Чекмарев опустился на скамейку и, откинувшись спиной к стене, закрыл глаза. Нет, не так он представлял свою деятельность тут, в Анадырском крае, не так. Невольно вспомнилось, когда он, балтийский моряк, участвовал в октябрьских боях в Петрограде, учился в школе партийных агитаторов, затем с мандатом, на котором стояла подпись Владимира Ильича, во главе большого отряда моряков и солдат ездил в Сибирь добывать хлеб для пролетариата Москвы и Петрограда, устанавливал и защищал советскую власть в Северном Казахстане… Затем партия послала его на Дальний Восток… Во Владивостоке встречи с Костей Сухановым, Никифоровым, Губельманом.
По лицу Чекмарева скользнула улыбка, когда он вспомнил, как вместе со своим другом, балтийским матросом коммунистом Иваном Шошиным, они получили задание подпольного комитета разъяснить американским морякам на крейсере «Бруклин» смысл происходящих в России событий, раскрыть им глаза, что их используют как жандармов. Познакомиться с американцами было нетрудно. Они скоро сошлись с ними и часто за кружкой пива в кабаке «Зеленый попугай» беседовали. Их внимательно слушали, задавали вопросы, спорили и оберегали от офицеров, от чужого глаза и уха. А потом товарищи побывали и в кубриках крейсера. На «Бруклине» случилось непредвиденное: матросы запросились домой, в Штаты, а на орудийных башнях появились надписи: «Русские наши братья!», «Назад, в Штаты!», «Да здравствует Ленин!»
Крейсер был спешно отведен от владивостокских пирсов за Русский остров. Среди команды произведены аресты, и крейсер стал плавучей тюрьмой.
Американская морская полиция прослышала о Шошине и Чекмареве и искала их. Но они уже были далеко. Партия послала их в Петропавловск-на-Камчатке, а оттуда, под видом золотоискателей, они прибыли в Ново-Мариинск. Контрреволюционный переворот разлучил Василия Михайловича с Шошиным, прервалась связь с областным партийным комитетом. Вот он сейчас в Марково. Действовать приходится осторожно, с оглядкой, не спеша. Обстановка сложная. Власть у богатеев. Такие, не задумываясь, голову снесут ради своей выгоды. Эх, был бы рядом Шошин! Поговорили бы, посоветовались бы! Где он? Затерялся его след среди бескрайних просторов северной земли. Но нельзя сидеть сложа руки. Он — коммунист и будет поступать и действовать так, как ему подсказывает его совесть.
На сердце стало светлее и спокойнее, увереннее, точно он снова услышал Владимира Ильича. Отправляя его в Сибирь за хлебом, Владимир Ильич говорил, что никогда, ни при каких обстоятельствах не должно быть места унынию, расхлябанности, а значит, и растерянности.
Чекмарев решительно поднялся. Надо собирать силы, готовить их и ждать нужного момента. В Марково есть люди, на которых можно положиться. Их немного, но они пойдут за ним до конца.
У дверей послышались голоса, и в склад стали входить местные бедняки. Маленький чуванец Глеб Борисов, всегда спокойный, уравновешенный бедняк-охотник, люто ненавидящий купцов за обман; Афанасий Кабан, пришедший на Чукотку в поисках счастливой доли, а нашедший лишь горе: он схоронил в этой суровой земле жену и дочь; украинец Микола Наливай, вечно тоскующий о Днепре, рано постаревший; охотник Федор Дьячков, пользующийся большим уважением жителей; другой охотник Ефим Шарыпов, совсем замученный горькой долей. Сейчас он выглядел очень плохо.
— Парфентьева нет, — сообщил вошедший последним Каморный. — Кажется, на рыбалку подался.
Василий Михайлович кивнул, но где-то в душе шевельнулось легкое недовольство. Опять Парфентьев уехал из Марково, не предупредив. Ведь договорились всегда сообщать о себе, где будешь, на какое время уедешь. Что-то в Парфентьеве беспокоило Чекмарева. Такой же чуванец, бедняк, жизнью не согретый, а душу открытой перед товарищами не держит, все время в себе что-то таит. «Может, побаивается богатеев?» — думал Чекмарев. Он хотел как-то оправдать Парфентьева. «Надо будет с ним чаще встречаться, помочь понять, кто виноват в его трудной жизни».
— Садитесь, — пригласил Чекмарев товарищей и обвел всех каким-то светлым, ликующим взглядом. Им все еще владело чувство, возникшее при воспоминании о Ленине. В этом воспоминании была особенная сила, которая сейчас помогала Василию Михайловичу находить необходимые слова, убеждать слушателей. Чекмарев рассказал о сговоре Мартинсона и Аренкау, о том, что им сейчас следует делать. Он смотрел по очереди на каждого и вспоминал, как он к ним находил дорогу, сколько беседовал, объяснял, разъяснял, и не напрасно.
— Мы не можем сорвать сговор Мартинсона с Аренкау, — говорил Чекмарев. — Охотники нам не поверят, что их обирают. Они скажут: «Хорошо, мы не будем брать товаров в долг у Аренкау. Давайте вы нам товары». А их у нас нет. Значит, надо действовать иначе.
— Как? — спросил густым басом Наливай.
— Готовиться к тому дню, когда мы будем здесь хозяевами, — сказал Чекмарев, и все почувствовали, поняли, что это не просто слова, а глубокое убеждение, грядущая неизбежность. Чекмарев продолжал: — Вчера Черепахин из Ново-Мариинска приехал. Заходил сюда. Проговорился, что Красная Армия уже Урал перевалила. Новомариинцы по беспроволочному телеграфу узнали…
— Урал-то далеко, — вздохнул Каморный. — Пока сюда дойдет Красная Армия…
— Подпиленное дерево на землю разом всем стволом падает, — сказал Кабан. — Хребет Колчаку надломит Красная Армия — и все!
— Правильно, Афанасий, — одобрительно проговорил Чекмарев. — Вот мы и должны быть готовыми к этому дню.
— Говори, что делать? — Кабан сидел, положив на колени сжатые в кулаки руки. — Нету мочи ждать!
— Ты и наливай собирались переехать в Усть-Белую?
— Ну, собирались, — кивнул головой Кабан. — Да раздумали. Что тут, что там, — один черт с голоду подыхать!
— Подыхать нам еще рано, — улыбнулся Чекмарев. — Надо свести счеты с Черепахиным, Мартинсоном, Малковым, да и с Аренкау заодно…
— Чего ты тянешь, — прервал его Камерный, — говори.
— Кабану и Наливаю надо переехать в Усть-Белую, — настойчиво сказал Чекмарев и, заметив удивление на лицах товарищей, пояснил: — В Усть-Белой хозяйничает Малков, а рыбалки Грушецкого и Сооне совсем перегородили Анадырь. Много нынче рыбы красной сюда пришло?
— Голод будет, — произнес Федор Дьячков. — Рыбы мало взяли.
— Кабана и Наливая хорошо в Белой знают, — продолжал Чекмарев. — Они там свои люди. Посмотрят, кто чем дышит, кто с нами пойдет, нашу сторону поддержит.
— Таких нет, — категорически заявил Шарыпов.
— Ты с больной головы на здоровую не вали, — одернул его Кабан, и все засмеялись удачному замечанию Афанасия, вспомнив, как накануне Шарыпов напоил попа и напился сам.
— Разве мало бедняков в Усть-Белой? — спросил Чекмарев. — И все они с нами будут. Только надо с ними поговорить.
— Еду, — решительно сказал Кабан. Наливай молча кивнул головой. Василий Михайлович был благодарен Кабану за его поддержку.
— Вы будете ближе к Ново-Мариинску. Значит, и новости раньше нас знать будете. Поэтому надо договориться, как их нам передавать.
— А с чего там дело начинать? — спросил Кабан.
— Давайте посоветуемся, — Чекмарев раскрыл коробку с табаком. — Закуривайте! Разговор долгий…
После того как от Чекмарева ушли Кабан и другие товарищи, под вечер прибежал Гэматагин и сообщил, что Аренкау ушел в тундру, увозя от Мартинсона товары на десяти нартах. «Американец не теряет времени, — подумал Чекмарев. — Ничего, мистер Мартинсон. Мы все запомним. Придется вам держать за все ответ!»
Если бы Василия Михайловича в этот момент спросили, почему он так думает и решает, он бы с удивлением ответил:
— А как же иначе?
Чекмарев считал себя ответственным за все, что происходило в Марково. Его сюда прислала партия, и он должен защищать бедный люд от гнусных проделок купцов.
Заперев склад, Василий Михайлович направился домой. На пути его встретил запыхавшийся Ефим Шарыпов. Лицо блестело от пота. Ефим был без тужурки.
— Куда бежишь, что случилось? — Чекмарев подозрительно смотрел на Шарыпова. Не пьян ли? Нет, чуванец был трезв. С трудом переводя дыхание, тот выговорил:
