– Чего тебе? – проворчал Пятерик.

– Еда для иномирного гостя, господин полковник!

Пятерик выдвинул щупальце и заелозил им по подносу, сбивая колбы с мест. Перепуганный официант с ужасом взирал на опрокинутые сосуды. Причину его испуга понял бы даже несведущий в дипломатическом церемониале и протоколе: разбитая колба опасности не представляла – осколки разлетелись бы сравнительно недалеко, а ядовитые для Хамов вещества, моментально замерзнув, никому бы не повредили. Однако за подобную непростительную оплошность нерасторопного малька ожидало бы суровое наказание, по тяжести соразмерное публичности допущенного промаха, так что у бедолаги имелся веский повод для беспокойства.

– Что это? – Пятерик ухватил щупальцем сферическую колбу, на три четверти полную жидкости, и яростно замахал ею перед клювом малька. – Выпивка? Да или нет?

– Не могу знать! – пискнул официант. – Похоже… похоже, что выпивка.

– Идиот, – пробормотал Пятерик и грациозным жестом вручил колбу Генар-Хофену. – Иномирный гость, – изрек он, – прошу сообщить, доволен ли ты нашими стараниями.

Генар-Хофен кивнул и принял колбу.

Пятерик повернулся к официанту.

– Ну? – заорал он. – Да не болтайся ты тут, придурок, неси остальное за стол батальона Грозных Болтунов!

Он подхлестнул малька щупальцем. Бедняга с поникшим газовым мешком испуганно шарахнулся прочь, опустился на мембранный пол пиршественного зала гнездовья и понесся в указанном направлении, уворачиваясь от прибывавших Хамов.

Пятерик ненадолго отвлекся, обмениваясь приветственными хлопкопожатиями со знакомым офицером дипкорпуса, потом повернулся, извлек из кармана пузатый сосуд с жидкостью, аккуратно чокнулся с Генар-Хофеном и прогудел:

– За будущее Культурно-Хамских отношений! Да будет наша дружба долгой, а наши войны – короткими!

Он выдавил содержимое сосуда в ротовой клюв.

– Такими короткими, чтобы мы их не заметили, – заученно и не слишком искренне произнес Генар-Хофен; от представителя Культуры ждали именно этого.

Пятерик презрительно хмыкнул и на несколько мгновений отвернулся, пытаясь вставить кончик щупальца в анальное отверстие флотского капитана, который пролетал мимо. Тот гневно отпихнул щупальце, озлобленно тюкнул полковника клювом, а потом расхохотался; последовали радостные хлопкопожатия и объятия, как и подобало между давними друзьями. Генар-Хофен знал, что этим вечером увидит еще много таких сценок. Мальчишник обещал быть непринужденным даже по Хамским меркам.

Генар-Хофен поднес ко рту отводную трубку колбы; скафандр подсоединился к ней, уравновесил давления, открыл. Пока Генар-Хофен закидывал голову, скафандр проверил состав жидкости и после долгих размышлений пропустил через себя, дав ей пролиться в рот и горло хозяина.

– Смесь воды и спирта в равных пропорциях плюс следы частично ядовитых веществ растительного происхождения. Больше всего похоже на лейсецикерский джин, – сообщил голос в голове Генар-Хофена. – На твоем месте я бы это пить не стал.

– На моем месте, скаф, ты бы давно надрался, лишь бы смягчить тяжкие последствия твоих нежных объятий, – возразил Генар-Хофен, потягивая напиток.

– Ах, мы в обидчивом настроении, – сказал голос.

– Как обычно, когда тебя надеваю.

– Ну как, не очень плохо, по вашим странным представлениям? – требовательно осведомился Пятерик, скосив глазные стебельки в сторону колбы.

Генар-Хофен кивнул, чувствуя, как напиток пробирает до самых печенок, и закашлялся. Гель скафандра на миг скатался в шарик вокруг его губ, как серебристая жевательная резинка. Для Пятерика кашель человека в скафандре был великолепным развлечением, уступавшим лишь чиханию.

– Нездоровое и ядовитое пойло, – подтвердил Генар-Хофен. – Идеальная копия. Я восхищен мастерством вашего химика.

– Я так ему и передам. – Пятерик смял свою питьевую емкость, швырнул ее подлетевшему официанту и снова взял человека за руку. – Ну, пошли. Пора к столу; у меня в желудке пусто, как у труса в кишках перед битвой.

– Нет-нет-нет, ее нужно подсечь, болван, иначе драгончим достанется. Вот, учись…

Официальные трапезы Хамов проходили за круглыми столами метров пятнадцати диаметром, установленными над ловчими ямами, где во время трапезы устраивали звериные бои.

Некогда на армейских банкетах и на вечеринках Хамской аристократии главным развлечением были схватки между пленными чужаками – устройство таких боев обходилось баснословно дорого и, ввиду разницы давлений и метаболизмов, не только влекло за собой массу технических осложнений, но и представляло реальную угрозу для пирующих. Об ужасном взрыве за пятым столом Глубокошрамов в 334-м вспоминали до сих пор: тогда всех гостей постиг прискорбный, но славный конец – их уничтожило непредвиденным взрывом ловчей ямы, в которой поддерживалось сверхвысокое давление, как в атмосфере газового гиганта. И все же влиятельные круги местной аристократии часто выступали против членства Хамов в неформальном сообществе космических цивилизаций, мотивируя это тем, что пиршества станут скучными, если со слабыми видами обращаться снисходительно, вместо того чтобы дать им возможность проявить себя в стычках с могучей армией Хамов.

Офицер-Хам и сейчас мог вызвать обидчика на дуэль, если повод был достаточно веским – например, тяжкое оскорбление; время от времени устраивали схватки между преступниками, которых обычно связывали вместе, спутывали им конечности и вооружали серебряными ножичками – чуть опаснее шляпной булавки, – чтобы бой не закончился чересчур быстро. На таких поединках Генар-Хофен никогда не присутствовал и даже не надеялся их посетить: чужаков туда не приглашали, а места на эти бои расхватывали, как билеты на модный спектакль.

Сегодняшнее торжество посвящалось тысяча восемьсот восемьдесят пятой годовщине космической битвы, в которой Хамы впервые столкнулись с врагом, достойным уважения. Для ужина выбрали развлечения, гармонирующие с меню. При подаче рыбного блюда ловчую яму частично заполнили жидким этаном и пустили туда бойцовых рыб, выращенных специально для банкета. Пятерик с неподдельным наслаждением рассказывал человеку об этих уникальных существах с челюстями особого устройства, не позволявшими питаться обычным образом; им приходилось высасывать жизненные соки из рыбы другого вида, выращиваемой в качестве корма.

Вторым блюдом были маленькие съедобные зверьки – пушистые и, по мнению Генар-Хофена, очень милые. Они бегали по желобу, проложенному на краю ловчей ямы вровень с внутренним отверстием пиршественного стола, а за ними гналось что-то длинное, скользкое, со множеством зубов на обоих концах. Хамы веселились, ревели, тарабанили по столу, делали ставки, отпускали соленые шуточки и оскорбления, тыкали в зверьков вилками и отправляли в клювы таких же зверьков, только жареных.

Главным блюдом меню были драгончие. Пока две группы зверей (каждое размером с тучного человека и с восемью лапами) раздирали друг друга острыми как иглы вставными зубами и накладными когтями, пирующим подавали освежеванных и нарезанных драгончих на громадных блюдах из спрессованной растительности. Хамы считали это представление венцом всего банкета. Теперь каждый наконец мог воспользоваться миниатюрным гарпуном, самым впечатляющим из столовых приборов, чтобы сорвать кусок мяса с тарелки соседа и, умело подсекая привязанный к гарпуну трос (Пятерик как раз демонстрировал этот прием человеку), перенести кусок к себе на тарелку, в клюв или в щупальца, не дав ему свалиться на дно ямы с драгончими, не позволив перехватить соседу и не перебросив через свой газовый мешок.

– Прелесть в том, – говорил Пятерик, забрасывая гарпун на тарелку адмирала, отвлекшегося на неудачную подсечку, – что самая легкая добыча всегда дальше остальных.

Он довольно загудел и подсек добычу, увернувшись от выпада офицера, сидевшего справа от адмирала. Желанный кусок описал изящную дугу в воздухе, и Пятерику даже не пришлось вставать, чтобы отправить лакомство себе в клюв. Он завертелся на месте под аплодисменты собравшихся, – (щупальца щелкали, как бичи), – затем опустился на Y-образную подставку с мягкой набивкой.