— Каким образом? — осведомился м-р Чок.

— Я сжег ее, — ответил капитан с улыбкою.

— Сожгли?! — задохнулся м-р Чок: — вы сожгли карту?

— Да, вчера поутру, раскуривая трубку, я поднес спичку к "Мысу Сильвио" и вскоре "Одинокая гора" превратилась в вулкан!

Он громко расхохотался, но смех его не нашел отклика. Стобелль шумно поставил свой стакан на стол и нахмурился.

— Ничего тут нет смешного! — проворчал он, — весь город могли облагодетельствовать!

— Ну, теперь все равно дела не поправишь, — развел руками капитан. — Как? Вы уже уходите?

— Ухожу, — мрачно проговорил Стобелль и, молча простившись, вышел из коттеджа, с такою силой захлопнув входную дверь, что напугал проходившую мимо старушонку.

После ухода посетителей мисс Дрюит сидела некоторое время у себя, поглядывая неблагосклонно на некоторые редкости, приобретенные для нее дядей, благодаря навязчивости м-ра Тредгольда; затем, вспомнив, что она оставила внизу на камине ключ от часов, девушка сошла в приемную, где застала капитана нагнувшимся над раскрытым ящиком бюро. Он с несвойственною ему лихорадочной поспешностью перерывал бумаги и, очевидно, чего-то не находил.

— Пропала! — проговорил он, пораженный.

— Что такое пропало?

— Карта! — воскликнул капитан, теребя свою бороду. — Я сунул ее прошлый раз вот в это отделение и с тех пор не дотрагивался до нее, а теперь ее нет, нигде нет.

— Но ведь вы сожгли ее! — изумилась Пруденс. — Вы сказали, что мыс Сильвио превратился в вулкан.

— Вернее сказать: я собирался ее сжечь, а вулкан — это я так: для красного словца! — объяснил сконфуженный капитан, чувствуя легкий укор в ее голосе. — Ты знаешь, Чок все время приставал ко мне, и я не знал, как ему отказать…

— А может быть, вы сожгли ее и забыли?

— Я точно знаю, что не сжег! — рассердился капитан. — Надо спросить у Джозефа.

— Вы сказали при нем, что сожгли ее, — остановила его мисс Дрюит.

— Правда. Но значит, кто-нибудь ее стащил. Великий Боже! А вдруг они все же отправятся?

— Это уже будет не ваша вина, — спокойно ответила мисс Дрюит.

Капитан продолжал ерошить свои волосы, покуда они не встали у него ершом. На лице его отражались волновавшие его чувства.

— Кто-то ее стащил, — повторил он, — а если карта украдена, они, пожалуй, отправятся на поиски клада.

— Но, может быть, ничего не найдут?

— Может быть, и не найдут, — проворчал он, встав и зашагав по комнате. Пруденс, пораженная внезапною мыслью, подошла в нему.

— Эдуард Тредгольд один оставался здесь сегодня.

— Нет! нет! — воскликнул капитан: — кто бы ни взял ее, это наверно был не Тредгольд. По всему городу уже трезвонили о ней.

— Он вздрогнул, когда вы сказали, что сожгли ее, — настаивала мисс Дрюит, — я убеждена, что в скором времени отец его с Чоком и Стобеллем отправятся в далекое плавание. Покойной ночи!

Между тем союзники возвращались по домам разочарованные. Полмиллиона уплыло из-под носа, по выражению м-ра Стобелля.

Мисс Виккерс, узнав от Джозефа о сожжении карты, была так поражена, что даже отказалась поверить "своим собственным ушам".

— Почему? — осведомился ее нареченный.

— Потому… ну, потому, что это было бы слишком глупо! Ну-ка, повторите еще раз, как все это было… Ничего не разберу.

М-р Таскер покорно повторял, выразив при этом убеждение, что все очень просто.

— Да, все, чего мы не понимаем, кажется простым! — неопределенно заметила мисс Виккерс.

Она задумчиво вернулась домой и дня два-три продолжала находиться в этом состоянии, к удивлению ее семьи. Шестилетний Джордж Виккерс, претерпев операцию умывания трижды за одно утро, едва не сошел с ума, между тем как Марта и Чарльс не были подвергнуты этой процедуре ни разу. Рассеянность мисс Виккерс продолжалась, однако не долее трех дней; на четвертый она, окончив свой дневную работу, оделась с необычайном старанием и вышла из дома.

М-р Чок работал у себя в саду, соединяя приятное с полезным, как вдруг в противоположном конце сада ему послышался тихий продолжительный свист. Он машинально повернул голову в ту сторону и едва не выронил лопату, заметив возвышавшуюся над забором женскую шляпку, показавшуюся ему странно знакомой. Взглянув в другую сторону, он увидел у окна бывшую очевидно настороже м-сс Чок.

Свист все усиливался, и м-р Чок, отерев лоб, внезапно покрывшийся потом, с удвоенною силою принялся за работу; проведя языком по слегка запекшимся губам, он принялся насвистывать в свою очередь, но этот прием оказался неудачным: таинственный свист усилился, и — как это ни странно — принял какой-то оттенок мольбы. Побледневший м-р Чок не в силах был выносить долее это испытание.

— Ну, кажется, на сегодня хватит! — проговорил он громко и весело, втыкая лопату в землю и надевая жакетку, висевшую тут же на кусте. Когда он проходил мимо окна гостиной, повелительный голос окликнул его.

— Что, милая? — отозвался м-р Чок.

— Там какой-то приятель вызывает вас свистом, — проговорила м-сс Чок деланно спокойным голосом.

— Свистом? — повторил м-р Чок, продолжая по мере сил разыгрывать роль глухого, — я думал, что это птица свистит.

— Птица? — едва не задохнулась м-сс Чок: — взгляните сюда! Вы называете это птицей?

М-р Чок взглянул и испустил восклицание изумления.

— Вероятно, он вызывает кого-нибудь из слуг? Я должен буду поговорить с ними.

— Поговорите лучше с нею! — произнесла м-сс Чок с величественным презрением.

— Я этого не сделаю.

— Почему?

— Потому что ты станешь меня расспрашивать и все равно не поверишь мне, что бы я ни сказал.

— Итак, ты отказываешься идти? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Отказываюсь. Почему бы тебе не пойти самой?

М-сс Чок смотрела на него несколько секунд в гневном безмолвии, затем, подобрав юбки, величественно выплыла в сад, и м-р Чок вздохнул с облегчением, услышав, что свист прекратился. Но когда она возвратилась, лицо ее выражало такое негодование, что м-р Чок, не смея ее расспрашивать, окаменел на месте.

На следующий день за завтраком м-ру Чоку пришлось плохо. Выказывать сочувствие м-сс Чок, сумрачно разливавшей кофе, и разыгрывать роль человека, ни о чем не догадывающегося, — было выше его сил. Он старался делать как можно менее шума, разбивая яйцо, но, тем не менее, все время чувствовал за себе ее укоризненный взгляд, между тем как она демонстративно отставила от своего прибора поджаренный хлеб и яйца.

— Ты ничего не кушаешь, моя милая, — сказал м-р Чок.

— Я не в состоянии проглотить ни кусочка, — было ответом.

Принимая из рук супруги вторую чашку кофе, м-р Чок ощутил угрызение совести, а когда он взял другой кусочек поджаренного хлеба, она только вздохнула, возведя глаза к потолку.

— Ты не похожа на себя, — заметил заботливый супруг, — это огорчает меня.

— Конечно, я не молодею, — согласилась м-сс Чок, — но это еще не может служить извинением для ваших поступков. Вы прекрасно понимаете, что я хочу сказать. Вчера, когда эта особа высвистывала вас из-за забора, не сказали ли вы, что это — птица?

— Да, я сказал, — ответил м-р Чок.

Лицо м-сс Чок запылало.

— Какого сорта птица? — спросила она вызывающе.

— Певчая птица, — проговорил он с пытаясь пошутить.

М-сс Чок вышла из комнаты.

М-р Чок грустно окончил завтрак; мысли его невольно обратились в вчерашней незнакомке, — он даже перебрал в уме имена винчестерских красавиц и бросил мимоходом взгляд в зеркало. После завтрака он вздумал пройтись по городу и заглянул от нечего делать к Тредгольду-старшему, который, против обыкновения, любезно принял его и объявил, что он ждет их обоих со Стобеллем сегодня в восемь часов вечера; Эдуарда он нарочно отослал с поручением.

В назначенный час м-р Чок входил в контору; при его появлении, худощавая фигура, сидевшая в большом кресле, обернулась к нему, и он с изумлением узнал выразительные черты мисс Селины Виккерс. Насупротив нее помещался м-р Стобелль.