У Константина все получилось. К стыду сына и на счастье Лённика, вставшего на ноги уже через четверть часа, с того момента, как к дому вышел черный целитель. Баюн знал не больше других, его тоже разбудил крик. Чем он заслужил честь быть прибитым к собственной двери, баюн тоже затруднялся припомнить.

– Давайте уйдем, – предложил парень, рассматривая мутную острую сосульку со следами крови.

– Куда? – нахмурился Константин. – Уже по парте да по нянькам соскучился?

Мартын клацнул зубами и отвернулся.

– Поддерживаю, – сказал Веник, – стежка мертва. Северникам здесь не жить в любом случае, дома мы осмотрели, – его слова отозвались внутри горькой болью, и они это почувствовали. – Больше никого нет. Надо уходить.

– Бегство - для трусов, – черный целитель посмотрел на сына.

– Не имею ничего против, – внезапно встал на сторону падальщика и Мартына сказочник, он поднял стеклянный кол, обнюхал острие и с размаху воткнул в землю, вернее, в песок.

Константин скривился, возможно, баюна тоже ждало нелицеприятное высказывание, но мужчина не успел его произнести. Я вздрогнула от громкого хлопка, так похожего на взрыв петарды, а на груди черного целителя расцвела красная клякса. Что-то тяжелое навалилось сверху, прижимая меня к песчаной земле. Выстрел, запоздало сопоставила я звук и кровавый цветок на рубашке Константина.

– Нет, – закричал парень.

Ему ответили целой серией хлопков. Я попыталась приподнять голову, но ее бесцеремонно прижали к земле.

– Давай! Ну же! – кричал Мартын. – Да что же это такое!

Рядом шевельнулся сказочник, песчаная земля оставляла на загорелой коже светлый налет. Рука, удерживающая меня на месте, чуть ослабла, я повернула голову и встретилась с полным ярости взглядом гробокопателя. Мужчина принюхался, чуть сдвигаясь. Прижимавшая меня к земле тяжесть исчезла.

– Серебро, – он почти выплюнул слово:

Снова стрельба, и мы вжались в песок. Мартын склонился над отцом, стараясь зажать рану, глаза горели, рот кривился в некрасивой капризной гримасе. Ничего не помогало, кровь толчками выходила из груди старшего целителя.

– Давай сам, – закричал парень. – У меня не выходит. У меня здесь ничего не получается, магия уходит, как вода в песок. Отец!

– Не… не вытяну, – прошептал Константин, – жжет, – он потянул руки к груди, туда, где темная кровь заливала ладони его сына.

– Вытянешь! Тебе просто нужна сила! Больше силы!

Парень поднял руки, разбрызгивая бордовые капли, стащил со спины рюкзак и одним движением разорвал черную ткань, забыв о молнии, забыв обо всем. И еще до того как он извлек железное кольцо налокотника и целлофановый сверток, я поняла, что он собирается сделать. Увеличить силу целителя, поднять его со ступени черного целителя, не считаясь с ценой, которую придется за это заплатить. И кому? Редкий случай сыновней любви, или вины, или еще чего другого, замешанного в сумасшествии момента и юношеском максимализме.

Мартын вложил в пальцы Константина железное кольцо и стал разматывать целлофан. Торопливые дерганые движения, скользкие от крови пальцы.

– Сейчас, держись, сейчас вытянешь, – бормотал он, вряд ли понимая, что как только отец возьмется за артефакт, сам парень может перестать существовать для нечисти. Или перестанет существовать вообще. Последнее даже лучше.

Выстрелы прекратились. Тишина словно оттеняла каждый звук: хриплое дыхание, шуршание целлофана и бормотание молодого целителя делали его оглушающе значимым. Я перевернулась, согнула ногу и ударила. Не Мартына, он успел бы не только увернуться, но и выдернуть мне ступню. Я ударила по пальцам слабеющего и не видящего ничего вокруг Константина, заставляя выпустить железное кольцо.

– Нет, – зарычал парень.

Легкие тут же сжались, мышцы окаменели, не давая шевельнуться. Я увидела устремленный на себя горящий зеленью взор, и на последнем выдохе, за которым вряд ли последует вдох, прошептала:

– Невер.

Кольцо, стискивающее грудь изнутри, тут же исчезло.

Я вспомнила, как впервые увидела молодого целителя, держащего на руках змееныша, как еще совсем недавно он просил Марика позаботиться о младшем брате вроде бы в шутку, но цена таких шуток может быть весьма высока. Вложи он в руку Константина артефакт, и тот сделает целителя бесцветным, таким сильным, что градации еще не придумали. Он сможет вытянуть кого угодно, даже после прямого попадания серебра в сердце. Но заплатит за силу не только Мартын, действующий в порыве и отягощенный неспособностью помочь, но и Невер.

– Все, – тихо сказал Веник, – поздно.

Рука старшего целителя, только что сжимавшая железное кольцо, безвольно упала на землю, зеленые глаза смотрели в потемневшее небо, грудь не двигалась, поток крови стал иссякать, сердце больше не качало ее по организму.

– Ну что, северные уроды, не передохли там? – раздался насмешливый голос из-за угла дома. – А то могу добавить!

Мартын вздрогнул, оскаливая клыки, в горле зарождался утробный нечеловеческий рык. Ленник положил широкую ладонь на плечо, удерживая парня на месте, и голосом доброго дядюшки ответил:

– Не надо, мил человек. Мы уже все поняли, сидим тихо, починяем примус. Говори, чего хочешь, о чем мечтаешь, о чем думу думаешь, а патроны береги, – он кивнул Венику, одними губами произнеся «человек».

Мартын погасил магию в глазах, но ее с успехом заменила полыхающая там ярость.

– Не чувствую. Он в амулетах, – прошептал парень.

– Мне нужен тот артефакт, который вы, твари, дали потрогать Ахмеду, или как он там назвался. Отдайте, и я уйду. Ну? Считаю до трех: раз, два…

До трех – это очень много, для нечисти и одного достаточно. Сказочник выиграл время. Стрелок еще только начал говорить, а Веник уже скрылся в кустах. Человек может взять в руки пистолет, он даже может потратиться и зарядить его серебряными пулями. Закрывающие амулеты сделают его опасным на дальней дистанции. Но с точки зрения нечисти, это как заменить очки линзами: вид другой, а зрение все равно хреновое. Любой амулет можно сорвать, сломать, а пистолет — всего лишь железка, которую легко отобрать, пулю можно вытащить. Нужно всего лишь время… но иногда его нет.

Мартын не выдержал, сбросил руку баюна и ринулся к дому. Снова загрохотали выстрелы, но целитель с легкостью уходил от невидимых серебряных росчерков. Сила человека с оружием в руках во внезапности, но это одноразовое преимущество. Парень был зол и быстр, сама удача признала его право на кровную месть.

Оружие умолкло. Человек закричал.

– Мясники, – вздохнул баюн, – нет бы поговорить, найти компромисс, – он встал и, не скрываясь, пошел к соседнему дому.

Сказочник оказался прав. Едва свернув вслед за ним за угол невысокого кирпичного строения, я увидела живописно развешенные по кусту внутренности. Воняли они жутко, даже несмотря на то, что свежие. Я зажала рукой нос и прикрыла глаза. Не чувствовать. Не видеть.

– Тварь!

Людей оказалось двое, как и пистолетов. И если одного уже разобрали на запчасти, второй был пока жив, а его оружие сломано. То ли наши перестарались, то ли магического соседства не выдержал. Мужчина отползал к стене дома, ломая чахлые ростки лебеды. Мартын, скаля зубы, наступал на стрелка.

– Точно. Я тварь, – глаза парня вспыхнули.

Веник присел рядом с останками, еще один пистолет, с виду целый, чернел на впитывающейся кровь земле. Не скрытый повязкой глаз падальщика посветлел, Веник обмакнул палец правой руки в кровавую кашу, принюхался, а потом зачерпнул пригоршню сгустков и отправил в рот.

– Серебро? Кто тебя надоумил? Отвечай, – рявкнул Мартын.

– Пошел ты, недомерок, – мужчина уперся спиной в стену, сплюнул. – Рви, не тяни, тварь.

– Он не ругается, – падальщик проглотил то, что было во рту, я отвернулась, судорожно сгладывая подкатившую желчь, губы и подбородок Веника были густо вымазаны темной кровью, – он завидует.

– И человек знает об артефакте, – с трудом проговорила я.