— Одну минутку, Елена Дмитриевна, — остановил Бирич женщину. — Я понимаю вас и разделяю ваше возмущение. Прошу об одном: не делайте вашу размолвку с сыном достоянием этих… — Бирич махнул рукой в сторону окна. — А я вам помогу уехать. Хотите — во Владивосток, в Америку. Первым же пароходом.

— Благодарю вас, я согласна, — искренне сказала Елена. Она не скрывала своей радости. Елена открыла дверь и на пороге столкнулась с Учватовым.

— Добрый вечер, добрый вечер, — закивал он, широко улыбаясь. — Прошу прощения за мое вторжение, но весть чрезвычайной важности, и я посчитал своим долгом…

Елена холодно ответила на его поклоны и прошла мимо.

«Слышал ли он наш разговор?» — с опасением подумал Бирич, изучающе глядя на Учватова, а тот, поняв этот взгляд, как заинтересованность коммерсанта его сообщением, уже разворачивал телеграмму.

Бирич провел Учватова в столовую и угостил сигарами. Расстроенный разговором с Еленой, он был необычно ласков с начальником радиостанции.

— Спасибо, что первого меня поставили об этом в известность, — поблагодарил Бирич. — Надо завтра собрать все управление и коммерсантов, обсудить телеграмму.

«Побаивается приезда Громова, — радостно про себя подумал Учватов. — Уж слишком с американцами сдружился». — Но сказал иное, с притворной озабоченностью:

— Как бы новая власть не помешала торговле. Знаете, новая метла чисто метет.

— Все зависит от того, в каких руках эта метла, какой человек ее держит, — улыбнулся Бирич.

— Так-то так, — Учватов не совсем понял, что хотел этим сказать коммерсант. — Но все же…

— Будем надеяться, что все будет хорошо, — перебил его Бирич. — Надеюсь, не откажетесь со мной поужинать? Вдвоем, по-холостяцки.

— О, благодарю, с удовольствием! — широкое лицо Учватова расплылось в улыбке. Он был несказанно польщен. Бирич впервые приглашал его к своему столу. А это значило многое, и прежде всего то, что Бирич в нем нуждается.

Оттыргину исполнилось шестнадцать лет, когда он должен был исполнить самую тяжелую в жизни чукчи обязанность. Его мать пожелала уйти к богам. Вот уже третий день она лежит в яранге и не принимает пищи. Да и не может ее принять, нет зубов, чтобы жевать мясо. А какое мясо? Давно уже его не было в яранге Оттыргина. При воспоминании о мясе, мягком, сочном, варящемся в котле, над которым поднимается густой пар с ароматным запахом, у Оттыргина рот наполнился слюной. Он проглотил ее и еще сильнее ощутил голод. В желудке появились рези.

Эта боль вернула юношу к действительности. Он поднял голову и печальными глазами посмотрел на пустынное море, которое в это раннее утро было удивительно спокойным. Точно спросонья оно как будто что-то тихо бормотало. В этом бормотании Оттыргину слышалось рычание зверя, неторопливо поджидающего свою жертву.

Юноша вздрогнул, отступил от обрыва, посмотрел назад, на маленькие хибарки Ново-Мариинска. Погруженный в печальные думы, он далеко ушел от поселка, от своей ветхой яранги, оставшейся от отца, ушел, гонимый страшной просьбой матери, которую он обязан выполнить. Можно пробить сердце копьем, можно задушить или отравить. Ведь, по обычаю, он должен умертвить старуху-мать. Но Оттыргин не смог бы этого сделать. Он лучше сбросит ее с утеса. А что, если не исполнить ее просьбы? И тут же юноша испуганно оглянулся: не подслушали ли боги его мысли? Нельзя чукче отказываться от просьбы родных лишить их жизни. Иначе злые духи страшно накажут отступника.

Оттыргин присел на камень, поросший лишайником, подпер голову руками и устремил взгляд в море. Солнце теплыми лучами ласкало широкоскулое, с медным отливом, лицо юноши, по которому сбегали горячие крупные слезы. Сквозь их туман он словно увидел мать, которая сейчас одна лежит в яранге и ждет, когда вернется ее сын, чтобы помочь ей добровольно уйти из жизни. В этой она никому, даже себе не нужна. А в той добрые духи сведут ее с отцом Оттыргина и его тремя старшими братьями. Во время весенней охоты их унесло на льдине в море, они так и не вернулись. А сестру Тыненеут два года назад взял в жены старый Аренкау, владелец больших оленьих стад. Как тогда радовалась мать Оттыргина! Думала, что придет конец нищете, рассчитывала на помощь Аренкау, но он словно забыл о родственниках своей молодой жены. Увез ее в тундру, и больше Тыненеут не видели. Когда Аренкау приезжал в Ново-Мариинск, то даже не желал повидаться с матерью Тыненеут и ее братом.

Оттыргин тяжело вздохнул. Он очень любил сестру, Ведь они были близнецами. Какие у нее веселые блестящие глаза. Кажется, что с неба сорвались звездочки и попали ей прямо в глаза и там светятся как два маленьких солнышка. А как она смеялась: звонче, веселее всех…

И тут Оттыргин поймал себя на том, что он уже думает не о сестре, а о Вуквуне, которую встретил зимой на ярмарке в Марково. Тогда ему повезло. Американец Мартинсон нанял его, как и многих других каюров, для перевозки товаров в Марково. Там, на ярмарке, он увидел впервые эту девушку с таким необыкновенным смуглым лицом, как солнце перед пургой. Она встретилась взглядом с Оттыргиным, но не смутилась, не отвела глаз. А он стоял около нарты и смотрел на ее маленькую ладную фигурку в новом кэркэре[5] и в праздничной камлейке[6]. На душе у него стало светло и празднично, он радостно ей улыбнулся.

— Смотри, как бы тебе в рот солнце не упало, обожжешься, — звонко засмеялась она и убежала, смешавшись с толпой.

На другой день Оттыргин снова увидел ее около церкви. Девушка стояла и слушала, как на низенькой колокольне трезвонили три маленьких колокола. Лицо ее было задумчивым, глаза мечтательными. Оттыргин остановился около девушки, и она сказала ему:

— Слушай, как хорошо говорят колокола. — И, понизив голос до шепота, добавила: — Это они с богом русских говорят.

— Как тебя звать? — так же шепотом спросил Оттыргин, с опаской косясь на колокольню: как бы не услышал и не обиделся на него бог русских.

— Вуквуна, — просто ответила девушка. — А тебя?

Он только успел назвать свое имя, как его тряхнул за плечи неожиданно появившийся Мартинсон:

— Я тебя, паршивец, ищу, а ты тут с девкой болтаешь. Марш к нартам!

— Приезжай еще! — крикнула Вуквуна. — Яна всех ярмарках бываю!

Всю обратную дорогу Оттыргин с негодованием смотрел в широкую спину американца, который торопился назад, в Ново-Мариинск, с партией меха. Оттыргин надеялся снова съездить в Марково, но американец его больше не нанимал, сказав, что собаки у него слабые, плохо бегают. А откуда им быть сильными, когда их кормить нечем. Вот и не знает Оттыргин, когда он снова попадет в Марково. А Вуквуна, наверное, ждет его, раз приглашала приезжать. Какая она красивая, и одежда богатая. Видно, дочь богатого хозяина оленей. Оттыргин приуныл — он же бедняк. Вот у матери нет даже белой одежды, в которую полагается переодеть перед смертью, нет ни сушеной рыбы, ни жира для саламат[7].

Оттыргин поднялся с камня и растерянно оглянулся. Зачем он пришел сюда, на край утеса, у подножия которого ворчливо шуршит галькой море? Юноша тихо застонал, не в силах побороть боль и ужас. Он здесь для того, чтобы посмотреть, с какой скалы он сегодня сбросит мать… Вот с этой… Оттыргин остановившимися глазами смотрел на темные изломы скалы… В ее расщелинах поросла редкая жесткая трава, и ветер с моря шевелил ее. От этого скала показалась Оттыргину живой, ждущей жертвы. Оттыргин невольно представил, как тело матери будут терзать острые каменные зубы утеса.

Закрыв лицо руками, чукча побежал от обрыва, С трудом сдерживая рыдания. Он спотыкался, падал, исцарапал руки, разодрал кухлянку, снова поднимался и бежал, не разбирая дороги, пока его не остановил голос:

— Что с тобой, Оттыргин?

Юноша остановился и увидел высокие, уходящие в небо мачты и каменный дом ветьхавельгына[8]. Навстречу ему шел чернявый моторист Фесенко в короткой нерпичьей куртке нараспашку. Нахмурив рыжеватые брови, он пристально всматривался в лицо чукчи.