— Захлопни глотку, а то простудишь! — крикнул в гневе Свенсон. — Я все понял. Вы обворовываете меня. Сплавляете лучшие меха за моей спиной. Этот мех я забираю. Запишите его в книги. И если еще раз поймаю на воровстве, то… — Олаф сделал многозначительную паузу.

— Не будем больше, — пролепетал Лампе. Он основательно перетрусил. Вспомнились многие жуткие истории, которые связывались с именем Свенсона, да и Лампе сам кое-что знал. Олаф на ветер слов не бросает. Лампе проклинал сейчас и Мартинсона и Парфентьева.

— Идите! Возьмите письмо! Оно адресовано вам! — протянул Олаф письмо приказчику.

Лампе вернулся в склад, проклиная тот час, когда согласился на уговоры Мартинсона.

Свенсон заговорил с Парфентьевым:

— Часто возишь от Мартинсона мех Лампе?

— В первый раз, — чистосердечно признался Парфентьев. Он боязливо посмотрел на Свенсона.

— А другие? — Олаф был доволен, что накрыл Лампе и Мартинсона. Они теперь будут лучше ему служить.

— Не знаю, — развел руками Парфентьев. Глаза Олафа в упор смотрели на него. Парфентьева охватил страх. Он был готов все сказать американцу, что бы тот ни спросил:

— Если врешь, я застрелю тебя. — Олаф хлопнул себя по карману. — Один приехал? Больше никто не возит мех?

— На другой нарте ехал… — «Что я говорю!» — в ужасе подумал Парфентьев и замолчал. Он понял, что выдает Новикова.

Олаф заметил смятение каюра.

— Кто же ехал? Ну? — Свенсон угрожающе надвигался на перепуганного каюра. Парфентьев от страха весь сжался.

— Ты что, не знаешь этого человека? — схватил за плечо каюра Олаф. — А зачем он сюда приехал?

— Я его не знаю. На ярмарке в Марково только видел. Он из Ново-Мариинска… — неожиданно проболтался Парфентьев и понял, что совершил непоправимую ошибку.

— Молодой, худой, светлые волосы? — быстро спросил Свенсон. Он уже догадывался, кто этот незнакомец.

— Старик, — угрюмо сказал Парфентьев.

Олаф был разочарован. Он прекратил расспросы и приказал Парфентьеву перенести тюки с пушниной в склад. Наступила ночь. Каюр, напуганный тем, что проболтался американцу, не находил себе места. Он долго бродил по селу. Наконец мороз и голод загнали его в домик Кабана. В каморке стало еще теснее. Здесь был и Микола Наливай и Оттыргин. Парфентьев подсел к ним, примостился у стены и закурил. Новиков сидел за столом, писал письмо Мандрикову и Берзину. Оно было подробное, обстоятельное. Закончив его, Николай Федорович сделал приписку: «Остаюсь в Усть-Белой. Буду следить за американцами. Если что узнаю важное, то немедленно сообщу».

Зашив письмо нитками, Новиков передал его Оттыргину.

— Возвращайся срочно в Ново-Мариинск, отдай письмо Безрукову или Хваану.

— А ты? — удивился Оттыргин.

— Я остаюсь здесь, — Новиков видел, что Оттыргин огорчен расставанием. Николай Федорович тоже привык к чукче, но, что поделаешь, — так надо. — Поезжай, Отты!

Парфентьев беспокойно шевельнулся. Ему хотелось крикнуть, чтобы и Новиков уезжал немедленно, уезжал с Оттыргиным, потому что о нем уже знает Свенсон. Но Парфентьев молчал, лишь наклонил голову и прятал от товарищей глаза…

До рассвета было еще далеко, когда упряжка Оттыргина скрылась в темноте.

— Дальше не сможем идти, — сказал капитан «Кайры» Антону. — Затрет шхуну льдами и раздавит, как ореховую скорлупу. Антон понял, что надо сходить на берег и пробираться как-то дальше на север.

Он хотел спросить капитана, а как же они будут добираться дальше, но промолчал. Капитан с уважением посмотрел на Антона. Ему нравился Мохов своей сдержанностью. Старый моряк сказал:

— Товарищ Роман предвидел возможность появления льдов… — он сделал паузу и продолжал: — Мы условились, что в случае необходимости я высажу вас в бухте Старого Монаха.

Антон вопросительно поднял на него глаза.

— На картах нет этой бухты. Мала она, да и малоизвестна. Мы сами дали такое название. Там есть маленькое селение камчадалов.

— Хорошо, высаживайте, — спокойно произнес Антон. — Я пойду собираться.

В сумерки «Кайра» вошла в маленькую бухточку, посредине которой поднимался кекур — высокий каменный столб, похожий на силуэт бородатого монаха в капюшоне и с сумой за плечами. Антон и Наташа в сопровождении капитана с большим трудом, между льдин на шлюпке переправились на берег. Здесь, под защитой высоких скал, стояло несколько сложенных из плавника хижин. Два десятка жителей селения встретили капитана, Антона и Наташу как старых знакомых.

— Это хорошие люди, — сказал капитан Антону, знакомя его с низкорослым камчадалом. — Они вам помогут. Верно, Василь?

— А цо? — дружелюбно ответил камчадал. — Свой целовек — помочь надо!

Утром «Кайра» ушла, а камчадал Василий со своим сыном повез Наташу и Антона на нартах от берега. Почти два месяца они были в дороге. Ехали то на собаках, то на оленях. В домик Клещина они постучали, когда там укладывались спать. Дорогу им показал Куркутский. Так повелось, что, когда из тундры ночью приезжали упряжки, они направлялись к школе, и учитель там устраивал людей, поил чаем. Измученные, с обмороженными лицами Антон и Наташа едва сидели. Теперь, когда кончилась дорога и щель была достигнута, у них иссякли последние силы, Антон сразу же спросил учителя:

— Не знаете, господин, живет ли в поселке гражданин по фамилии Безруков. Звать его Сергей Евстафьевич.

— Да, есть. Живет тут недалеко.

— Проводите нас к нему, — вскочил на ноги. Антон.

— Сейчас уже поздно… — начал Куркутский, но Антон повторил: — Проводите, сейчас… Безруков мой друг. Он будет рад.

Антон не ошибся. Мандриков и Берзин радостно встретили посланцев товарища Романа, Они с уважением смотрели на товарищей, которые совершили больше, чем героический подвиг, добравшись зимой в Ново-Мариинск.

Жадно слушали Антона и его подругу товарищи, Засыпали вопросами, пока наконец не вспомнили, как измучены дорогой их гости.

— Спать, отдыхать, есть как можно больше, — прекратил все расспросы Мандриков. — Оставайтесь Здесь, а мы пойдем к товарищам.

— Идите, идите, — поторопила Мандрикова и Берзина жена Клещина, обычно тихая, застенчивая. — Наговоритесь еще. А им и помыться надо и отдохнуть.

Уже на плите грелась вода, что-то шипело на сковородке, пахло ароматом свежего кофе.

Выйдя на ночную улицу, Берзин сказал:

— Эту девушку я знаю. Она приходила к Новикову справляться об Антоне, когда его колчаковцы схватили.

— Бедный Николай Федорович, — произнес Михаил Сергеевич. — Как ему сказать…

Слишком тяжелой была весть, которую привезли Антон и Наташа: жена Новикова убита в колчаковском застенке.

С каждым днем товарищи все нетерпеливее ждали приезда Новикова. Это было крайне необходимо. В письме товарища Романа, которое привез Антон, говорилось о решении Дальневосточного подпольного комитета партии усилить подготовку К восстанию против колчаковцев. Роман не указывал точного срока, но из письма было ясно, что восстание намечается на конец января или начало февраля будущего года.

— У нас все будет готово к этому сроку. Как ты думаешь, Август? — взволнованно рассуждал Мандриков.

— Дальше ждать невозможно, — Берзин говорил медленно, но внутри у него все кипело. — Громов, Суздалев, Толстихин, милиционеры обнаглели. Грабят чукчей, издеваются над шахтерами, держат впроголодь. Говорят, что нет продуктов, надо экономить, а так ли? Посмотреть бы в складах коммерсантов.

— Придется. — Тон у Мандрикова был грозный. — Не позволим морить людей голодом.

— А власть здесь установим советскую, — решительно сказал Берзин. — Поднимем красный флаг!

— Да, поднимем красный флаг, — торжественно повторил Мандриков.

Они шагали в ногу, словно видели в темноте, как над Ново-Мариинском развевается красное знамя. Письмо товарища Романа вызвало и радость, и волнение, и дало еще большую уверенность и силы. Партия помнит о них, помогает им, уверена в них.

Они пришли к учителю. Куркутский подбросил угля в печку и занялся приготовлением чая. Мандриков еще раз прочитал письмо товарища Романа. Он отчетливо произносил каждое предложение. Товарищи внимательно слушали.