Да, человек - очень странное существо.

Желтая цитадель производила странное впечатление. Слишком мало людей и нелюдей для такой громадины. За мной не следили, не провожали под конвоем из комнаты в комнату, не стерегли. Такое впечатление, что, кроме ушедшего в неизвестность Вестника, никому не было дела до человека с обрывком цепи на лодыжке.

Киу я встретила спустя полчаса, повернув в очередной раз за светлую стену и начиная подозревать, что кто-то создал петлю из этих песочных коридоров. Вот это углубление в стене, похожее на дохлую рыбу, уже попадалось на глаза.

Трудно сказать, кто удивился больше. Мы замерли, разглядывая друг друга. Она была миниатюрной и тоненькой, как балерина. На пару сантиметров ниже, ладно скроенная, с тонкой талией и высокой грудью, и очень красивая. Может, не так, как Прекрасная, я на миг ощутила тоску по демонической красоте, но именно такие девушки украшают своими фотографиями обложки журналов и снимаются в рекламных роликах.

Азиатка с миндалевидными глазами, фарфоровой кожей, миниатюрным носом и алым пухленьким ртом. Короткие черные волосы уложены в аккуратное каре, прядки заправлены за уши.

К своему стыду, я не отличала вьетнамцев от японцев, а тех от китайцев, которых вполне могла перепутать с какой-нибудь малой народностью Крайнего Севера. Увы, я не могла сказать, откуда была родом эта ослепительно красивая девушка.

Она заговорила первой. И сразу разочарование. Голос Киу был сухим и скрипучим, как шелест ветра. К тому же я не понимала ни слова.

– Простите, – я покачала головой.

– Ор кошорт ащо, наорочи?

Судя по интонации, это был вопрос, и он адресовался мне. «Наорочи» - так называл меня Радиф. Гортанный язык, изобилующий шипящими и рычащими звуками, словно создан для глоток, оснащенных клыками и раздвоенными языками. На нем произносились и принимались клятвы. Инопись. Киу разговаривала на самом древнем языке этого мира.

Девушка повторила вопрос. Я развела руками. Жаль, но, похоже, посплетничать и сравнить демонов нам не светит. Киу ответила не менее грустной улыбкой.

Изящная рука в лавандовой перчатке ухватила меня за плечо и настойчиво потянула за собой.

– Эй! – выкрикнула я.

Пальцы девушки по твердости не уступали гранитному камню, а сила явно превышала человеческую. В голову снова стала возвращаться отступившая после сна боль.

Киу тут же остановилась, сложила руки перед грудью в молитвенном жесте, показывая, что не хочет заставлять. Очередная шипящая фраза, произнесенная скрипучим голосом глубокой старухи. Очередной непонятный набор звуков и слов.

Девушка подняла одну ладонь, пальцами второй изобразила на ней идущего человечка, указала на себя и поманила следом. Вполне понятная пантомима: Киу хотела, чтобы я пошла с ней.

Я пошла, может, потому, что для разнообразия меня попросили.

В крыле на первом этаже, куда привела меня девушка, было всего две двери. Одна, по принятой в Желтой цитадели традиции, нарисованная, и вторая — в метре от первой, настоящая. Добротная, железная, очень похожая на выход из этого пыльного безумия. Но Киу толкнула другую, смотрящуюся картинкой со страницы старой газеты.

Вытянутая, словно вагон поезда, комната с парой коек, рядом железных шкафов по правую сторону, столом, накрытым клетчатой скатертью, и десятком потертых деревянных стульев. На полу рядом с выкрашенными зеленой краской дверьми шкафчиков валялись знакомые пыльные сумки.

Охранники отвлеклась от игры в карты и встали. И тут девушка меня удивила: взмахнула рукой и отдала резкий приказ. Я не понимала его смысла, но тон, которому не прекословят, узнаю, на каком языке и какие бы слова ни произносились. Мужчины вышли, не задав ни единого вопроса и не позволив ни одного косого взгляда. Киу в отличие от меня имела власть в Желтой цитадели.

Едва дверь за их спинами закрылась, срастаясь со стеной, девушка подхватила с пола сумки и бросила на стол, столкнув пакет с семечками и блюдце с шелухой. Мятые игральные карты клетчатыми прямоугольниками полетели на пол. Она сделала шаг назад и приглашающе указала на рюкзаки.

Второй раз предлагать не пришлось. Я потянула за язычок молнии и убедилась, что сосиски в тесте стухли, и давно, пропитав своим запахом содержимое. Одежда жутко воняла, но это была моя одежда, моя расческа, моя зубная щетка, мои трусы и носки. Повторюсь, человек — странное создание, и чем дальше, тем страннее.

Узкая ладошка легла на плечо, и я словно очнулась. Вряд ли мне суждено воспользоваться содержимым. Если взять сумку с собой, первый же встреченный тюремщик отберет либо потому, что не положено, либо потому, что может это сделать.

Киу указала на потрепанный рюкзак Мартына. Я приоткрыла надорванную ткань. Сверху лежал налокотник и замотанная в мутный многослойный целлофан часть сустава древнего существа. Девушка с шумом втянула воздух и выругалась. Во всяком случае, так я интерпретировала рычаще-шуршащую тарабарщину. Она отступила на шаг и уже медленнее повторила. Звуки незнакомого языка сливались, слова обрывались вопросительной интонацией. Она очень хотела, чтобы ее поняли, но добилась прямо противоположного эффекта.

Я выложила составные части артефакта на стол поверх оставшихся карт на серой казенной скатерти и повторила ее приглашающий жест.

Но вместо того чтобы подойти, девушка заметалась по комнате. Хлопали дверцы железных конторских шкафов, двигались и падали стулья, слова слились в бессвязный шепот. Я потерла левую бровь, именно там медленно разгорался пульсирующий комок боли.

Наконец, она наклонилась и подхватила с пола пакет с семечками, а другой стала его обматывать вытащенной из шкафчика бечевкой. Обычной такой, некогда белой, такие натягивали у нас во дворе между похожими на грабли столбами и развешивали белье. Один конец веревки был растрепан и окрашен в темно-красный, почти коричневый цвет.

Киу перетянула шуршащий пакет и завязала поверх узла кокетливый бантик, на секунду прижала к груди, как самое дорогое сокровище, и протянула подарок с грязным бантом из бельевой веревки мне.

Я взяла. Собственно, это все, что могла сделать. Мы стояли друг напротив друга разделенные не только столом, но и языковым барьером. Киу, не отрывая взгляда от составных частей артефакта, опять молитвенно сложила руки, беспомощный просящий жест. Красивое лицо выражало неприкрытую жажду обладания, почти алчность.

Развязав веревочный бант, я бросила пакет с семечками на стол и стала приматывать кольцо доспеха к уродливому целлофановому пакету. Говорят, чужой идиотизм заразен, наверное, они правы, но тогда это казалось единственно верным решением. Работать одной рукой было неудобно, но когда я попыталась задействовать вторую, то едва не заревела от боли. Святые, как же плохо, как же неправильно, как же… Я заставила себя сосредоточиться на действиях, а не думать о происходящем и о будущем.

На бантик не хватило веревки, поэтому я обошлась грубым узлом. А затем повторила действия Киу, неловко одной рукой, прижала неказистый сверток к груди и протянула девушке.

Она всхлипнула, но ни одна слезинка не скатилась по фарфоровой коже. Коснувшиеся «подарка» руки дрожали. Киу смотрела на меня так, словно ей подарили весь мир, а не старый хлам с чужой костью. Девушка прижала артефакт к груди и вдруг упала. Повалилась на колени, утыкаясь головой в доспех. Плечи затряслись, из горла вырвался надрывный хриплый вой, перешедший в глухие рыдания. На мой взгляд, пакость в ее руках не стоила и одной слезинки, но Киу, конечно, виднее.

– Теперь меня точно казнят, – пробормотала я, отступая. – За то, что довела гостью Хозяина Востока до слез в его же доме.

– Это вряд ли, – раздался мужской голос, я обернулась, в открытой двери стоял синеглазый тюремщик, с интересом разглядывая опустившуюся на пол девушку. – Она давно уже разучилась плакать. Только хрипит и воет. Но Джарашу нравится, он находит это сексуальным и сразу тащит ее в спальню. Идем, – скомандовал Денис, – с тобой хотят поговорить.