Меня втащили в ближайший дом. Дощатая коричневая дверь, обои в цветочках и в неопрятных подтеках, скрипящий пол. Черный рюкзак с разорванным верхом и спортивная сумка - наши вещи, небрежно сваленные в углу. Диван, об который точили когти все кошки села, если б они у нас водились, и скорчившийся на нем человек, неподвижный, прижимающий колени к животу. Когда мужчина лежит в такой позе, обычно ему мало дела до окружающего мира.

Меня поставили перед квадратным зеркалом в потертой деревянной раме. Гладкая поверхность ловила лунный свет из бокового окна, придавая отображению глубину. Испуганные глаза женщины, нижняя часть лица закрыта смуглой, покрытой крупными черными волосами рукой. Круглое лицо выплыло из темноты и приблизилось к моему затылку.

– Не орать, – произнес Лённик, я закивала, и он убрал ладонь. – Я просто хочу уйти.

– Я никого не держу, – прошептала я, глядя в отражение черных глаз.

– Но что-то же держит, – он отвернулся, черты круглого лица в полумраке показались осунувшимися, излишне резкими. – Мне не дадут уйти. Меня пытаются убить с тех пор, как я открыл глаза. Час назад твой дружок попытался откусить от меня кусочек, видимо, перепутав со свой любимой падалью. Малолетний ветерок вернул кол, будто бы я соскучился. Налетела какая-то бабка в цыганской юбке - ни силы, ни ума, ломкие человеческие кости, а туда же.

Я закрыла глаза, значит, Алия все еще где-то здесь.

– Но первой была сестренка этого, – баюн посмотрел на скрючившегося мужчину. – Заглянула на огонек примерно через два часа после, того как сынок Константина разобрал девчушку на запчасти. Излишне живая и красивая, как картинка. Нагрянула сразу после того, как вы ушли обсуждать меню падальщика. И, о чудо, она была отнюдь не человеком. Это так воодушевило ее братца, что он тут же решил умереть.

– Жив? – я посмотрела на сына Ависа.

– Увы, да, – он сделала шаг назад, лицо ушло в тень. – А ты? Не хочешь отрезать мне голову? Изваляться в крови? Услышать последний вздох?

– Хочу, – мужчина оскалился, – хочу этого с того момента, как ты пригласил меня на пиво, а потом вывернул мозг наизнанку. – Сказочник снова взглянул в зеркало, на лице отразились пренебрежение и малая толика неверия, – но ты этого не помнишь, не так ли?

– То, как вскрывал черепушку? Сколько вас таких было и еще будет.

– Конечно, но все ли греют постель Седому? И всех ли ты приглашаешь на пиво? Скажи, я пришла? – я отвернулась от зеркала, мир, отразившийся в нем, мне не нравился.

– Потом стало хуже, – словно не слыша вопросов, стал рассказывать Ленник. – С разумом и его желаниями можно бороться, но как противостоять судьбе? На меня упал кирпич из старой кладки. Корень дерева, вылезший на поверхность, когда я тащил этого героя к яме на заднем дворе дома Филата, и свалился туда сам. Человек бы свернул шею. Гвоздь, торчащий из косяка, разминувшийся с глазом в два миллиметра, провалившийся пол, куча мелочей вроде и неопасных, но очень уж надоедливых. Это не наш дом, это что-то другое, и оно хочет меня убить. Против кого воевать? Против случайности?

– Хочешь нанять меня в телохранители?

– Хочу уйти.

– Я тебя не держу, – повторила я.

– Хватит! – он приблизился, рывком прижимая меня к стене, на котором висело зеркало, в спину впилась твердая поверхность рамы. – Ты расскажешь мне все, что знаешь, – в глазах зарождалась магическая буря. – И все, что намереваешься узнать, а я решу, стоишь ли ты пива.

Едва выговорив последнее слово, сказочник отпустил меня и прыгнул в сторону, из горла вырвался гортанный рык. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Константин. Рука целителя поднялась, пленник на диване зашелся криком.

– Грубо, – прохрипел Лённик, – может, поговорим? Почему со мной никто не хочет разговаривать?

На лице баюна оскал, а в голосе максимум дружелюбия, малоподходящего к случаю и напряжению в теле. Пленник на диване закричал сильнее, направленная на него магия экспериментатора зацепила меня самым краем, но кожу сразу закололо сотней острых иголок.

Не тратя больше времени на слова, сказочник прыгнул на высокую фигуру целителя. Мужчины, утратившие право называться таковыми, сцепились друг с другом и покатились по полу. Стул с вытертым сиденьем хрустнул и отлетел к стене.

Дальше я смотреть не стала, бросилась к двери и выскочила наружу, подстегиваемая грохотом за спиной и очередным криком человека на диване. Если на зайца охотится волк, у серого почти нет шансов выжить, но если сразу два, тогда он появляется. Пока хищники грызутся, у добычи есть крохотный шанс убежать.

Темная ночь казалась уютнее всех домов Юкова. Баюн дотащил меня до Августовской улицы. Первое, что бросилось в глаза, это треугольный дом ключника. Запертый дом. Каждый раз, когда я смотрела на мертвые постройки, какая-то мысль пыталась пробиться на поверхность, и выскальзывала обратно, как мокрая рыба из рук.

– Хм, – раздался смешок.

Рядом с ближайшим деревом шевельнулась тень.

– Давно не виделись, – сказал Веник.

– Ты следующий в очереди за душой баюна?

– На что мне этот хлам – душа? Вот если б упаковка, – мужчина прислонился к стволу, – но, по сути, ты права.

– Зачем вам его жизнь? – я заглянула в темный, отсвечивающий алым глаз гробокопателя, вторую половину узкого лица перечеркивала черная повязка.

– Не знаю, – он сложил руки на груди, – это похоже на… – он задумался, – приказ хозяина, которому необязательно быть логичным и понятным, необязательно нравиться, но обязательно быть выполненным.

– Будь это приказ Седого, сказочник бы сам с радостью умер.

– Я сказал «похоже», – он прищурился единственным глазом, тело, вмиг утратив расслабленность, напряглось.

Раздался грохот, зазвенело стекло, оконная рама вывалилась наружу. Я подпрыгнула на месте и спряталась за ствол. Стена треснула, когда в нее с той стороны ударилось что-то, обладающее нечеловеческой силой. Доски разошлись в стороны, часть обвалилась, сломавшись, словно стена состояла из картона. В образовавшийся проем выскочила размытая фигура, за ней следом еще одна. Крик человека захлебнулся. Затрещали ветки кустов, рычание стало отдаляться.

Едва ли осознавая, что делаю, я вцепилась пальцами в кору. Веник глухо заворчал вслед беглецам, как старый пес.

– Помоги мне, – торопливо попросила я падальщика, боясь, что он в любой момент сорвется в погоню.

– Чем? Проводить на выход? – он склонил голову, заглядывая мне в лицо. – Не имею склонности повторять бессмысленные действия. Ты же здесь.

– Как и ты.

Падальщик улыбнулся. Трудно представить ситуацию, менее располагающую к веселью этой долгой, все никак не кончавшейся ночью. Он передернул плечами и, внезапно развернувшись вправо, перехватил осколок исцарапанного кола, нацеленного ему в голову.

– Неплохо, – оскалился гробокопатель, – я услышал тебя за десяток метров. Неплохо, но недостаточно. Твой папаша, помнится, один раз подошел на три, прежде чем я понял. Учись, студент.

Мартын выпустил орудие, правая рука парня была густо заляпана кровью.

– Ни мне, ни отцу совсем необязательно подходить, падаль.

Зеленые глаза вспыхнули. По коже прошелся холод, от которого свело зубы. Падальщик не шевельнулся. Магия младшего целителя в очередной раз прошла мимо цели. Я старалась не думать о том, что это может значить. Веник сжал пальцы, и острие сосульки с хрустом разлетелось на кусочки.

– Не надо, пожалуйста, – попросила я, уже зная, что меня не послушают, – Веник, нет, он ребенок.

Гробокопатель выпустил когти и ударил парня наискось через плечо, метя в горло. Мартын отклонился назад, призывая силу снова и снова.

А Веник дрался просто и эффективно, без всякой магии, не надеясь ни на что, кроме собственного тела. Парень вскрикнул, и этот звук эхом повторили из дома. Подвывая на одной ноте, пленник выскочил из распахнутой двери, раздирая на груди грязную рубашку. Мужчина налетел на перила, запутался в собственных ногах, кувырнулся с крыльца, упал лицом в лебеду и затих. Перелом носа как минимум.