— О, конечно, мистер Колдуэлл, — вмешался в разговор Фондерат. — Господин Струков будет рад получить помощь от мистера Свенсона и других американских друзей.

Фондерат так выразительно посмотрел на Струкова, что тот торопливо сказал:

— Я только так и представляю себе свою службу там, мистер Колдуэлл.

— О! прекрасно] — с нескрываемым удовлетворением произнес консул и похлопал Струкова по плечу. — Хорошие деловые люди всегда поймут друг друга. Да, — Колдуэлл прервал себя, сделал паузу и деловито осведомился: — У вас есть счет в каком-нибудь американском банке?

— Нет. — Струков окончательно понял, что его купили, и подумал: «Сколько же за меня получит Фондерат?» Сейчас у Струкова вспыхнула злоба к полковнику, но он ничем не выдал ее, тем более, что Колдуэлл сказал:

— Каждый деловой человек должен иметь счет в американском банке. И счет не пустой, а полновесный, с долларами. Я позабочусь об этом.

Струков поблагодарил. «Кем же я все-таки буду, — размышлял Струков. — Мальчишкой на побегушках, ширмой, послушным лакеем. А, черт побери, наплевать на все! Главное, остаться живым, не попасть на фронт». Под тост Колдуэлла: «За нашу дружбу!» — он осушил рюмку коньяку. Струкову послышалось, что Колдуэлл сказал: «За вашу службу у меня» — и подумал: «А что мне обижаться. Мы же и сейчас на службе у американцев и у японцев». Между тем Колдуэлл продолжал поучать Струкова:

— Господин Громов также потребует вашего внимания.

Это означало, что и за начальником управления Анадырского уезда Струкову надлежало вести наблюдение и обо всем сообщать американцам…

— …Но, конечно, главное ваше внимание, — говорил Колдуэлл, — должно быть направлено на выявление и уничтожение большевиков, на обеспечение нормальной жизни и торговли нашим коммерсантам.

От американского консула Фондерат привез Струкова к себе.

Яркий свет люстры заливал кабинет с дубовыми панелями и тяжелой кожаной мебелью. Окна, за которыми лежал под дождем город, были плотно затянуты портьерами.

Довольный тем, что Колдуэлл так принял Струкова, полковник сказал:

— Знаете, Виктор Николаевич, сила и правда у тех, у кого больше денег. Сейчас их больше у американцев. Так будем же с ними дружить.

— Пока мы им нужны, — сквозь зубы процедил Струков, вспомнив о том, что он, как баран на базаре, продан американцам. — А перестанут в нас нуждаться и под… коленом.

— Не будет этого, — покачал головой Фондерат. — Американцам мы очень нужны сейчас и потом будем нужны.

— Чтобы было кому за них лоб подставлять под пули, — Струковым все больше и больше овладевало раздражение.

— Я знаю, о чем вы тревожитесь, — улыбнулся Фондерат и подумал об этом. — Вы боитесь, что в Анадырском уезде могут верх взять большевики. Это исключено. Откровенно говоря, я завидую вам. Едете вы в спокойные края.

— Но там же был Анадырский Совет, — напомнил Струков, и это заставило Фондерата рассмеяться.

— Ха-ха-ха! Я за такие Советы! Там одни рыбопромышленники да купцы были. Ха-ха-ха! Вот это большевики. Я за таких большевиков. Ха-ха-ха! Вот это верьте мне, они наши лучшие друзья. Но тем не менее я принял меры предосторожности. Вот в нем, — Фондерат указал на сейф в углу кабинета, — лежит документ, в котором сказано, что Дмитрий Дмитриевич Струков доктор и почти большевик и что он не желает служить в колчаковской армии. А посему он и забрался в Ново-Мариинск. Да, с таким документом вас большевики примут с распростертыми объятиями.

У Фондерата довольно поблескивали стекла пенсне, а с губ не сходила улыбка.

— Этот документик вы получите в день отъезда и зашьете его куда-нибудь подальше.

Фондерат возбужденно ходил по кабинету, потом остановился перед Струковым и заложил руки за спину:

— Ну, благодарите же, дорогой мой.

— Если вернусь живой из Ново-Мариинска, буркнул Струков.

За стеклами пенсне насмешливо прищурились глаза полковника.

— Не раскисайте, капитан. Вас ждет успех, деньги. Да, вам надо представиться генералу Хорвату.

Полковник быстро направился к телефону, но его руку на трубке задержал дрожавший от злости голос Струкова:

— С меня на сегодня хватит!

Фондерат резко обернулся к капитану, но, взглянув в его пошедшее красными пятнами лицо, медленно убрал руку с телефона и, едва сдерживая бушевавший в нем гнев, согласился:

— Вы правы. Мы сегодня оба устали. Отложим визит к генералу и встречу с Громовым на завтра. Сегодня надо хорошо отдохнуть. Желаю вам повеселиться, господин Струков. Во Владивостоке вы все найдете для увеселений, для удовольствия. В Ново-Мариинске… значительно меньше возможностей.

Последние слова Фондерат произнес с издевкой. Взбешенный Струков, не прощаясь, выскочил от полковника и направился в ресторан «Золотой рог» с единственной целью напиться, забыть все… И вот он здесь.

Струков снял руки с глаз и посмотрел на Нину Георгиевну, и его снова поразила и взволновала не ее красота, а женственность, которую не мог уничтожить ее образ жизни.

Струкова охватило ощущение уюта. Он подумал, что вот через полчаса-час он должен уйти из этой чистенькой квартиры, распрощаться с женщиной, негрубой, невульгарной, и ему не захотелось с ней расставаться. «Условлюсь, что встретимся сегодня, завтра…» — Струков чуть ли не выругался. Завтра уже его не будет, завтра он уезжает.

А что, если… Струков даже как-то растерялся от пришедшей мысли. Это же абсурд, сентиментальность! Невольно он вспомнил студентиков из романа, которые спасали проституток, покупая им швейные машины, или женились на них. Неужели он хочет походить на этих чудаков. Но сколько Струков ни посмеивался над собой, мысль уже не проходила…

Сам того не замечая, он говорил себе: «Там, на Севере, я буду один. И если рядом будет эта женщина, мое одиночество не станет тоскливым. Все-таки развлечение, близкий человек».

Усташкин усмехнулся про себя: уже решил. А согласится ли она? И с этого момента он уже думал о том, как убедить Нину Георгиевну ехать с ним.

Она, словно догадываясь, что гость думает о ней, вошла в спальню и с несколько застенчивой улыбкой спросила:

— Будете кофе пить или еще… отдохнете?

В другое время, с другой женщиной Струков поступил бы иначе, но тут он боялся, что обидит Нину Георгиевну и разрушит свое хорошее настроение. Сам себе он казался сейчас необыкновенно благородным человеком. Нина Георгиевна тоже заметила в нем перемену и не знала, чему ее приписать. Усташкин с наслаждением выпил чашку крепкого кофе и все еще не знал, как приступить к разговору. Наконец он решился и несколько торопливо сказал:

— Не удивляйтесь, Нина Георгиевна, тому, что вы сейчас услышите.

Женщина опустила на блюдечко чашку и вопросительно посмотрела на Усташкина своими продолговатыми глазами. Он, поглаживая пальцами чашечку, продолжал:

— Вы пеня не знаете, но прошу довериться мне. Я завтра уезжаю в Анадырский уезд. Это далеко на Севере, Я одинок и хочу просить вас поехать со мной…

— В качестве? — Нина Георгиевна была совершенно спокойной. Это предложение не удивило ее. Она уже не раз выслушивала подобное, верила, и всякий раз ее бросали.

— Жены! — решительно сказал Усташкин, почувствовав, что женщина равнодушно, безучастно встретила его предложение, а он не хотел ее терять, он должен ее убедить и заставить согласиться.

— Жены? — не скрывая удивления, переспросила Нина Георгиевна. Это было для нее чем-то новым, да и весь вид волновавшегося Усташкина заинтересовал ее.

— Да, жены, жены, — уже с неожиданными нотками отчаяния произнес он. — Поверьте мне. Я говорю честно. Я…

Усташкин говорил долго и горячо, и с каждой минутой Нина Георгиевна убеждалась все больше и больше, что ее гость говорит правду. В его голосе, в облике было столько искренности, что она задумалась. Ведь этот человек предлагал официально стать его женой и забыть все ее прошлое. Как бы она хотела этого!

— Но вы должны знать мое прошлое, — сказала порозовевшая от волнения Нина Георгиевна и, заметив жест протеста, требовательно повторила: — Должны знать. Слушайте…