принадлежит им по праву сильного. Талантище.

– Пашка здесь, в крайней камере, этажом выше, – снова сказала я.

– Знаю, – парень прошел мимо. – Мне пока нос не ломали.

Перекладина едва слышно поскрипывала. Старая лгуна и молодой целитель ходили по кругу, как заводные игрушки.

– За что с тобой так? – я обвела глазами овальный штрек. – С нами? Мы что-то натворили? Ты разговаривал с Простым?

– Меня пока не удостоили личной аудиенции, – целитель горько рассмеялся. – Я в первые сутки голос сорвал, пытаясь докричаться хоть до кого-то. Награду обещал, угрожал, просил передать слова Хозяина восточнику.

– И?

– Ничего. Либо не передали, либо Простому нет до этого дела, – парень шумно выдохнул, налегая на рукоять, и вдруг серьезно добавил. – Ты должна убраться из цитадели до возвращения демона.

– Спасибо за идею, – я потерла пульсирующий лоб, – сама бы ни в жизнь не догадалась.

– Ты не поняла, – целитель сплюнул на песок вязкую слюну. – Ты должна забыть о нас: обо мне, Пашке, о морали и остальной человеческой шелухе. Использовать любую возможность, понимаешь? Хозяйская девка тебе обязана? Прекрасно вынуди помочь. Обманывай, обещай, ври что угодно, но уйди. Если потребуется, принеси Простому клятву верности. Да, низшие, переспи с ним, с вестником, с джином, со всеми разом за послабление, но исчезни из цитадели, поняла?