Он помолчал и добавил:

— Даже вот эта картинка с бомбы была во всем... этом, в общей картине, в общем единении. Мы с бомбой видели в точности одно и тоже — я глазами, она телекамерой. И оба ничего не понимали.

— Ты же не бомба. У тебя есть ум.

— Ум — ладно; у меня по идее должно быть еще и сердце, оно тут важнее. Ну, хорошо, — и Санберн взял МР5.

— Хочешь еще пострелять?

— Ага, пока время есть.

Санберн взял пистолет-пулемет, опустился на колено, но вдруг остановился и сказал:

— Ты знаешь, а не так это все и далеко от смысла жизни. Просто пытаться понять то, что ты видишь, в себе и вокруг себя — за смысл жизни вполне сойдет. Всегда пытаться понять...

И он вскинул МР5 к плечу.

А сейчас они уже где-то высоко, в синеве и белизне, не в сером небе. Вот эти облака не помешают Кракену выбросить десант? Скайларк покачала головой. Нет. Таким, как Кракен погода не мешает ни в чем и никогда. Ну, почти никогда.

Четыре истребителя быстро набирали высоту, направляясь на юго-запад от Стамбула, в небо над Мраморным морем.

— Катласс-1-1, Катласс. Занимаем фронт, — сказал Санберн.

Наука о том, в каком порядке должны лететь истребители, ожидающие встречи с врагом, начала зарождаться сразу же, как только самолеты получили оружие. Еще в Первую мировую. В самых разных уголках мира непрерывно шли кровавые эксперименты: как разбивать много машин — на тройки, на пары, а может, чем больше, тем лучше? Как должен выглядеть их строй? На какой дистанции друг от друга должны следовать самолеты? Техника непрерывно развивалась и поиск тактики продолжался: то, что было идеально вчера, уже не годилось сегодня.

Когда империи рухнули, а на их месте поднялись суперкорпорации, террористы, сепаратисты и прочие, почти что весь этот колоссальный опыт оказался никому не нужен. Нет необходимости вникать в тонкости искусства группового боя, если чаще всего на задание посылается всего один самолет. И если уж начнется бой, то встретиться придется, скорее всего, с таким же одиноким противником.

Казалось, что здесь должно войти в силу искусство дуэлей один на один, поединков почти прекратившихся еще во времена той же Первой мировой. Но даже этого как-то не случилось. Нет, дуэли-то были, но их уровень, мастерство участников... Почему?

«Потому что в наше время вырождается все», — ответил Санберн сам себе, оглядев свою четверку.

Сам себя он вовсе не считал очень уж сильным воздушным бойцом. Просто все, кто ему попадался, были еще хуже. Или им не везло. Или Санберн с Мэри Джейн оказывались лучше оснащены.

Сейчас четыре машины шли в строю фронта, обычной линии. Дистанция между ними была большой, такой, чтобы летчики просто могли видеть самолеты друг друга. Это совершенно не было похоже на то, что показывают на разных авиашоу.

— Катласс, подметаем справа, — сказал Санберн.

И четыре истребителя плавно развернули свой фронт на девяносто градусов, чтобы обшарить пространство справа своими радарами: не крадется ли кто? Справа тоже была Турция и хотя считалось, что она безопасна, самолеты IRS, взлетев с греческих аэродромов, вполне могли сделать небольшой крюк в турецком воздушном пространстве и атаковать с фланга, а то и с тыла.

Но над западным берегом Мраморного моря все было тихо.

Дело в том, что вот сейчас им предстоял именно что групповой бой. То, что никто из них не умел и не любил. Не умел — потому что большой необходимости учиться не было. А не любил — потому что при таком раскладе групповой воздушный бой превращается в очень неприятную лотерею с непредсказуемым исходом. Даже искусство летчиков начинает значить меньше, чем обычная случайность.

Из этого правила было одно приятное исключение: бой с национальными ВВС. Точнее, с тем, во что в нашем мире превратились национальные ВВС всех стран без исключения. Слишком уж большой ужас им внушает сама перспектива боя с наемниками, этими воздушными головорезами, у которых лучше техника и больше опыт (и между прочим, почти всегда так оно и есть). Здесь важно первым сбить вражеский самолет. Как только это случится, остальные попытаются выйти из боя; по-другому бывает редко. Вот тут их всех и вырежут. Но иногда бывает, что не всех. В таком случае, по крайней мере один из спасшихся разобьется на посадке, потому что плохо умеет ее выполнять.

Но когда тебе противостоят другие наемники, все сильно меняется. Начинается отличная черная комедия, потому что здесь отступать не станет никто. Деньги — это серьезно, знаете ли.

Проблема лишь в Феррете, который со своими помощниками будет давить островную ПВО. Проблема в Кракене, который сейчас уже должен потихоньку выводить на взлет свой Ил-76. Проблема в Мидоузе, который, вместе с сотней своих парашютистов, сидит в брюхе этого самого Ил-76. Если надолго не связать боем воздушные группы IRS, те прорвутся к острову, а дальше — простой расстрел.

И все это — не говоря о штурмовике «Эвенджерс». Которого сопровождает штурмовик группы «Паладинс». Слишком Мертвый.

«Нет у нас возможности устраивать черные комедии. Нам, как ни смешно, придется побеждать».

— Катласс, подметаем слева.

Следом за звеном Санберна на юго-запад от Стамбула шли еще три самолета. Такие в двадцать первом веке можно увидеть не так часто; они уж точно не походили на современное оружие воздушной войны. Это были «Фантомы», F-4G. Группа Феррета, «Стилхэнд».

У Феррета и его команды была очень редкая, не так часто востребованная, очень опасная, но при этом и хорошо оплачиваемая специальность: они специализировались на подавлении вражеской наземной ПВО. Попросту говоря, вступали в дуэль с зенитно-ракетными комплексами и артиллерией врага. На вопрос трудно ли рубиться на таких поединках, Феррет обычно отвечал: пока справляемся.

«Фантомы» у них были не простые. Каждый самолет был набит электроникой; единственная ее задача состояла в том, чтобы моментально вычислять расположение вражеских зенитных позиций — тут счет шел уже не на секунды, а на доли секунд.

И Феррет был очень доволен тем, что его группа вооружена именно «Фантомами». Еще до того, как США начали быстро разваливаться на отдельные штаты, эта роль в их ВВС стала переходить от «Фантомов» к новейшей модификации F-16; считалось, что теперь они могут все, в том числе и это.

Однако Феррет считал такое решение чистейшим безумием. Во-первых, потому что эти F-16 были одноместными — ну как ты управишься с таким делом в одиночку? Во-вторых, как специалист, он знал, что по своей электронике «Фантом» лучше. «Фантом» специализирован, F-16 — универсален. Со всеми вытекающими.

Его люди и машины были готовы к бою. Но была и одна проблема. Перед вылетом Феррет, собрав своих подчиненных, сказал им:

— В общем, вы все поняли. Работаем, как обычно. Последнее: я ввожу условный сигнал «Ньюарк». Если вы его слышите, то бросаете все и уходите врассыпную. Я даю этот сигнал, если появляются вражеские истребители. Потому что, сами понимаете, они нас живьем сожрут. И ни о каком десанте речь уже не идет. Какой тут десант.

— Босс, а «Паладинс»? Они же должны связать их боем.

— Не особо я им доверяю. Их четверку ведет русский. Русские — они не все комми, но этот точно. Я его специально спрашивал, верит ли он в бога. Не верит. А наша работа — чистый капитализм. То есть, этот человек занимается делом, которое должен ненавидеть. Нельзя на него рассчитывать. Понятно?

Он действительно именно так и считал.

Впрочем, он не любил русских и безо всякой идеологии. Просто как-то так всегда в жизни получалось, еще со времен Вьетнама, что если к самолету летела зенитная ракета, то самолет был построен в Америке, а ракета изготовлена в России. Любить русских было определенно не за что. Уважать стоило, да. И понимать. Феррет хоть и не говорил по-русски, но кириллицу читал. Надпись «Мэри Джейн» его прилично покоробила.

Однако, если уж честно, и сам ведь недалеко ушел... Феррет усмехнулся, шевельнув седеющими усами под кислородной маской.