Кощей склонился над послом и приложил ухо к его груди. Затем выпрямился и закрыл принцу Ахмеду веки.

— Он уже в Аду.

— Что ж, — тяжко произнес Энкиду. — Полагаю, у нас нет выбора.

— Стойте! — крикнул Даргер и быстро поднял оранжевую бумагу. — Я настаиваю, чтобы вы сперва все прочли.

Неандерталец сердито уставился на Даргера.

— Крючкотвор, — проворчал он, и выхватив указ, поднес его к глазам. Губы его шевелились. Наконец он сказал: — Эй, это не то, что посол велел вам писать.

— Верно, — подтвердил Даргер. — Сегодня утром по нашему указанию Зоесофья полностью написала на листе умной бумаги передаточный акт. Когда она пала на грудь послу, документ был спрятан у нее под жакетом. А дальше ей ничего не стоило подменить один документ другим. Принц Ахмед приложил палец не к смертному приговору, как намеревался, но к указу о назначении нового посла вместо него. — Даргер повернулся к Довеску и отвесил ему поклон. — Ваше превосходительство.

Спустя миг присутствующие разразились невольными аплодисментами — включая самих неандертальцев. Все были потрясены, а некоторые из гигантов даже широко улыбались, впервые на памяти Довеска. А местные, которые притулились возле окон, прокричали новости наружу во двор. Немедленно последовал второй взрыв смеха и веселые крики горожан. Гулагский сгреб Даргера в медвежьи объятия, а абсолютно незнакомые люди хлопали Довеска по спине и тепло жали ему лапу.

Внезапно шумный хаос прорезал громкий женский вопль.

Голоса резко смолкли. Посреди комнаты стояла Этери и с ужасом взирала на свою руку. На запястье у Жемчужины краснели содранные волдыри: одни в точности повторяли размеры и форму пальцев, а самый крупный был точным отпечатком пары губ.

В ужаснувшейся тишине прозвучал заикающийся голос Аркадия:

— Я… я т-только пожал ей руку и п-поцеловал тыльную сторону з-запястья. Я не хотел н-ничего плохого. Я просто радовался, что она будет жить. — Он обвел всех сердитым взглядом. — Любой на моем месте поступил бы так же!

— Идиот, — выдохнул Довесок.

Некоторое время ушло на то, чтобы выставить за порог зевак и любопытствующих. К тому моменту Жемчужины благополучно водворились наверху, а неандертальцы снова встали на стражу. Отец, недолго думая, сбил очередным гневным ударом Аркадия — и тот полетел на пол. Там он и лежал, пылая от ярости, вины и страсти.

Довесок помог ему подняться на ноги.

— Теперь вы понимаете, почему мы старались не подпускать к Жемчужинам мужчин. У них появляются ожоги от нашего прикосновения. Психогенетики халифа вложили в их мозг специальные программы, дабы сохранить девственность юных дам.

— Они не могут изменить своему нареченному, — подлил масла в огонь Даргер. — Прикосновение любого мужчины, кроме него, каким бы легким оно ни казалось, оставляет у них на коже волдыри. Поцелуй превратит их губы в угли. Что до совокупления… ну, они умрут в течение пары минут.

Кощей, молча наблюдавший за происходящим, заговорил:

— У меня есть снадобья, которые вылечат барышню. Хотя может остаться небольшое обесцвечивание покровов.

— Дайте его неандертальцам, а они вручат лекарство Этери, — кивнул Даргер. — Вы, будучи мужчиной, разумеется, не можете к ней прикоснуться, сколь бы целомудренны вы ни были.

Гулагский тяжело опустился в зеленое кожаное кресло и понурился, раздираемый эмоциями. Прочие замерли в стороне. Наконец он объявил:

— Аркадий Иванович, я изгоняю вас из дома сроком ровно на год. Вам понятно?

— Да, — напряженно отчеканил молодой человек.

— Эти люди отправляются в Москву. Ты поедешь с ними.

— Нет, — возразил Даргер. — Такое недопустимо. Юноша по-прежнему влюблен в Этери, и ее присутствие будет для него постоянным искушением.

— Думаете, я способен сознательно подвергнуть ее жизнь опасности?! — вскинулся Аркадий.

— Думаю, неумно будет тебе ехать с нами.

— Может, я и не умен, — заявил Гулагский, — но иного выбора у меня нет. Земли кругом опасные, а следующий караван торговцев прибудет сюда еще не скоро. Если я вышлю сына одного, то обреку своего отпрыска на верную смерть. — Он оскалился на сына и прорычал: — Смерть! Вот с чем ты играл, тупица! Как я мог зачать такого идиота?!

— Я новый посол, — вымолвил Довесок, — и поэтому я обязан действовать максимально в интересах моих подопечных.

— Один посол только что скончался в моем доме. Если вы мне не подчинитесь, то вполне можете разделить его участь.

Они долго мерили друг друга взглядами, пока наконец Довесок не заключил, что хозяина не переспоришь.

— Значит, у нас нет выбора, — пробормотал Довесок. — Мы соберемся рано утром.

— И я отправлюсь вместе с вами, — добавил Кощей. — Займусь нравственным образованием мальчика.

— Ради любви Господней… — вырвалось у Довеска. Но мрачный вид и стиснутый кулак Гулагского пресекли дальнейшее изложение мысли.

— Именно, — благочестиво улыбнулся Кощей. — Ради любви Господней.

Фургоны выехали на рассвете. Никто не вышел их проводить, что стало резким контрастом по сравнению с их победным прибытием Даргер и Довесок оседлали лошадей. Кощей и Аркадий брели рядом с неандертальцами.

Довесок сдал назад и сердито уставился с высоты своей кобылы на странника.

— Твоя работа, негодяй! Ты подстроил изгнание Аркадия, чтобы заставить нас взять тебя в Москву.

— Вините Господа, а не меня. Всевышний за меня здесь поработал. Он сделал для меня возможным отправиться с вами. Больше сказать мне нечего.

— Тьфу! — Довесок пришпорил лошадь и ускакал вперед.

Немного спустя караван достиг поля, куда выкинули тело принца Ахмеда. Труп облепили вороны, сражаясь за клочки плоти. Довесок отвернулся от печального зрелища. Даргер произнес:

— Ведь это поле, куда собирались выкинуть киберволка?

— Я полагаю, что да.

— Тогда где же он?

Как ни странно, твари нигде не было видно.

— Какой-нибудь зверь вполне мог сожрать киберволка, — предположил Довесок.

— Но тогда остались бы механические части — а их нет. Никому такое не понадобится, и никто не станет хоронить чудовище. Тогда кто или что могло забрать их? Просто бессмыслица…

Городок — чьего названия, резко осознал Довесок, он так и не узнал — растаял за спиной, и для них он стал последним Городишкой. За исключением крошечного инцидента, едва замеченного и почти сразу забытого.

На невысоком пригорке, за широкими полями, на фоне восходящего солнца вырисовывался силуэт одинокого человека. Кто-то провожал чужаков пристальным взглядом. Была ли то исключительно игра воображения Довеска или ровно за секунду перед тем, как исчезнуть вдали, человек опустился на четвереньки и затрусил прочь?

По Тверской грохотал парад, роскошный, как гроза, и бесконечно более дорогостоящий. Три недели подряд компания провела, разбив лагерь на развалинах Рублевки к западу от города. В эти дни торговцы и гонцы сновали взад и вперед. Они устанавливали кредитные связи с крупными банками Московии, искали подходящее здание для посольства и готовили эскорт, который при благополучных обстоятельствах удовлетворил бы даже покойного принца Ахмеда, коему от природы было трудно угодить.

Впереди маршировал оркестр, исполнявший «Шахерезаду» Равеля, за ним следовала духовая группа, игравшая «Великие киевские ворота» из «Картинок с выставки» Мусоргского. Мелодии накладывались одна на другую, сталкиваясь и переплетаясь, а в результате получалась экзотическая и варварская музыка, одинаково ассоциирующаяся и с Московией, и с Византией.

По крайней мере в теории.

В действительности визг и какофония, кошачье мяуканье и китовый рев напоминали звуки, издаваемые обитателями Халифского Дома Наказания и Прощения, когда бедолаг учили принимать ответственность за любые преступления (включая и несовершенные). Однако московитам зрелище понравилось: ведь соответствовало их противоречивым представлениям о Византии. Они презирали дикую, языческую и вульгарную страну, хотя считали себя наследниками этого древнего государства.