Прицепили паровоз и пассажирский вагон. Через полчаса поезд мчался во мраке сквозь дождь. Колеса стучали на стыках рельс, как будто выговаривая: скоро конец, скоро конец…
Кто-то, отыскав в стенке вагона щель, непрерывно сообщал:
— Проехали Первую Речку… проехали шестой километр… Проехали Вторую Речку… проехали Бойню…
Путь к смерти быстро сокращался, но люди не хотели, не могли это принять, с этим согласиться. Они не могли представить себя мертвыми и даже сейчас вершит в жизнь. Едва поезд миновал Бойню, как паровоз неожиданно резко затормозил, завизжали, завыли застопоренные колеса. Толчок был настолько сильный, что арестованных бросило друг на друга. Послышались стоны. Суматоху еще больше увеличивала темнота.
За стенками вагонов послышались выстрелы и крики. Около вагонов забегали люди. Арестованные притихли, прислушиваясь, Перестрелка усиливалась. Кто-то из арестованных крикнул:
— Ложись!
Все бросились на пол. Прижались друг к другу.
— Наши. Нас спасают! — закричал неожиданно сосед Антона, и все подхватили:
— Нас, нас спасают!
Трещали выстрелы. Бухнул один гранатный разрыв, за ним второй, третий… Кто-то застонал протяжно и с руганью. На секунду все стихло. В этот же момент открылась дверь вагона. Пахнуло дождем и мокрым лесом.
— Выходи! Быстро! Скорее! — кричали какие-то люди у вагона.
Арестованные бросились к двери и спрыгивали вниз, падали, вскакивали и бежали к лесу. Вокруг трещали выстрелы, кричали люди. Антон, спрыгнув почти последним, мельком увидел, как в окнах пассажирского вагона вспыхивают огоньки. Это стреляла колчаковская охрана. Такие же огоньки появлялись и исчезали у кювета и около леса, начинавшегося за ним. Антон видел перед собой спины бежавших к лесу людей и ринулся за ними. Он съехал по мокрому песку насыпи, перемахнул через кювет и бросился под спасительную защиту деревьев, в мокрую темноту леса, наполненного шорохом дождя и эхом перестрелки.
Мохов бежал по лесу, натыкаясь на кусты, обдававшие его брызгами, на мокрые стволы деревьев. В ногу впился сучок, Антон, вскрикнув, упал. Над ним склонилось двое:
— Ты что? Ранен?
— Нет, ноги, — с усилием проговорил Антон. — Не могу идти.
Антона подняли сильные руки, осторожно понесли… Он хотел сказать людям что-то большое, взволнованное, идущее от сердца, но у него только дрогнули губы, и из глаз на мокрое лицо скользнули слезинки…
Мандриков не сводил оживленных глаз с товарищей, сидевших за столом, на белой скатерти которого стоял поющий самовар. Пришел конец его затворничеству и безделью. Он снова будет работать, бороться. Интересно, какое поручение от подпольного комитета партии он получит, куда пошлют? Мандрикову не терпелось заговорить о деле, высказать свою обиду на то, что его так долго, как он говорил себе, «мариновали». Присутствие Берзина сдерживало его. Мельком поглядывая на спокойное, немного замкнутое бледно-серое лицо Августа, на его крутой лоб и тщательно зачесанные назад светлые, отливающие желтизной длинные волосы, он старался угадать: кто же этот товарищ? По жестам, выправке Михаил Сергеевич в нем безошибочно определил военного, по выговору — латыша.
Товарищ Роман налил из самовара стакан чаю, подвинул его Мандрикову и с легкой улыбкой сказал:
— Клади больше сахару, и чай станет таким же сладким, как вино в «Золотом роге».
— Знаете? — лицо Мандрикова порозовело, и он обиженно произнес: — Другого выхода не было, вот и пришлось кутнуть. Но, надеюсь, я сюда приглашен не на стакан чаю с бубликами.
— Они же свежие, теплые, — Роман разрезал бублик на две половинки и стал намазывать маслом. — А ты, Михаил Сергеевич, все-таки поступил опрометчиво, пойдя в ресторан. Наш товарищ тебя видел и готов был прийти на помощь. Только на рассвете ушел, когда убедился, что ты в безопасности.
Мандриков покраснел еще гуще.
— Не подумайте, что я… — Мандриков вдруг невольно почувствовал, что он не столько хочет оправдать тебя, сколько защитить эту женщину, и остановился.
— Я знаю, о чем ты хочешь сказать, — Роман воспользовался его замешательством. — Не надо. Я верю, — и, изменив тон, заговорил строже: — Нет, не на стакан чаю мы пригласили тебя, Михаил Сергеевич. Хотя и приятно вот так посидеть за столом.
— Не хочу я спокойствия, — не сдержался Мандриков. — Отдохнул на сто лет вперед! Почему вы меня прячете, как какую-то принцессу от дурного взгляда. Я требую настоящего дела. Или здесь, во Владивостоке, или пошлите в тайгу, к Лазо!
— И здесь не оставим, и в тайгу не пошлем. — Роман словно не замечал горячности Мандрикова и неторопливо помешивал ложечкой в стакане.
— А куда же? — воскликнул Мандриков, на которого внимательно и изучающе смотрел Берзин.
— Поедешь вместе с Августом Мартыновичем, нет, теперь он Дмитрий Мартынович, — в Анадырский уезд.
Мандриков и Берзин с удивлением смотрели на Романа. Новиков кивал, подтверждая, что они не ослышались и правильно поняли представителя комитета партии.
— Куда? — почему-то тихо переспросил Мандриков.
— В Ново-Мариинск, — тем же тоном пояснил Роман. — На Чукотку.
— Это что же, — Мандриков резко отодвинул стакан. — Выходит, я тут не нужен, или опасаетесь, что не смогу выполнять задания? Отсылаете в тихое место, подальше от дела? От волнения у Михаила Сергеевича прерывался голос. Берзин же после секундного замешательства вновь занялся чаем, и по его непроницаемому лицу трудно было догадаться, как он принял эту весть. Слишком она была неожиданной.
«Зачем в Анадырский уезд, — размышлял Берзин, — что там делать? Борьба же идет здесь, а не на краю света. Какая цель поездки вместе с Мандриковым? А он, кажется, вспыльчивый, с самомнением. Как с ним сработаемся? Но раз надо — будем».
Товарищу Роману не понравилось, как было принято его сообщение, и он строго заговорил, больше обращаясь к Мандрикову:
— Не кипятись раньше времени. Подпольный Приморский комитет партии решил послать вас в Анадырский уезд! Причин для этого много. Там, на Крайнем Северо-Востоке, нет коммунистической организации. Орудуют купцы и спекулянты. Они вместе с иностранными компаниями грабят местных жителей, вывозят пушнину. Анадырский уезд близок к Аляске и возможно, что американцы и японцы вместе с колчаковцами попытаются создать для себя там плацдарм. Это очень опасно! Вспомните, сколько было попыток оторвать Камчатку от России, сделать ее «автономной»! Для кого? Для тех же японцев и американцев!
Мандриков, Берзин и Новиков внимательно слушали Романа.
— Мы не знаем истинного положения в Анадырском уезде. Известия оттуда приходят редко. Радиотелеграф в руках колчаковцев. В свое время в Анадырский уезд мы послали коммунистов Чекмарева и Шошина. Связи с ними нет. Где они, что делают и живы ли, мы не знаем. В прошлом году в Анадырский и Чукотский уезды выехал член большевистского Камчатского областного Совета рабочих, крестьянских и инородческих депутатов товарищ Киселев. Ему было поручено создавать на местах Советы, рассказать населению о советской власти, но что он сделал, также ничего не известно. Как видите, вы едете, товарищ Мандриков, не в тихое место. Комитет партии посылает вас туда для того, чтобы вы среди трудового населения, среди инородцев повели разъяснительную работу, собрали силы и установили там власть Советов. Надо положить конец грабежу со стороны купцов. Подробнее поговорим позднее. У вас в запасе четыре дня.
— Почему четыре? — Мандриков уже был спокойнее. Задание понравилось ему своим большим значением: «Установить советскую власть на Севере», Так же отнесся к поручению партии и Берзин.
— Через четыре дня из Владивостока в Ново-Мариинск отходит пароход «Томск». Им и пойдете. На этом же пароходе будет и новое начальство Анадырского уезда, назначенное колчаковским правительством. Как видите, товарищи, Колчак не забывает о том далеком и тихом месте. А это о многом говорит. Вас комитет посылает туда как опытных партийных работников. Оставаться во Владивостоке вам нельзя. Вас ищут. Ночью был обыск на квартире Новикова. Арестована его жена. Николай Федорович едет с вами. Там, на Чукотке, вы принесете больше пользы, чем в тайге. Решение областного комитета партии должно быть выполнено.